Девять дней из жизни барского кота

Мяу-Мур! Мяу-Мур! Мяу-Мурррр. Наконец-то, можно вздохнуть с облегчением и растянуться на мягкой перинке в своей уютной корзинке. Все утро эти сорванцы не дают покоя. Слава Богу, мадемуазель Адель их спать уложила. Но надолго ли? Совсем от рук отбились Корфы младшие. Знал бы, что Иван Владимирович станет таким несносным барчуком, не оберегал бы его сон во младенчестве и не отпугивал бы мух, слепней и всякую нечисть над его кроваткой у озера во время летних прогулок. Все ради милой и доброй моей хозяйки, баронессы. Уж очень она измучилась со своим первенцем. Ни днем, ни ночью спать не давал ей капризный ребенок. А она, как благоразумная и заботливая матушка своего малютки никого не подпускала к колыбели сына. Все сама, бедная. Все ночи у его кроватки провела, поглаживая пухлые ручки и ножки любимого Ванечки. А барон-то сменял дорогую и драгоценную супругу утром, дабы могла она умыться и переодеться… Эх, до чего же этот Корф младший похож на Владимира! Глаза, скулы, черные волосы…даже характер папеньки свого перенял, отчего и страдает моя кормилица, что не может совладать сразу с двумя гордецами. Что-то я шибко часто мыслям всяким предаваться стал. Старею. Не ровен час и мемуары свои писать начну. А что? Будет что почитать моим деткам – котятам. Супруга моя славная – рыжая пушистая кошка Мурка, принесенная от князя и княгини Репниных в прошлую осень на Покров, мне поможет в этом. У нас с моей Муреной подрастает уже трое малышей – таких же отменных серо-рыжих кота, как и их прославленный папа. Гордость берет за свой род! Мурррр. Мурррр. Как сладко спать в тишине… - Дашка, держи его! Крепче! Что это? Неееет! Проснулись эти проказники! Вон и Ванька бежит на меня с горящими серыми глазами! И Даша за ним с атласной ленточкой алого цвету. Сейчас опять пытать станут. Привяжут, как в прошлый четверг, к столбу за передние и задние лапы и выпорют, как какого-то провинившегося холопа. Я что? Разве заслужил такой участи в этом доме? Я же не претендую ни на их мягкие просторные кроватки, мяса не прошу у Вари уже давно. Эх, а какой вкусный кусок парной говядины был в день рождения Ивана… Даже позволяю дергать себя за хвост этим бойким сорванцам и гладить супротив шерстки. А я ужжасно не люблю это дело и не позволял сего никому, кроме своей любимой баронессы. А эти и пользуются моей добротой, не подозревая, что, между прочим, уже старый я стал. Слеповат и глуховат. Приберечь бы меня надобно… Ой-ей-ей! Что это они удумали? Опять меня кутают в сатиновую пеленку и чепец Вари одевают на голову…Не позволю так на до мной измываться! Я им не фарфоровый пупс, и не соломенная кукла. Я живой и довольно пушистый член достопочтенного семейства. Я кот барский! Сама Анна Петровна меня величала Лучиком когда-то, а Владимир Иванович подобрал на конюшне среди соломы. Ежели бы не его внимание, бегал бы я среди дворовых котов и искал на пропитание по амбарам и сараям. Пора убегать, пока не догнали! Вжик! И я под пол! Что, негодные! Не по силу вам эта задача? В погреб не станете лезть… Тут темно, сыро… Брррр! И холодно. Скорее бы барон и баронесса из столицы воротились. Будь не ладна эта помолвка Софьи Петровны. Ну хоть еще Глеба Михайловича и Ольгу Михайловну не привезли. Не видать бы Корфам тогда имения. Помню был случай, прибыли с дружественным визитом к нам в имение Репнины со всеми наследниками на именины Дарьи Владимировны. После ужина детишек спать уложили, а родители чай распивали в гостиной. Хозяйка моя музицировала и пела романсы, а Лизавета Петровна ей подпевала. Заслушался я песнопений баронессы и не усмотрел за сорванцами. Проснулись негодные, выпрыгнули из кроваток и юркнули в кабинет барона. Что они тогда там учудили! Эх, как вспомню, тотчас же моя шерсть дыбом встает на загривке. Лежу я в своей мягкой плетеной корзинке и чую странный запах гари и дым. Думаю, снится мне это. Открыл глаза… И что я наблюдаю? В кабинете-то что-то шибко светло среди ночи. Побрел я лениво с проверкой. Мало ли какой вор забрался в имение. Нужно спасать имущество хозяев, покуда они песни поют да шампанское распивают. Просачиваюсь в щель двери, и глаза мои жёлтые тут же лезут на серый полосатый лоб. Посреди кабинету на изящном персидском ковре полыхает костер, а вздорные и несносные детки скачут вокруг него, словно индейцы, измазав сажей свои бело-розовые мордашки. Как закричу я, что есть мочи. Мурррр! Рррррррр! На крик мой и сбежались хозяева. - Господи, Дашенька, Ванечка! - Глеб! Оленька! И как это баронессу ноги удержали? Не упала она посреди кабинету? - Иван! Дарья! Стальной баритон едва не оглушил меня тогда. Пожар, конечно, потушили, но деткам досталось. Репнины, схватив в охапку своих хулиганов, тотчас же умчались в имение, а Владимир Иванович наказал своих сорванцов. Ну как наказал? Анна Петровна слишком ласкова до них и заступилась за малышей, но лишились они сладостей и мороженого на целую неделю. Ковер, естественно , пришлось выкинуть, а ухо мое теперь правое слышит плохо… от того порой и не чую я, как ко мне подкрадывается Ванечка и хватает в охапку, а Дашенька - закручивает в батистовый платок. Эх, как же удивительно хорошо было до рождения этих несносных корфят! Подумаешь, сметаной и сливками лишь кормили, зато спал, где хочу и не заботился о своей пушистой шерстке.