Против традиций

Реборн в упор не помнил, чтобы подписывался на такое. Да нет, он вообще ни на что не подписывался! Тем более на то, чтобы следить за маленькими шмакодявками! Дети, ох уж эти дети, встретили его с истекающей кровью ношей на спине вооружёнными до зубов заржавевшими сковородками! Уписаться со смеху! Детвора, как можно больше нахмурив брови, высунув язычки из плотно сжатых от старания губ и грозно выставив своё оружие, буквально на соплях и честном слове державшемся в маленьких и слабеньких ручках, уверенно (по их мнению) наступали на неизвестного гостя, собираясь защитить родной дом в лучших традициях детских сказок. В глазах самого волка это выглядело, как таракан побольше и таракан поменьше устроили неожиданный бунт, и на своих дрожавших и хлипких ноженьках идут против слона с известным гелем «Фас» в хоботе. Хотя тараканы, определенно, победили бы. И оборотень гаркнул бы на них хорошенько, чтоб не лезли, но тут девчонка всё-таки заметила ношу на спине незнакомца. Ахнув, она, против всякой логики, издала боевой клич диких амазонок и пошла в атаку. Свою роль сыграла и природная детская неуклюжесть, и малышка, споткнувшись об выступающую деревяшку пола, упала прям на брата, подмяв того под себя, но по лбу сковородкой чужаку всё-таки попала! Не то, чтобы сильно, но всё равно неприятно и больно, а желание помочь как-то вмиг превратилось в более сильную мечту поубивать всех к черту! Сдерживая себя и ворча, как старуха, Реборн прошел дальше в дом и небрежно скинул ношу на смятые тряпки. Тому, в принципе, было особо по барабану. Реборну, в общем-то, тоже. Он только оценивающе посмотрел на избитое тело и решил, что великая регенерация оборотней возьмёт своё, и чёртов мальчишка быстро поправится. Но дети так не думали. Девочка, попричитав для виду над «бо-бо» и «пальчиком», шустро встала на ноги, подняла на ноги брата и целеустремленно отодвинула чужака в угол. Реборн впервые в жизни чуть не потерял челюсть где-то на полу, которая от шока упала со своего места. Такой наглости от людишек по отношению к нему он ещё не видел! Решив, что всё дело в выработанном иммунитете из-за частого общения с оборотнями в лице одной, сейчас немного побитой, мордахи, одиночка решил поудобнее устроиться на выделенном месте и посмотреть на бесплатный спектакль. Девочка, причитая и охая, ходила вокруг да около, не зная, с какого боку подойти лучше, потому подходила со всех по очереди и осторожно тыкала пальчиком в самые чистые места. Паренек, добрая душа, сначала потискал хвост, потом подергал за уши и для лучшего эффекта крикнул прям в ушную раковину. В углу поморщился Реборн, и жалость к сородичу всё-таки снизошла на его сердце, и он, на короткое время превратившись в человека, отдал распоряжение принести горячей воды и тряпки и осторожно промыть раны. За водой воодушевленно побежали сразу оба. И оба запнулись об лапу своего воспитателя и с диким грохотом рухнули на пол! Этого уже не выдержало даже сознание Тсуны и вернулось обратно. Медленно открыв глаза, первое, что пришло в голову, это когда-то подслушанная фраза: «Денюжки тю-тю, головушка бо-бо, во рту бяка». Только денег не было и в помине, болит не только головушка, но и всё тело, а во рту — ставший противным металлический привкус крови. Не самый лучший расклад, но что ещё он ожидал. Первым, что попалось его взору, так это силуэт жавшегося в углу Реборна, и Тсунаёши удивился бы, но было ему явно не до того. Поднимать голову, чтобы посмотреть, что творится сзади, было банально лень. А ещё у него почему-то ужасно звенело в ухе. Это так, к слову. Бедный, бедный Реборн уже весь сжался в комок, стараясь не выдать буквально душивший его смех. Ради этого спектакля стоило остаться здесь и на время забыть о проблемах человеческих. Ему было действительно жаль собрата, так и хотелось сочувственно погладить по головушке, но он сдерживал себя в ежовых руковицах, трещавших буквально по швам. Тем временем дети, наконец, сориентировавшись, притащили маленький котелок с водой и где-то откопали тряпки. Вода, не без помощи Реборна, была водружена на крючки в своеобразном камине. И пока она грелась, дети облепили уже чужака, и с присущим их возрасту детским любопытством пытались выпытать всё из незнакомца. Одиночке даже показалось, что он находится в допросной с двумя полицейскими, игравшие уже поднадоевшую игру в «хорошего-плохого». Мальчишка, ясен пень, играл «плохого», хмурил брови, сжимал кулаки и что-то быстро-быстро лепетал на своём. Пай-девочка, по совместительству переводчик своего же брата, «стреляла» глазками, кокетливо улыбалась и смущенно отворачивалась. Где-то там тихо посмеивался Тсуна, а Реборн упорно строил из себя плохого бандита и выдал только имя. Котел к этому времени чуть не вылетел из камина, а воды осталось безбожно мало. Впервые брюнету стало совестно, и он, решив загладить свою вину, стал промывать раны шипевшему собрату. На этом всё хорошее и закончилось. Тсунаёши с ужасом замер, внезапная мысль прошила мозг: изгоев ненавидят. Реборн не глуп, он поймет, что это за метка, и на этом всё закончится. Он уйдёт, а мир пошатнётся вновь, и вряд ли на этот раз устоит. Ждать пришлось недолго: одиночка буквально почувствовал, что что-то не так. Он, уже без тряпки, осторожно провёл по тому же месту, и от прикосновения холодных пальцев метка пожаром взвилась по венам Тсуны, обжигая своими невидимыми огнями. Брюнет тоже почувствовал жар, он отдернул руку, чуть потряхивая, его глаза в ужасе расширились. Взяв себя в руки, он прикрыл глаза и на одном дыхании ненавидяще прошипел: — Изгой! И глаза, во взоре которых пламя ненависти сменялось колючими льдинками, вмиг поменяли свой цвет: чёрный агат сменился золотым бериллом, и через секунду чёрный волк, предупреждающе порыкивая, уже несся прочь от дома, и вслед ему ветер донёс отчаянное: — Подожди! —, но было уже поздно, и ветер, не в силах что-либо сделать, зло бил по глазам. И на пороге осталось разрушенное счастье, и к косяку устало привалился шатен в наспех накинутом дранном халате, и по щекам бежали крупицы чистого хрусталя, два красно-оранжевые рубина смотрели туда, где в последний раз видел исчезающий тень его мира. Внутри всё окаменело, оледенело. И душераздирающий вой — последнее, что донеслось до слуха черного волка. Мир которого тоже пошатнулся. Мир, столь хрупкий, столь тщательно защищаемый. Стены разрушились в одно мгновение, а казалось, что они навеки вечные. И что-то гложет внутри, оно настолько смешалось с отчаянием, что невозможно разобраться в самом себе. И хотелось вернуться обратно, что-то истеричным голосом вопило, капало на мозг — вернись, выслушай, поверь. Но он изгой. А изгоев ненавидят. А Тсунаёши упал прямо там, на пороге. Нет сил, нет надежды, нет ничего. И хотелось выть, выть и выть, но саднящее горло не могло больше выдать ничего, кроме хрипов, столь же отчаянных, как и всё в нём. Всё никогда не будет прежним. За один день произошли два Апокалипсиса. Небо, обессиленное, упало, и Солнце, побеждённое, потухло. Но мир этого не заметил. И совсем скоро разрушится ещё один мир. Или не один. Но всем будет снова плевать. Всем всегда наплевать. А за окном неожиданно пошёл снег, заметая следы, отрезая путь назад. Впервые так рано началась зима. Зима двух душ.