Ты пролился из рук Полуночной грозой. Сбылся вмиг, как плохая примета. Ты — как тень, я — как звук, Мы сплетались с тобой, Наплевав на условности света. Ты обвился вокруг Виноградной лозой; Напоив меня собственной кровью, Ты свалился без сил, Но меня не спросил — Я, быть может, такого не стою! Только взгляды твои прожигали насквозь, Предваряя известный финал. Те слова, что как золото сжали мы в горсть, Ты не слышал, а я — не сказал. Канцлер Ги, «Due Angel»
— Локи? — вдох-выдох. — Локи, — бог — олицетворение спокойствия. — Но… Но как? Как, чёрт возьми? Тони смотрит на Лафейсона обескураженно и совершенно непонимающе. Он не может поверить, не может осознать этого. В голове никак не может уложиться кто и, главное, как оказался у него на пороге. А Тони не любит чего-то не понимать. — Думаешь я знаю? — божество выгибает бровь и усмехается на растерянное выражение лица человека. — Я пройду? Старк что-то бормочет себе под нос и отходит с прохода, пропуская его в свое жилище. Он кивает в знак благодарности и смело шагает в просторную гостиную, из окна которой когда-то выбросил этого мужчину. Холодное лицо обдает потоком горячего воздуха. Локи выдыхает. Хорошо. Сухо. — Сколько ты стоял под дождем? — он вздрагивает, но не поворачивается к говорившему. Подходит к стойке и легко проводит по ней пальцами. Ощущение гладкого, настоящего камня, а не нарисованного воображением и притворенного Безвременьем образа вдохновляет. — Полчаса, плюс-минус пятнадцать минут. — бесстрастно отвечает он. — Не замерз и не особо вымок, но от чистой одежды и горячей ванны с какими-нибудь маслами не отказался бы. — Отлично, — копируя бесстрастный тон бога отвечает Энтони. Шаг. Другой. Длинный глухой звук облетает комнату. Он подходит совсем близко. Локи прерывисто выдыхает. Ему кажется, что человек дышит ему в ухо. — Выпьешь? Лафейсон оборачивается. Тони смотрит на него с немым вопросом в глазах и выразительной гримасой на лице. Бог снисходительно и тепло улыбается на это. — Пожалуй. Они пьют много, медленно и никогда — молча. Им не важно, о чём говорить — главное, сказать ровно столько, чтобы из головы совсем вылетело то, что каждый из них сжал в горсть, дабы не растерять. Об этом можно умолчать, но ни в коем случае, не загнать в глубь и забыть. Локи знает это точно. Тони — понимает подсознательно. — И куда ты дальше? — вдруг спрашивает человек. Локи упирает взгляд глаз в янтарную жидкость на дне стакана и пожимает плечами. — Не знаю. Пережду у тебя пару дней, наверно. — А потом? — Сбегу к ванам, — бог снова пожимает плечами. — Или к ётунам. Разбужу свою родовую магию, выучусь, помогу отстроить храм и подамся в… en að minnsta kosti prestur*. A что — уважают, холят и лелеют. Да и массовые оргии и регулярный секс идут бонусом к ритуалам. Словом — одни плюсы. Как на кладбище. Тони невесело усмехается. Что-то сильно тянет в груди, что-то кричит внутри — и у него, и у Локи. Махнуть рукой, чтобы не вцепиться богу в доспехи и не смять его губы поцелуем. Выпить и налить ещё, чтобы не сказать, что пошутил и не вжать человека в стол. Не оставляй меня в одиночестве. — Заляжешь на дно… А дальше? Дальше-то что? — Ничего, — Локи качает головой и снова прикладывается к стакану. — Совсем? — Совсем. Кому я нужен, кроме себя? Старк смотрит на божество долгим, издевательски-пронзительным взглядом. Оно не смотрит в сторону человека — не хочет увидеть на дне глаз то, что заставит остаться. Ему нельзя, ведь Лафейсон — ветер. А ветер никогда не задерживается нигде надолго. Даже если очень хочет. — Локи, — решается прервать давящую тишину мужчина, осторожно касаясь закованного в латы плеча. — Да? .. … И если на дне глаз Локи бушует пламя, скованое корочкой безразличия, то в зрачках Тони — сама Бездна, залитая янтарным и терпким виски. В радужке его пьяный хмель чувств, почти позабытый богом в суете бесконечности. А на глубине сверкает самоцветом мистическая отрешенность. И сама непродолжительность человеческой жизни мерцает в ней, в коей не знавшему смерти так хочется потонуть… Локи тянется к мужчине, который всё ещё столь пристально смотрит на него. Он так непозволительно близко к чужому лицу, что каждое слово, произнесенное богом, Старк ощущает на своих губах. — Ты что-то хотел? Голос Лафейсона бархатный, убаюкивающий, и до невозможного возбуждающий. Человеческий голос таким не может быть по определению; , но Локи и не является человеком. Тони судорожно выдыхает на чужие губы, заставляя божество широко распахнуть свои неземные глаза и вцепиться ногтями в гладкий стол. Ты лучше всех знаешь, чего я хочу. — Извините, что прерываю… — Тони вздрагивает и скрипит от досады зубами. — Ванна уже давно готова. Локи отстраняется. В глазах — напускная маска любопытства, под которой всё тоже равнодушие. Искра, что на мгновение сделала их живыми, уже пропала. — Здравствуй, Джарвис. Это же ты, да? — Всё верно, сэр. — безэмоционально отвечает ИИ. — Если хочешь, я тебя провожу, — в груди Старка всё ещё теплится робкое подобие надежды, что момент испорчен не до конца. — Не стоит. Думаю, я сам всё найду. Едва бог покидает комнату, гений готов пойти на свое творение с кулаками. Жаль, но верный помощник не имеет лица, которое можно было бы разбить. — Тебе обязательно было говорить это именно тогда? — Простите, сэр. Если по окончанию водных процедур я проведу Вашего гостя в Вашу спальню, я буду прощен? — Если там ко всему прочему будет бутылка вина, то да, — соглашается Энтони, и думает, что ему самому было бы неплохо сходить в душ. Его ничуть не удивляет, что Джарвис всё понял вот так, сразу, без причин. Он и был создан, чтобы понимать все желания Старка. Его удивляет лишь то, что Локи пытался дотянуться до него вот так просто, словно они в чём-то равны и схожи. Он пожимает плечами, не сразу замечая, что стоит под горячими струями воды.***
Когда Тони выходит из душа, Локи уже ждет его в спальне, медленно отпивая вино из прозрачного бокала. Не высохшая капля стекает по линии изгиба шеи, теряясь где-то на обнаженной груди. Бог усмехается, смотря на застывшего в дверях человека. Кожа его словно сияет изнутри мягким беловатым светом. Или это лишь плод сильно разыгравшегося воображения? Старк выдыхает и делает уверенный шаг к кровати. Ещё один. И ещё. И вот длинные пальцы сами тянутся к краю повязанного на бедрах полотенца, скидывая его на пол, обнажая смуглые бёдра. Тонкие губы снова кривятся в ласковой усмешке. Лафейсон, словно призывая мужчину опустится рядом на простыни, манит его рукой. Не сплю ли я? Тони отмирает и усмехается в ответ. Он не идет к кровати — он огибает её, ловя на себе недовольный и обиженный взгляд глаз-изумрудов. Краем сознания он отмечает, что они вновь до головокружения живые. Как тогда, у бара. Он наливает себе вина из полупустой бутылки. Вино старое, дорогое и вкусное. Энтони делает хороший глоток и разворачивается. Локи тоже взял свой бокал своими длинными паучьими пальцами. — За этот вечер? — спрашивает божество. — За этот вечер, — глухо повторяет человек. Тонкие губы вновь кривятся в усмешке и едва-едва касаются кроваво-красной жидкости. По-женски длинные ресницы дрожат, пока их обладатель расслабленно прикрыл глаза. Нет сомнений, что ему нравится всё происходящее. Тони с глухим звоном ставит пустой бокал на прикроватный столик. Звук этот получается слишком громким для сложившейся тишины и заставляет мага вздрогнуть. Мужчина опускается рядом, заворожено глядя на бога. Тот смотрит на него с вниманием и совсем без удивления. Словно всё так, как и должно быть. Старк замирает в нерешительности на пару мгновений, а потом всё же осторожно, но уверенно целует это необыкновенное существо, сидящее на расстоянии вытянутой руки. Бери, пока предлагают. Локи кидает бокал с недопитым вином на пол. Он разбивается с оглушительным звуком, одновременно с тем, как терпение обоих разбивается о стену захватившего их желания. Оно почти животно, неестественно — какая страсть может быть между мужчинами? —, но оно есть. Так или иначе, оно наполняет собой каждую клеточку их напряженных тел, проникает в мозг, заставляя бога зарытся пальцами в короткие волосы и притянуть человека к себе. Они целуются жадно, словно не пили много дней, а влага — лишь на губах любовника. Почти срываясь, с нотками истерики. Дорвались друг до друга, не иначе. Локи легко, почти небрежно подминает мужчину под себя, опрокидываю его на мягкие простыни. И отметки принадлежности Тони ему одному, расцветают фиолетовыми цветами на его шее и плечах. Лафейсон словно кричит: «Моё, моё, моё!» — и не в силах остановиться. Старк нагло пользуется этим, изучая прекрасное тело, что нависло над ним. Губы, чтобы попробовать эту мраморно-белую кожу на вкус; пальцы, чтобы почувствовать напряжение в мышцах; глаза, чтобы видеть, как лихорадочно горят зелёные изумруды над его лицом. А Локи —, а Локи целует, Локи делает резкие и порывистые движения, сумбурно лаская человека под собой. Ему, несомненно, приятно. А если и нет — магия богу в помощь. Но и этих сухих губ, не менее не направленных ласк и злого огня ночной страсти ему хватает — до кончиков пальцев и судорожных выдохов на такое горячее тело под собой. Губы у Локи — неправильно холодные, слишком резко контрастирующие с разгоряченным телом Тони. Каждое касание — мороз по коже. Каждое прикосновение умопомрачительно горячего языка заставляет на мгновения захлебываться в ощущениях и чувствах. А что ещё может делать человек в таком случае? Разве что раздвинуть ноги, выдавливая из сдавленной эмоциями грудной клетки нечто, отдаленно напоминающее человеческую речь, когда легкие прикосновения доходят до паха. Тело Старка немного зажато, немного напряженно. Бог понимает его. Отдаленно. Легкие, невесомые касания, идущие от головки до ануса. И поцелуи — плечи, грудь, шея. Так много, что почти слишком. Всё, лишь бы расслабиться. Мне нужно отпустить себя. И это всё как-то сумбурно, почти не откладывающееся в памяти, приносящее с собой боль напополам с удовольствием. Словно это всё происходит не с ними; с кем угодно, где угодно, но не здесь и не сейчас. Оба не верят своему то ли счастью, то ли головной боли, свалившейся на них довольно неожиданно; настолько, насколько нечто подобное вообще может сваливаться на незащищенную голову. Они засыпают рядом, уставшие, но чертовски довольные бессонной ночью. И это, наверное, и есть простое, мимолетное счастье, доступное всем существам.