Солнце за закрытой дверью

Шоё лежал в постели. Он рано лёг, но все равно не мог уснуть прохладной апрельской ночью: нервничал. Завтра он в первый раз пойдет в школу. Будет сидеть на уроках, слушать объяснения учителей. Вот бы они оказались понимающими и при случае объяснили ему то, что он сам не смог понять из учебников. Мама сказала, как только он освоится в школе, ему наймут репетитора. Экзамен-то надо сдавать. Экзамен за второй год старшей школы его не волновал сейчас, он был перенесён на лето, а это нескоро. Волновали люди. Одноклассники. Они помнили Хинату Шоё по первому и второму году обучения в Карасуно. Он их – нет. *** В начале марта он попал в аварию, заработав кучу страшных порезов на руках и ногах, многочисленные ушибы, травму головы, сотрясение и потерю памяти. Ему рассказывали, что тем утром он, как и всегда, ехал на велосипеде в школу. На последнем спуске с горы его случайно зацепила машина – он не был виноват, объясняли ему. Его швырнуло в сторону, машину занесло, она врезалась во встречную. На него посыпалось стекло. Ещё одна машина проехалась по его отлетевшей в сторону сумке. Когда-то он ударился головой. Ничего этого Шоё не помнил, зато в голове хорошо засела страшная картина с места аварии, искорёженный машинами велосипед, собственные окровавленные руки и ноги, слепящий ужас, отвратительная боль во всём теле и словно расколотая надвое голова. Его трясло, его рвало на асфальт, покрытый осколками стекла и его же кровью. Не было никакой возможности прекратить эту невыносимую муку. Не было сил подняться. Остались только страх и тупая мысль-просьба: пусть это прекратится. Он помнил, как шум в голове сменился воем, потом его коснулись руки в резиновых перчатках, и он совсем потерял сознание. Сейчас Шоё знал, что это были врачи. Он очнулся в больничной палате. Чувствовал себя отвратительно слабым. Хотелось заползти куда-нибудь в дальний уголок, чтобы не было больше так страшно и пусто. Руки были в бинтах, на голове тоже сидела повязка; всё это кричало о том, что с ним недавно случилось. Хотелось бежать прочь от этого воспоминания, не думать о нём и забыть, да только не выходило – других воспоминаний у него не осталось. Он снова ощутил липкий страх. К нему подошли врачи – признак покоя и изгнания боли — и он разревелся. Взволнованных и заплаканных женщину и маленькую рыжую девочку, пришедших к нему ещё через пару часов, он не знал. Слова собственного имени звучали пусто. В тот день врачи не разрешили его матери и сестрёнке оставаться у него долго, чтобы не давить на его психику и лишним стрессом не блокировать полностью возможность восстановления. Его всё ещё тошнило, от сотрясения, и ему было плевать на этих чужих незнакомых людей. У них было горе, но их ему не было жалко. Тогда он хотел только забыться. Первая неделя в больнице была самой паршивой. Его постоянно сопровождали головные боли и тошнота. Слабость не проходила. Позже стало физически легче, но началось психологическое давление. Те люди, что знали его прежнего, конечно же хотели видеться с ним, надеялись, что он узнает их. Врачи предупреждали их, и они старались не показывать своих чувств Шоё, но он всё равно словно кожей чувствовал все их мысли. Ему говорили, каким подвижным и радостным человеком он был. Говорили, что Хината Шоё улыбался, как солнышко, был дружелюбен ко всем и был открыт. Теперь же его солнечная улыбка исчезла без следа, он был молчалив и задумчив. Не узнавал никого из близких и смотрел на них холодно. Анализировал свои чувства и ощущения. Иногда он не помнил некоторых слов. Восстанавливающая терапия казалась ему бесполезной. Шоё уставал и раздражался от расспросов. Чужие люди не вспоминались, так и оставались для него чужими, ждущими. Он судил их в своём голом пустом мире, который они пытались расширить и забить какой-то чепухой, делил на нравится – не нравится. Избегал лишней информации, ненавидел ужасный телевизор в общей палате и мерзкое радио в больничной столовой. Не брал чудом уцелевший в аварии мобильник, не отвечал на звонки и смс-ки незнакомых ему теперь людей. Из всех новых лиц приятным был только один парень, такой же старшеклассник, сосед по палате. С переломом ноги и сотрясением мозга, но при памяти. Они не были знакомы раньше друг с другом, и он ничего не требовал и не ждал от Шоё. Но Шоё "вернули домой", а парень остался в больнице, ожидая сращивания своего перелома. Фраза "вернуться домой" Шоё не нравилась. Незнакомое здание не было "домом", он впервые входил в него, а не "возвращался". Он не знал этой – своей – комнаты. Осматривал шкаф и полки, находил кучу вещей, ни одна из которых не будила в его памяти ни намёка на прошлое. Ни журналы, ни одежда, ни разные мелочи. Надежда, что в домашней обстановке он вспомнит хоть что-нибудь, не оправдалась. Врачи обещали, что всё произойдёт постепенно, что что-то позитивное есть... Шоё не чувствовал. Вокруг кипела жизнь, люди занимались своими делами, в его школе полным ходом шли экзамены. Сестрёнка готовилась пойти в первый класс. Он знал, что позже тоже вернётся к учёбе, школа сделала ему потрясающий подарок: его перевели на третий год без экзамена, который отложили. Ещё никто не знал, сможет ли Шоё учиться с амнезией. Он хотел попробовать. Ему интересно было листать учебники за второй год – не его, чьи-то чужие. Его учебники почти все погибли, под колёсами машины в сумке лопнула и залила водой все страницы бутылка минералки, позже пролился бензин. Осколки... кровь. Из всех участников аварии он пострадал более других. Остальные отделались ушибами и царапинами, да побитыми авто. Узнав о ценах на ремонт машин и размере зарплаты отца, Шоё порадовался, что не считался виноватым в аварии. Такой долг на своей совести ему нести не хотелось бы. Чужие учебники пестрели карандашными пометками с ровным почерком отличника. К ним были приложены несколько тетрадей с конспектами и стопка листков с возможными экзаменационными вопросами. Они были подписаны именем Тсукишимы Кея, и Шоё уже знал, что это был капитан волейбольного клуба школы, теперь третьегодка. В мобильнике Шоё нашёлся его телефон в группе "волейбол Карасуно", но не было фото. Тсукишима Кей прислал Хинате свои учебники в самом начале апреля — после того, как закончились экзамены. Прилагалась записка, но не от него, а от Ямагучи Тадаши, тоже третьегодки из волейбольного клуба. Этот Ямагучи слал много смс-ок в течение первой недели нахождения Шоё в больнице: описывал каких-то первогодок, передавал пожелания выздоровления. В записке же объяснял, что живёт с Тсукишимой совсем рядом и поэтому они дают ему один комплект учебников из своих, чтобы Хината попробовал подготовиться к экзамену. Обещал вместе с "Тсукки" помогать по любым вопросам и обязательно, как и "все из клуба", ждал возвращения Хинаты. Шоё уже приготовился к тому, что его будут называть по фамилии. Узнавать волейбол не хотелось. Мяч, который он, ложась спать в первый вечер в этой своей комнате, обнаружил на постели, перекочевал под стол и больше оттуда не показывался. Однако Шоё знал, что до амнезии интересовался в жизни только этой игрой. Он полистал потрёпанные волейбольные журналы с фото спортсменов и ничего не почувствовал. Две вещи нравились ему теперь: чтение и еда. Но от долгого чтения начинало ломить виски, и книги приходилось откладывать. Со второй радостью было проще. Ему было интересно пробовать еду и узнавать новые вкусы, а так же готовить самому. Они занимались этим вдвоём с мамой и иногда сестрёнкой. Когда Натсу пошла в школу, он согласился водить её на учёбу и встречать после уроков. Натсу притихала, делая домашнее задание, и Шоё садился рядом с ней, внимательно следя за её занятием и помогая, если сестрёнка испытывала затруднения. Она честно пыталась сдерживать себя: не кричала, чтобы у братика не болела голова, не висла на нём из-за его порезов и ушибов. Не могла только перестать спрашивать, не вспомнил ли он чего. От этого было немного неловко. Шоё уже по-своему привязался к этой маленькой девочке, так похожей на него и даже жалел, что не может тискать её или хотя бы обнимать. Вечерами он иногда читал ей сказки на ночь. Почти не помня их, открывал их для себя заново, как и всё вокруг. Он любил сказки не меньше Натсу. *** Завтра в школу её поведёт мама. Он же отправится в свою. В Карасуно. А сейчас необходимо было выспаться.