Против традиций

Казалось, что эта какая-то ирония судьбы. Он снова был здесь, на этом чертовом кладбище, будто он действительно скоро здесь пропишется. Тсунаёши казалось, что он знает здесь каждый бугорок, каждый крест. Сегодня они снова хоронили двоих. Только в этот раз их было трое. Маленький Хаято, уже уставший от слёз, клевал носом, едва не засыпая в тёплых руках своей сестры. Тсуна прижал к себе Бьянки, тем самым приобнимая и малыша, стараясь защитить их от холода и показывая, что они не одни, что он всё ещё с ними. Девочка вжалась в парнишку и прикрыла припухшие от слёз глаза. Сегодня из жизни ушёл её отец и человек, способный называться другом семьи и её дядей. И на душе становилось так больно, так пусто, будто сердце вырвали из груди, оставив там чёрную пустоту. В голове упорно не складывалось всё произошедшее, смиряться с судьбой не хотелось. Но жестокая реальность вновь представала перед глазами, и маленькая Бьянки больше не хотела видеть. Она лишь чувствовала, как тёплые руки поудобнее обхватили их с братом и приподняли. Потом ветер, лёгкий и ненавязчивый, убаюкивающее покачивание, и тьма благородно обхватила её разум, даря по-детски прекрасные сны. Тсунаёши устало шёл домой, в голове отмечая, что там ещё лежит больной оборотень. Чёрный волк с того момента больше не просыпался и, естественно, не превращался в человека, добавляя проблем. Шатен знал, что вскоре тот проснётся, и ему придётся действовать быстрее обычного – прикрывать детей и кратко объяснять ситуацию. Гость, конечно, уйдёт из их дома, когда встанет, если при этом ещё и не убьёт, хотя Тсуна надеялся на его гордость, честь и тому подобное: всё-таки, он его спас. Не сказать, чтобы сам молодой волк выглядел лучше своего нового подопечного. Шею плотно обтягивала грязная повязка, скрывая следы от челюстей противника. Грудь ныла, на неё банально не было ни времени, ни каких-либо средств, поэтому она оказалась обделена вниманием и обиженно обещала большие проблемы. Сама метка короткими вспышками напоминала о себе, но во время них оборотня будто парализовало: он не мог даже стоять и грузно опускался на землю, тихо поскуливая, чтобы не волновать детей. А Смерть друг за другом забирала у него всё то, что становилось дорогим его сердцу, и от этого состояние ни улучшалось, ни балансировала на одной приемлемой метке. Его волосы, раньше смешно взлохмаченные, теперь безжизненно свисали, окончательно потемнев и потеряв весь блеск. Бледное лицо, обтягивающая каждую косточку, вену, мышцу кожа казалась прозрачной и будто вот-вот лопнет. Губы потрескались и немного щипали, а глаза выражали лишь усталость и затупленную боль. Но он всё также держался гордо: спина была выпрямлена, он ни под кем не прогибался и всегда предупреждающе оскаливался, даже будучи человеком. Он всё больше походил на побитого дикого зверя, живущий только ради кого-то. И он жил. Тсуна опустил взгляд на посапывающих детей, и только сейчас заметил нездоровый румянец на их щеках и тяжёлое, сбитое дыхание. Хотелось взвыть, но на то не было времени. Хрупкое здоровье детей было окончательно подорвано. Предстояли тяжёлые деньки. Тучи всё сгущались, на нос упали первые капли, отчего Тсуна смешно фыркнул и побежал, намереваясь успеть попасть под крышу раньше, чем он с заболевшими детьми попадёт под дождь. Ему буквально повезло: он только открыл дверь и зашёл в дом, как дождь ливанул с такой силой, что дальше своего носа невозможно было что увидеть. Возле своеобразного камина, который шатен соорудил, как умел и из того, что было под рукой, на расстеленном одеяле, который намедни волк нашёл у одного из баков мусора, лежал чёрный волк, согреваемый оставленным пылать огнём. Его дыхание было спокойным, а повязки больше не загрязнялись за неожиданно отрывшейся раны, значит, идёт на поправку. Тяжело вздохнув, Тсунаёши осторожно положил детей рядом с камином, расстелив ещё два одеяла и укрыв их хорошенько другими двумя – по одному на каждого. Одеяла были сырыми из-за поднявшейся влажности, и это только ухудшало ситуацию, но парень искренне надеялся на источник тепла, за которым тоже надо было приглядывать. Он спустился в тёмный погрёб без единого источника света, ориентируясь только на память, и чуть не сверзился с последней ступени, оказавшаяся не такой широкой, как её собратья. В нос ударил запах настоек, которые он хранил здесь, и шатен, осторожно идя и вытянув руку, чтобы не уронить какой шкафчик или полку, пошёл к нужным запахам. Благо, что он всегда разбирает лекарства по группам, чтобы ничего не перепутать. Найдя нужные бутылочки, он уже увереннее выбрался наружу. Захватил пару железных ведер с оторванной ручкой и выставил их под дождь, чтобы за ночь набралась туда вода. Затем откопал самые чистые тряпки, поставил у огня заранее приготовленный тазик воды и намочил их, соорудив холодные компрессы, и капнул на них из банок жидкостью. По комнате разнёсся запах трав, и на душе становилось как-то легче. Положив так называемые компрессы на головы детей, он занялся перевязкой их раненого гостя. Тот спал, никак не реагируя на махинации своего сородича. Про себя шатен решил, что, если тот не проснётся к завтрашнему вечеру, значит, есть что-то более серьёзное, и стоит перейти к другим действиям. Свои повязки он тоже снял, но не наложил новые, решив, что и так сойдёт. Скоро зима, и нельзя тратить ценный продукт на такие пустяки. Он собрал в охапку тряпки и смочил их в другом тазике с более грязной, непроцеженной водой, хорошенько их ополоснул, после натянул веревку у всё того же камина и развесил их. Всю ночь Тсуна менял повязки чёрному и компрессы детям. Но в отличии от гостя, дети заходились в кашле, хрипло дышали и с каждым часом чувствовали себя хуже. Они пытались скинуть с себя одеяла, будто задыхаясь от их тяжести, и парень упорно буквально спеленал детей обратно. Компрессы не помогали, и оборотень, достав нужную бутылку, напоил их лекарством, осторожно приподнимая на своей руке. Но температура упала только ближе к утру, оставляя в хрупких телах слабость и неприятные гудящие ощущения в голове. Тогда Тсунаёши оставил свой пост, уходя на очередную охоту. На улице всё ещё шёл дождь, дороги окончательно размыло, а вся живность попряталась. Но сегодня оборотню было не до игр в прятки и поиске крупной добычи. Ему нельзя было уходить далеко. Вскоре он сидел возле камина, а по дому гулял запах свежего жаренного мяса. Дети не просыпались, но температура, к счастью, не поднималась, что уже заставляло вздохнуть спокойно. Аура вокруг черного волка сгущалась: он скоро должен был проснуться, и стоило подготовиться к этому моменту. Тсуна перетащил детей поближе к источнику тепла и сел аккурат между ними и гостем, тем самым отгораживая людей от неожиданного нападения. Оставалось только ждать. Дождь мерно барабанил по крыше, недосып и активная деятельность ночью сказывались на сознание, хотелось закрыть глаза и не обращать ни на что внимание… И одновременно Тсунаёши боялся. Он боялся тех снов, в которых он снова переживает смерть уже покинувших их мир. Боялся снов, где он теряет детей и слышит противный человеческий смех. Боялся тех снов, где он – обезумевший волк – уничтожает все трущобы, сжигает их дотла, а клыки купаются в свежей крови людей. Он боялся самого себя, и даже метка не нагоняла столько ужаса, а в такие моменты сама испугано замирала, стараясь даже не напоминать о себе. Тсунаёши сходит с ума. Сбоку послышалось рычание, заставившее оторваться от своих мыслей и вздрогнуть всем телом. Не теряя ни секунды времени, шатен развернулся всем корпусом к гостю, прикрывая всё ещё сопящих детей, мышцы напряглись, спина выгнулась, будто он уже был в зверином обличии и готовился к драке. Клыки заострились, в глазах вспыхивал волчий взгляд, подобно пламени, а воздух заискрился огненными всполохами. Чёрный волк, немного поворчав, втянул воздух и, перекатившись на живот, напружинился. Повязки опасно затрещали, шерсть немного вздыбилась, а верхняя губа чуть приподнялась, показывая белоснежные клыки. Хищный жёлтый взгляд буквально вперился в сидящего перед ним мальчишку, хотя Тсуна чувствовал, что он пытается высмотреть детей. Из глотки невольно вырвался рык, призывающий к порядку. Волк несколько удивленно сфокусировал взгляд на нём, понемногу вспоминая этот запах – молодой оборотень помог ему недавно. Да что уж там таить, спас, хотя он никогда бы в этом не сознался. Чёрный немного удовлетворённо отметил правильную позу и предосторожность молодого: он преднамеренно закрыл детей от него, зная, с чего всё начнётся. Значит, он не так уж глуп. Но это бесило, жутко бесило! Даже живя среди людей достаточное время, он не мог встать на защиту любого отродья, хоть большого, хоть малого. Ему хотелось загрызть их за всю ту боль, что они причиняют тем, кто не похож на них хоть на капельку. А этот молодой, судя по всему, живёт с этими детьми и выхаживает их! Чёрт, да как его еще за это не убили его же сородичи?! - Кто ты и где стая? – прорычал черный, недовольно помахивая хвостом. - Я – Тсунаёши, и у меня нет стаи, одиночка, - вычислить, что этот волк-одиночка труда не составило. Одиночки чаще других встречаются с людьми, даже против воли, и на их запахе прикрепляется едва ощущаемый человеческий запах, практически смешиваясь друг с другом. - Не ври мне, мальчишка! – разозлился чёрный, сощурив глаза и глубоко дыша носом. – Ты слишком слаб, чтобы быть одиночкой. А ещё защищаешь человеческое отродье и прям благоухаешь жизнелюбием. - Ну, знаешь, не стоит оценивать всех по одному примеру! А люди и хорошими бывают… Это вконец добило черного. Он действительно чувствовал ни единого запаха оборотня, кроме его собеседника. Только одни люди, ну и они вдвоём. Тем более, мальчишка выбивался из канонов: таких оборотней он ещё не встречал. С этим мальчишкой явно что-то не так, он что-то скрывает. Вряд ли он изгой: надо сильно постараться, чтобы до такого довести вожака, да изгои и недолго живут. Но он и не одиночка, иначе бы… всё было по-другому. Он бы не стал его спасать. Он бы не стал его лечить. Он не стал бы защищать детей. Он… выпадает из установленных традиций. - Интересно, - перестал строить из себя злого зверя чёрный. – Ты интересный, мальчишка. И странный. Но ты спас мне жизнь, причём дважды. Я не буду трогать здешних людей, и детей в частности. Это моя первая отплата. Меня зовут Реборн, мальчишка. И я останусь здесь, пока не отплачу тебе и за второй раз. Не хочу с этим затягивать на года. - Ну, или пока твои раны не заживут полностью, - пробурчал Тсуна, успокаивая зверя внутри себя. – Будешь есть? Чёрный коротко кивнул, решив не морить себя голодом. Он следил за каждым движением мальчишки, в голове откладывалась каждая его черта. Хрупкий парень. Не расчесанные, безжизненно обвисшие волосы, цвет которых невозможно определить из-за темноты. Зато ярко выделялись карамельные глаза. Они излучали душевный свет, непонятное тепло и доброту ко всему, казалось, живому. Под глазами залегли мешки, скулы плотно обтягивала кожа. Потрескавшиеся, бледные губы. Тонкая шея, на которой всё ещё красовались следы недавней драки. Рубашка не по размеру пыльным мешком висела на теле. Рукава закутаны, показывая костлявые руки. Штаны, запоясанные какой-то драной веревкой, закрывали весь остальной вид. Реборн не знал, зачем он всё это запоминает, но не мог остановиться. Приятный запах – шоколад с привкусом карамели, где такой еще найдешь? Голос хриплый и какой-то болезненный, но не отталкивающий тонкий слух. Этот мальчишка казался нереальным. Но это не меняло положение дел. Мальчишка наверняка опасен, а всё это – лишь хорошо сплетённая маска, умелая игра. Ему определённо прочерчен путь в актёры. Это кем надо быть, чтобы не иметь стаю? Слишком много вопросов, и ни одного ответа. А спросить – так наврёт ведь с три короба, и пытайся соскрести с ушей всю протухшую лапшу с копошащимися в ней червями. Мальчишка явно не следит за собой, а всё отдаёт людишкам. Выжидает чего? Может, он хочет втереться всем в доверие, а потом уничтожить? Тогда это маньяк какой-то. Чёрт, здесь нельзя надолго оставаться, как бы этого не… хотелось?! Ощущая на себя тяжёлый и задумчивый взгляд жёлтых глаз, Тсунаёши часто одёргивал себя, чтобы не повернуться или предательски вздрогнуть. Хотелось послать доставаемый кусок мяса прямо в лоб наглому гостю, чтоб неповадно было. В душе поднималась паника и одновременно непонятная радость, и эти два чувства так сплелись, что создали невообразимо странный коктейль, который он ни разу не чувствовал. Хотя задумчивость волка была понятна: слишком много вопросов, слишком добрые глаза, слишком мало информации… А в его жизни всегда много «слишком», по-другому как-то не бывает. Подкидывая обжигающее мясо в руке, Тсуна положил его в выкопанную из недр так называемой кухни тарелку и поставил перед гостем, пожелав приятного аппетита. Потом отошёл к детям, решив не мешать и наконец-то заняться их здоровьем. Детский кашель больно резал слух, по щекам вновь распространялся нездоровый румянец. Хаято на каком-то интуитивном уровне прижался к своей сестре так, что со стороны казалось, будто он пытается её защитить. Маленький защитник. Это выглядело бы милым, если бы не чертова болезнь. И одних настоек вряд ли хватит, чтобы вылечить детей. Тсунаеши не знал. Он чувствовал всей своей сущностью, что так просто они не отделаются. Пока он занимался больными, Реборн внимательно смотрел за всеми его махинациями и пытался отгадать, кто он. Мальчишка, не вписывающийся в устои общества, явно презираемый и гонимый. Вряд ли его изгнали, хотя не ему судить стаю: он уже и не помнил, какого это. Ещё молодым волком, чуть постарше этого сопляка, он ушел из стаи. Он не был вожаком, но в слабом теле гордый дух не позволял склонить голову перед вожаком. Он презирал стаю, а та презирала его в ответ. Он ушел в один день, когда основа вышла на охоту, а молодняк остался со стариками, только в меру своего возраста называемые старейшинами, но явно не по складу ума. Старейшины ничего особого не делали: также склоняли голову перед сильным, готовые выполнить любой указ, в большинстве своем следили за молодняком да славились доносчиками и ворчунами. Смешно и убого. Реборн ушел, умело заметая следы, и перед ним раскрылись просторы. Ветер весело встретил его, открывая взору все плести свободы. Он шел бок о бок с ветром, слушал его песни, догонял и опережал, пока не дошёл до большого города. Такого веселого, такого красивого…. И такого прогнившего. Он шел по его улицам, различая и разоблачая маски. Это был опасный город со своим негласным уставом и легкой ноткой свободы. И он там обжился, несмотря на свою нелюбовь к людям. Черный волк, фыркнув, принялся за еду, краем глаза следя за мрачным личиком молодого. Где-то в глубине души он признавал, что мальчишка чем-то зацепил его, но, черт возьми, он никогда в этом не признается! Это лишь мимолетное видение, прихоть тела и тому подобное. Он же одиночка, ему никто не нужен. Он останется здесь до тех пор, пока не расплатится за своё спасение. *** На следующий день погода порадовала редкими лучами солнца и полным безветрием, из-за чего нависшие над трущобами тучи со скоростью ленивой улитки перемещались по небу, полностью обессиленные и не опасные. Немного осчастливленный Тсунаеши тут же побежал куда-то в лес, пригрозив пальчиком волку, что будет обижать маленьких, и он устроит ему «сладкую» жизнь. А лицо такое милое-премилое, а глаза горят искорками веселья, и улыбка от уха до уха… Реборн не выдержал и засмеялся, свесив набок язык и хрипло то вдыхая, то выдыхая прохладный воздух. Мальчишка убежал, сверкая голыми пятками, и он, потянувшись, медленно подошел к распластавшимся детям. Усилиями молодого температура детей спала. Девочка хмурилась во сне и крепко прижимала распластавшегося на её груди брата, столь же нахмуренного, но еще и причмокивающего по-детски пухлыми губками. «Всё же я не могу не признать, что люди – смешные существа», - покачал головой волк и осторожно поправил сползшее одеяло. Задерживаться здесь несильно хотелось, но честь для него стояла превыше всего, конечно, сразу после гордости. И пока обо всем и ни о чем раздумывал в доме гость, Тсунаеши еле дополз до ближайшего дерева, тяжело дыша. Метка горела адским огнём, но не только она разносила по телу боль и слабость. И Тсуна понимал, в чём дело. Он слишком мало внимания уделил своим ранам, заботясь о других. Он чувствовал, как температура тела поднималась, в висках будто звонили в колокол, а эти несчастные две царапины горели не меньше, чем чертова метка. Ему больших сил стоило придать себе веселый образ, а не упасть к мощным лапам своего гостя. Превратившись в волка, Тсунаеши поковылял к реке, чтобы хоть как-то промыть раны и найти нужные травы. Он не хотел выглядеть слабаком в глазах черного волка. Он понимал недоверие к нему этого одиночки. И также понимал его желание побыстрее смыться отсюда. Он не держал его и был готов распахнуть свои двери в любой момент. Но ему впервые попался оборотень чести. Мощная аура гостя не подавляла его, а восхищала. Он видел немногих волков, но тем не менее… Внутри всё как-то трепетало от его взгляда, хотелось прижаться к сильному и теплому телу, увидеть его человеческое обличие и… Куда-то мысли не туда. Мечты, мечты, почему вы несбыточны? Холодная вода озера приятно обволокла тело волка, даря успокоение и облегчая страдания тела. Тсуна решил особо не мучиться. Он просто буквально упал в объятия озера, довольно жмурясь и едва не захлебнувшись. Волк не умеет надолго задерживать дыхание, хотя, он даже не учился, но он на краткий миг останавливает подачу воздуха в лёгкие. И тогда начинается паника тела: сердце бешено колотится, лёгкие против воли пытаются вдохнуть в себя хоть что-то, мозг полностью отключается, и всё внутри как-то сжимается, сворачивается… Тсуна любил такие короткие моменты. Нет, он не самоубийца, он знал, когда остановиться, просто он любил чувство адреналина, такого необыкновенного, такого незабываемого. Лапы начинает сводить до отказа, панические мысли бьются в мозг, глаза щиплет, и волк решает прекратить измываться над своим телом, выбираясь на берег. Ветер немного яростно, будто наказывая прекращать подобные эксперименты, бьёт по морде, по прилипшей к телу шерсти. Тсуна даже немного продрог, захотелось побыстрее убежать в тепло, но он еще позволил немного ветру отыграться на нем, а после потрусил к дому, надеясь встретить по пути какую-нибудь плохо спрятавшуюся зверушку. Но неожиданно встретили его. Чувство опасности буквально повисло в воздухе. Незаменимая интуиция что-то недовольно проорала и свернулась обратно в клубок, вновь впадая в прерванную спячку. В нос прилетели частички знакомого запаха, а в памяти всплыла неприятная сцена, грузом висящая на сердце волка. Два ненавистных лица – убийцы старика – стояли перед ним во всей своей красе, гаденько ухмыляясь и показательно хрустя костяшками, явно красуясь перед народом. Да, сегодня они были не одни. Еще пятеро прихвостней, больше скалясь, чем улыбаясь, стояли позади своих потенциальных боссов, и их смех, больно резавший слух, был больше похож на хрип подыхающей шавки. В плечах – двустворчатые шкафы, в каждом из которых можно упрятать их боссов и еще с десяток Тсунаёши по углам. И какой-то дрыщ в стороночке, хихикающий в сторону. Не самый благоприятный расклад. - Ну что, шавка, помнишь нас? – волк недовольно рыкнул, думая, на что ему в первую очередь обидеться: на обзывание, память или писклявый голос. Ей-ей, у мыши писк в ультразвуке и то поприятнее будет. Да и не помнит он его в тот день. – Сдох твой хозяин, и тебе пора за ним. В ад, за все твои грешки, - зверь больше играючи, чем по-настоящему, оскалил клыки, давая оценить их остроту. Но хватило и этого: противный дрыщ с воплем, от которого у всех заложило уши, отскочил назад и проорал на той же ноте: - Убейте его, живее! Амбалы, поморщившись и демонстративно прочистив уши, закатали рукава и взялись за лежавшие рядом дубинки. Волк, быстро оценив ситуацию, отпрыгнул поближе к озеру, от которого не успел отойти и на милю, тем самым прикрывая тыл от внезапного нападения. Хотя это вряд ли поможет, но милилюсенькая надежда согревала. Он прижался к земле, готовясь прыгнуть в любой момент, оскалил клыки и предупреждающе рыкнул. Рык не подействовал на любителей «повеселиться» должным образом – они лишь осклабились в ответ и решительно пошли в атаку. Но зверь не дал им перехватить инициативу: он стремительно прыгнул на первого, придавливая всем своим весом и силой инерции. Неповоротливый амбал не удержал равновесия и упал на своих же двух товарищей, идущих за ним, подгребая их под себя. Но волк не стал ждать, тут же нацелившись на шею рядом стоящего. Еще один прыжок, но его сосед успел замахнуться дубиной и попасть в щеку волка; тот кувырнулся прямо в воздухе и, вовремя сгруппировавшись, удачно приземлился на землю, тут же пружинясь и неожиданно нападая на дрыща. Тот даже вякнуть не успел: мощные зубы прокусили морщинистую кожу и попали точно в сонную артерию. Почти мгновенная смерть, и почти безболезненная. Наверное. Хотя, не ему судить, он же не знает, больно ли так умирать. Он просто чувствует мощный приток крови, отбивающий человеческое сознание. Пока пятеро округленными глазами смотрели на труп, напарник дрыща взревел разбуженным зимой медведем и со всей дури кинул свою дубину в своего врага. Зверь ужом проскользнул под летящим орудием и уже почти вцепился в плечо, как другая дубина сокрушительным ударом настигла его хребет. Волк упал, как подкошенный, невольно взвыв от боли, а враги не стали дожидаться, когда он поднимется на лапы, с упоением избивая распластавшуюся тушку. Реборну отчего-то было неспокойно. Мальчишка ушел неизвестно куда, неизвестно зачем, оставил его тут одного с маленькими болеющими бесенятами, недавно открывшими свои мутные глазки и закатившие грандиозную истерику. От вида взлохмаченной и покачивающейся девчушки и не менее взлохмаченного, но более стойкого её братца, храбро прикрывающий грудью нижнюю часть сестры ровно до груди разбирало на смех. И он бы с удовольствием покатился по полу, но беспокойство переполняло всю его сущность. Да черт возьми, почему он должен за кого-то беспокоиться?! Он одиночка! Ему чужды такие чувства по отношению к кому-то! Он вышел из дома под тяжелым взглядом детворы и вдохнул прохладный воздух. Ветер явно был чему-то беспокоен, и в своём беспокойстве принёс ему едва уловимый, уже растерявший по дороге все свои лучшие качества запах крови, а ушей коснулись нотки боли и бойни. Реборн даже не понял, когда его лапы сами понесли его туда, откуда запахи и звуки усиливались в своём ужасном танце. Он бежал так, как, наверное, не бежал никогда, даже в первый день своей свободы. Лапы будто и не касались земли, а подхватил их ветер, и нёс его, свистя и грозно завывая, видимо, грозясь ещё пока невидимому врагу. Небольшое озеро показался сбоку, и чёрный волк на полном ходу выбежал на поляну, где проходило сражение, и от шока и неожиданности резко затормозил, оставив неглубокие борозды на земле. Неподалёку от него валяется труп: знакомый зверь с точностью снайпера прокусил ему шею. Чуть поодаль в круг собралось шесть человек крупного, если не сказать огромного, телосложения и с наслаждением били кого-то в центре, не давая ему встать и защитить себя. Запах крови и нотки нарастающего отчаяния повисли в воздухе, накапливаясь и давя своей мощью. Но Реборну было не до этого. Он понял, кто там, в центре. И от этого понимания в душе поднялась буря! Она сметала всё на своём пути: все приоритеты, стены и принципы. Всё! Она двигала телом, прорвалась в мозг, вызвала мощный рык, раскатом грома пронесшийся по поляне. Но его не услышал никто, кроме того, кто был в центре. И ответный рык был сигналом для старта! Напружинившись, чёрный волк без предупреждения кинулся на спину ближайшего амбала, с каким-то наслаждением и яростью прогрызая ему шею. Жертва только взмахнула руками и открыла рот, беззвучно крича, и безвольное тело упало на землю. Люди тут же остановились, не понимая, что произошло, и Тсуна не заставил себя долго ждать: он плюнул на боль, на метку, на дрожь в теле – он бросился на ближайшего врага, и новое упавшее тело, чью душу забрала в свои объятия Смерть, послало смятение в нестройный ряд противника. Они, не задумываясь, размахивали своими дубинками, не заботясь об открытых местах, а два волка, идя лапа в лапу, бок о бок, грозно рыча и вздыбив шерсть, надвигались на отступающих людей, и те, не выдержав ментального давления, с воплями понеслись в лес. Черный, движимый яростью и болью своего собрата, кинулся на спины врагов, неся ненасытную Смерть на своих плечах. Закат же остановился. Глаза застилала пелена боли, мысли расступились перед её волнами. Лапы подкосились, и он грузно упал на землю, жесткую и неприветливую, выбившую последний дух из него. Реборн тут же обернулся, оставив двух последних людей в панике бежать в лес, где их поджидают новые хищники. Он подошёл к упавшему собрату, отмечая его потрепанное состояние. Ярость отступила на второй план, но он больше не задавал себе столь ненужные и бесполезные сейчас вопросы. Лишь молча закинул лёгкую тушку себе на спину и потрусил к дому, раздумывая о том, на сколько он здесь задержится. Он расплатился за своё спасение, но не торопился уйти. Что-то останавливало его, привязывало к этому месту. Он постепенно переставал быть оборотнем-одиночкой. И он не был против.