автор
Размер:
планируется Миди, написано 30 страниц, 5 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
40 Нравится 121 Отзывы 7 В сборник Скачать

Часть 5

Настройки текста
      Случалось ли вам, читатель, когда-нибудь бывать в литературном издательстве? Не так чтоб дверью ошибиться в поисках интернет-кафе, а целенаправленно искать пути к мировой славе? Нет? Тогда слегка огорчу: это вовсе не чертоги… Зачастую не только скороспелые, но и весьма солидные художественные и научные издательства располагаются в помещениях, совершенно для этого не предназначенных. В подвалах, например. Подвалы они почему-то особенно любят. Казалось бы, не лучше ли поместиться в каком-нибудь полудревнем флигеле бывшей городской усадьбы? Не целиком оккупировать, а скромно пристроиться, скажем, на первом этаже западно-восточного крыла, демократично деля престижную территорию с парикмахерской, кофейней, стоматологическим кабинетом, туристическим агентством, букмекерской конторой и прочими полезными заведениями. Нет, подвалы им подавай! Селятся они туда с поразительной быстротой, не разбирая адресов и лишая пристанища многочисленных кошек. Впрочем, подвал подвалу всё же рознь, и гуляют средь питерских ветеранов частного издательского движения легенды о самых знаковых для успешного бизнеса местах. О том, как на заре столетия забрёл в такой заветный подвал на канале Грибоедова, что среди своих звучно прозывается «Канава» *, неприметный человечишко и оставил поэму, будто бы данную ему самим Бродским перед отъездом навсегда, — мол, на родине чтоб вышла непременно, когда отойдёт в мир иной. За что так повезло дому на Канаве? Да кто ж его знает, — может, потому что пивная рядом была, а может, по какой другой причине. Говорят, вышла та поэма немедленно, но мизерным тиражом и вмиг разметали её почитатели, так что теперь уж и концов не найти, — хотите верьте, хотите нет. Издательство вскорости почему-то покинуло счастливый адрес и обосновалось где-то то ли на Васильевских линиях, то ли в Сестрорецке… А отмеченный гонимой музой пятиэтажный особняк вместе с подвалом заняло областное отделение Ассоциации научных редакторов и издателей. И сразу же ресторану «Санкт-Петербург» на первом этаже вернули отнятое когда-то название «Грибоедофф» **.       И зажил дом на Канаве новой жизнью — бурной, творческой, суетливой и невероятно перспективной. Всё, что надо, было в нём: светлые кабинеты сотрудников Ассоциации, вместительный конференц-зал, книжная лавка с новинками; целый этаж с комфортом занимали Бухгалтерия, Канцелярия и Профсоюзный комитет. Весёлая жизнь кипела на всех пяти этажах. Но сердце этого трепетного мира билось внизу, в двух просторных залах с многочисленными столиками, — стал ресторан негласным оберегом Дома. Благословенный же подвал, с которого всё началось, тоже не был обойдён вниманием, — в нём располагался теперь продовольственный склад.       Не удивляйтесь, читатель: ресторан этот, хоть и был на вид самый обыкновенный, ни хуже ни лучше других, а попасть в него было не так-то просто. Нет, не за дешёвыми комплексными обедами, сервированными по высшему разряду, приходили сюда, — не те времена! И не с тайным желанием потолкаться рядом со знаменитостями — это вам не набитый снобами столичный «ВТО». Интерьеры здесь были довольно скромны, а цены не сказать, чтоб демократичны. Но не имело это поистине никакого значения, и пространство его никогда не бывало пустым, ибо в «Грибоедофф» сходились за вдохновением. И не раз глубоко за полночь слышали полусонные швейцары неспешные разговоры покидавших заведение завсегдатаев: «Что-то тянет сейчас прийти и ка-ак засесть аж до утра… Ээх, был бы планшет под рукой, ей-богу — прямо в троллейбусе окопался бы! Завтра бы главу наверх отнёс! Вот почему не взял с собой, спроси меня? А, — и спросишь, так не отвечу». И другой в ответ поддакивает: «А я с утра пораньше в Комарово, там сейчас грибной сезон, — тьфу ты, что я несу, ты же знаешь, мне в дождь всегда хорошо пишется, — я уж и сюжетик один подсмотрел…» И, тут же забыв о троллейбусе, — видимо, из-за отсутствия упомянутого планшета, — усаживались в такси и разъезжались кто куда. А дом на Канаве затихал, засыпал постепенно, чтобы к следующему утру опять наполниться оптимистичным гамом соучастников литературного творчества.       Нетрудно догадаться, что большинство питерских издательств норовили обустроиться как можно ближе к заветному Дому: вдруг удача снова почтит вниманием эти края, и постучится в дверь курьер с пакетом без обратного адреса, а в нём — никому доселе неизвестный раритет? Потому что — как же без раритетов-то? Кто сейчас пишет так, чтобы странички передавали из рук в руки, под честное слово до утра? Одна надежда на чудо, хоть и ломятся издательские склады… А пока суд да дело, в ожидании своего часа, хаживал в «Грибоедофф» исправно, как на работу, всякий «имеющий отношение» люд, преумножая его известность и доходы.       Среди пресловутых заведений отдельную ступень творческой эволюции занимали арендаторы театральных и музейных подвалов. Это было совершенно особое сообщество, составляющее негласную оппозицию остальным собратьям, которые так же негласно, но вполне ощутимо их недолюбливали. Хотя — за что, спрашивается, недолюбливать? Ведь поэму-то, поэму занесли не в Мариинку или атлантовый корпус Эрмитажа, а в самый обычный грибоедовский особняк. В том-то и дело. Давно уже издатели избегали заселяться в подвалы простых коммуналок, пусть даже и в престижном центре. Тянуло их присоседиться к источникам искусства, почувствовать некое соучастие. И бойкие молодые литераторы чаще выбирали именно их: «А Вы, Палсемёныч, это… я к вечеру подскочу к Вам на Росси?» — «А как же, сударь мой, на Зодчего нашего, — непременно подскочите, народ требует продолжения…» Ну, как после этих невинных слов не послать про себя ко всем чертям благостного Палсемёныча, которого и знать-то никто не знал, пока не выкрутил он руки Вагановскому руководству сдать ему наугольное помещение на минус первом этаже. А вот посидел бы где-нибудь на Обводном, да на визитках и флаерах — познал бы, почём фунт лиха!       Впрочем, ежели рядовые издатели всего лишь скромно косились на элитных приживалов от искусства, втайне мечтая пополнить их ряды, то те, в свою очередь, все как один люто ненавидели малоприметную вровень с землёй дверь без вывески в подворотне Михайловского замка. И, надо сказать, было за что. Переселившись туда лет пять тому назад из какой-то дыры на Петергофском шоссе, «Лунатик» резко пошёл в гору и стал бить рекорды тиражей не только ведущих художественных журналов, но и некоторых популярных книжных серий, чего в других печатных хозяйствах отродясь не наблюдалось. Чёрт его знает, мистика какая-то! Поначалу даже поползли какие-то пошлые слухи про тень убиенного императора, но это лишь привело к тому, что несколько наиболее талантливых сотрудников конкурирующих фирм поднялись на крыло и перешли в стан врага. Как бы то ни было, а умелая политика редакции не давала репутации подмокать и успешно возвращала моду на чтение периодической печати, — не «глянцевой», заметьте, а качественной научно-популярной. Ибо «Лунатик» был журналом профильным — представлял различного рода исследования в области научной фантастики и фэнтези и попутно занимался поисками и продвижением новых интересных имён.       Но не за реальные достижения желали издательству скорейшего банкротства. И даже не за то, что время от времени журнал коварно переманивал лучших из рядов конкурирующего контингента. Главная вина его была в том, что и свои и чужие называли его… «Канавой». Не удивляйтесь, читатель: Канав, действительно, было две, — причём, их никогда не путали, что было лучшим подтверждением их равенства и взаимной значимости. Придёшь, бывало, под своды Павловой могилы, спросят тебя, откуда, мол, — ответишь: «С Канавы», — и все поймут, что была нужда идти в «Грибоедофф» или выше, за профсоюзной путёвкой. Опять же, выбрав столик поуютнее, с видом на Храм, бросишь небрежно в пространство: «На Канаву тираж привезли, ещё дымится», — и ясно всем, что на Лебяжьей вечером фуршет узким кругом… И с этими мыслями наливаются зелёной тоской жующие лица.       ***       Переступая порог подозрительной двери, посетитель четырьмя ступеньками вниз попадал в просторный квадратный холл, обставленный в духе почти спартанского, но отнюдь не дешёвого минимализма. Мягкие кожаные кресла в левом углу всем своим видом предлагали присесть и ознакомиться с рекламными проспектами ближайших номеров журнала, лежащими тут же в живописном беспорядке на низком столике, искусно сработанном под актиквариат. Рядом стояли кулер с водой и кофейный автомат — для лучшего усвоения прочитанного. По правую руку от входа также находились кресла и журнальный столик, а за ними весь угол занимала громадная старинная печь, которую почему-то пощадили в процессе ремонта. Кругом царила больничная чистота, но времени на испуг не было, потому что изразцовая монументальная поверхность печи была живой и настоящей и манила к себе, обклеенная всевозможными образцами заполнения казённых бумаг, директивами, объявлениями и всякими случайными надписями.       При ближайшем изучении содержания печного корпуса становилось ясно, что помимо основной деятельности издательство проводило солидную рекламную компанию под видом просветительской работы, справедливо приносившую некоторый дополнительный доход. К белому кафелю липкими лентами крепились безупречные шеренги разноцветных листков с призывами:

Платные курсы писательского мастерства Конкурс-соревнование «Статья на заказ» Вечерний дамский клуб «Почему меня волнует писательское творчество?» Мастер-класс «Как написать книгу» (Абонемент — 30 дней), обращаться к О. Скоромыслову

      Следующее объявление заставляло посетителя серьёзно задуматься:

Пятничная дискуссия «Как написать свою книгу»

      Здесь неминуемо следовало удивиться вероятности тайного смысла, а затем сделать вывод о парадоксальности вопроса, если бы чья-то шустрая рука не опередила, жирно приписав сбоку прямо на кафеле: «Свою — запросто, чужую — сложно». Рядом — другой рукой и помельче — дописано: «Кир, не валяй дурака, лучше подай пример». И очень умело нарисованная, но тщательно затёртая фигура из трёх пальцев.       Дальше излагали уже без всякой бумаги:

Ребята, а давайте проведём социологический опрос «Как написать бестселлер»!

      И с боку две дурашливые приписки разноцветными фломастерами: «Рейтинг поднять, и дело с концом!» — «Точно, — всё дело в нём, а не с ним!»

Завтра у Бенуа кинолекторий с какой-то залётной шишкой, — или почему мы не идём??

      И уж совсем непонятно — красивым почерком, поодаль, сиротливое:

Снежинка

      А ниже — огромными буквами:

ПРЕКРАТИТЕ ПИСАТЬ НА ПЕЧИ ВСЯКУЮ ЧУШЬ!!

      Холл перетекал в довольно длинный коридор с дверью в конце перспективы и одинаковыми глухими дверями по обе стороны, за которыми почти круглосуточно шла жизнь. За долгие годы коллектив естественным образом сортировался и самоочищался, пока не остались в нём только охочие до работы люди, готовые с раннего утра до позднего вечера генерировать идеи. Поэтому в любое время суток в кабинетах что-то шуршало, переговаривалось, звонило и перемещалось. Здесь было принято не ждать чуда, не рассчитывать на случай в образе неизвестного с пакетом; здесь трудились и радовались результатам своего труда.       Утро, следующее за правдивыми событиями, не было исключением. До официального начала рабочего дня было ещё далеко, но уже бесшумно открылась первая дверь справа от холла — на ней висела почтенная табличка «Приём рукописей» — и вышел оттуда тощий парень бесцветного виду Тимофей Строгов по прозвищу «Зигфрид» (никто не знал почему, включая и самого Тимофея). Отоварившись у кофейного автомата, он вернулся с двумя большими стаканами чёрного кофе.       В кабинете в это время шли усиленные поиски. Небольшого росточка круглолицый председатель профбюро Олежка Скоромыслов с жаром доказывал, что он самолично, вот этими вот руками получил вчера на Канаве пригласительные на завтрашнюю конференцию в Корпус Бенуа ***, и этими же руками положил их на этот вот стол, — он неловко шлёпнул ладонью по своему столу, и крайняя пачка рукописей вспорхнула в разные стороны. Олежка от неожиданности притих, растерянно глядя на устеленный бумагой пол.       — Не кипятись, Скородум, — начал было Зигфрид, чем вызвал новую бурю эмоций, невольно наступив на больную мозоль. Дело в том, что Олежкина фамилия уже давно утратила в процессе коммуникации первую букву, что порождало у её носителя перманентные комплексы. Как ни упрашивал, как ни ругался председатель профбюро, пытаясь восстановить поруганную честь, сотрудники демонстрировали единодушную забывчивость, а однажды 1 апреля дружно предложили в качестве компромиссного варианта прозвище «Скородум». Это был чёрный день в жизни Олежки; его самолюбие из последних сил держалось на благорасположенности женской части коллектива, всегда готовой взять под опеку холостого мужчину в расцвете лет.       Строгова, тем не менее, невозможно было вывести из себя, и он молча стоял перед Олежкой, примирительно протягивая ему стакан с кофе. Тот стакан принял, но мириться не стал.       — А может, Варвара Серафимовна взяла? — робко спросила новенькая девушка Саня, преданно глядя по очереди на всех присутствующих. — Ну, чтоб самой распределить…       — Да чего тут делить, — опять завёлся темпераментный Олежка, — там на всех было! И вообще — у нас так не принято!       И тут тема разговора радикально поменялась, потому что снаружи послышались голоса, и на пороге возникла растрёпанная, красная как помидор Рита и, окинув комнату шальным взглядом, скорбно произнесла:       — Тётя Варя пропала!       ***       Тут по всем правилам и сделаться бы немой сцене, но вместо этого шагнул навстречу растревоженной Ритке Кирилл Петрович Холмогоров, мягко подтолкнул под неё ближайший стул, щёлкнул в воздухе двумя пальцами, отчего ему тут же сунули в руку стакан с водой, который Ритка немедленно выхватила у него и осушила залпом.       Обитатели кабинета в полном молчании слушали сбивчивый Риткин рассказ о встрече с интуристом, о том, что статья её опять не пошла, о позднем расставании с наставницей и о том, что, оглянувшись случайно, увидела она, Рита, как заходит Варвара в подворотню, и в это время выбросился оттуда тёмно-красный сноп света с вертикальной почти белой искрой посередине, ослепив её. А когда вспышка рассеялась, всё опять стало как прежде, и заторопилась Ритка домой, пока не развели мосты.       — Одна шла? — почему-то спросил Строгов.       — Одна… — прошептала Ритка, не решаясь дополнить путаную картину рассказом о более чем странном сопровождающем, который, к тому же, исчез вместе со вспышкой.       — И это всё? — спросил Холмогоров. Рита смотрела на него с абсолютным доверием. Он быстро передвигался по комнате сначала к буфету за заваркой, потом наливая в чайник воды и, наконец, подавая ей дымящуюся чашку. Из-за высокого роста, широкой кости и вечного толстого грубой вязки свитера в сочетании с джинсами неопределённого возраста он казался плотнее и старше, чем был на самом деле, но походка его была лёгкой и совершенно бесшумной, как у полного сил зверя.       — Не знаю, — ответила Рита, с благодарностью принимая чашку. — Домой добралась поздно, звонить тёте Варе не стала, послала СМС, но к утру ответа не было. Стала звонить — никто не отвечает. Помчалась сюда. С улицы вижу — в кабинете свет горит, я обрадовалась, прибегаю, а дверь-то закрыта, на стук никто не отзывается…       На лицах у всех присутствующих были удивление и лёгкая тревога, один Холмогоров с непроницаемым видом встал и вышел в коридор. Остальные машинально потянулись за ним. В тёмном помещении в самом конце, из-под двери в кабинет Аникеевой пробивалась яркая полоска электрического света.       — Видите! — слабо пискнула Рита. — Она там, внутри. А вдруг ей стало плохо?..       Холмогоров, недослушав, вернулся в комнату и уселся на своё место. Остальные как по команде окружили его стол. Кирилл Петрович переводил взгляд с одного лица на другое, и всё меньше и меньше нравилось ему то, что читал он в этих лицах. И чем больше длилась пауза, тем яснее ему становилось, что нет в Варварином кабинете ни одной живой души, и что вокруг происходит чёрт знает что.       Надо сказать, что помимо занимаемой должности к Холмогорову обращались, как говорится, «на случай войны или стихийного бедствия». Чем он заслужил такое доверие, он и сам не знал. Но догадывался, что коллеги воспринимали его кем-то вроде «солдата удачи». С юности слыл он полиглотом и подавал очень большие надежды стать неординарным писателем, но неожиданно ушёл с третьего курса Литинститута и пропал в неизвестном направлении. Говорили потом, будто видели его спустя несколько лет военным переводчиком в одной из стран Ближнего Востока — будто лежал он под пулями в развороченном бомбёжками прекраснейшем древнем городе и будто бы даже был ранен… Вернулся он так же неожиданно, как и пропал, и сразу же окончил экстерном филфак Петербургского университета, потом опять исчез, и в какой-то момент вынырнул в подвале Михайловского замка на должности редактора, но с обязанностями корректора, — как это говорится у профессионалов, «сидел на запятых». Почти абсолютный его авторитет среди коллег проявлялся даже в присутствии Аникеевой, но он никогда им не злоупотреблял. Сотрудники все до одного звали его Кир, слегка подтрунивая над его необычной любовью к древнеперсидской истории времён династии Киров.       Новая девушка Саня слегка кашлянула, и Кир в ответ поднял бровь.       — Что ж, будем вскрывать, — со вздохом сказал он, и все опять с опаской переглянулись.       — Ключи у тёти Вари… — начала было Рита, но Олежка выудил откуда-то из глубин необъятной своей тумбочки старомодную связку и значительно подмигнул ей:       — На всякий пожарный!       — Вот и славно, — спокойно ответил Кир. — Пойдёте с Тимофеем понятыми. Да шучу я, — улыбнулся он, видя вытянувшееся лицо Строгова-Зигфрида.       — Можно мне? — робким срывающимся голосом произнесла Рита. — Может быть, помощь будет нужна?       Кир пожал плечами, и молодёжь выдвинулась в направлении полоски света.       Они отперли кабинет главного редактора и тут же остолбенели, едва переступив порог. На узкой спартанской кушетке, скромно приютившейся в углу, полулежал в непринуждённейшей и развратной позе, словно это был какой-нибудь восточный диван, высокого роста некто в невообразимого покроя серебристом то ли камзоле, то ли халате и в тон ему серых высоких сапогах. Узкая изящная кисть с длинными, унизанными перстнями, пальцами, была откинута в сторону и свисала до самого пола, в нескольких дюймах от неё лежал длиннющий замысловатой формы меч в богатых ножнах. Глаза неизвестного были закрыты. Казалось, он спал.       Несколько секунд Рита, Олежка и Зигфрид в немом изумлении созерцали лунного цвета волосы и слегка откинутый назад тонкий бледный профиль, казавшийся хрустальным в ярком свете непогашенной люстры. Ах, будь здесь Варвара Серафимовна, она, конечно же, сразу узнала бы подозрительного ряженого, привидевшегося ей вчерашним роковым утром в Летнем саду. Но её, увы, не было, а Рита, вконец обессиленная абсурдностью ситуации, не могла произнести ни слова, чтобы изобличить неизвестного. Только в голове у неё проносилось бессвязное: «Ночь в музее... Ночь в музее... Ночь в музее...»       — Что же вы стоите на пороге? — прошелестело вдруг с кушетки, и Рите показалось, что это не голос, а целый рой осенних листьев вдруг сорвало ветром с дерева, и они закружились по маленькой комнатке. Отчётливо запахло лесом.       Вошедшие как под гипнозом сделали несколько шагов по направлению к лежащему.       Надо сказать, профиль редакции способствовал тому, что время от времени сюда захаживали косплеи и прочие городские сумасшедшие с предложениями грандиозного сотрудничества. Варвара Серафимовна весьма вежливо и эффективно отшивала их ещё на стадии пересечения холла, — и вот теперь один из них развалился в её кабинете да ещё при полнейшем её отсутствии… Однако чем больше Рита смотрела на него, тем меньше он казался ей ряженым. И вовсе не потому, что одеяния его были запредельно роскошны и чрезвычайно были к лицу его инопланетной внешности. Во всём его облике чувствовалась невероятная естественность, будто все эти красивые вещи предназначались только для него, и он носил их с непринуждённостью короля.       Наконец они очнулись, и Олежка не нашёл ничего более умного, как спросить:       — А-а Вы к Варваре Серафимовне пришли?       Длинная фигура слегка пошевелилась, и ткань одежд пошла радужной рябью подобно водной поверхности, над которой пронёсся ветер. Ответом был тот же шелест:       — Да. Похоже, что к ней.       — Но ведь дверь была заперта! — почти беззвучно прошептала Рита.       Светловолосый безучастно посмотрел ей в глаза, а Рите показалось, что сквозь неё, прямо в душу.       — Верно, — донеслось до неё как бы издалека. — Она впустила меня, а затем ушла по своим делам.       Это звучало, по меньшей мере, нелепо, и Рита уже собиралась спросить, какие-такие дела могут быть у Варвары спозаранку в будний день, как в этот момент у неё в кармане забренчал телефон — мелодией Варвариного номера. Машинально извинившись и поглядев на экран, Рита с удивлением прочитала СМС: «Задержусь до вечера на Канаве. Примите гостя».       — Что-нибудь срочное? — вежливо и холодно осведомился светловолосый.       Олежка через плечо Риты взглянул на телефон и слегка подтолкнул Риту плечом.       — Да нет, кажется, всё прояснилось, — промямлила она, понимая ещё меньше, чем секунду назад. Гость? Какой — вот этот?? Откуда она его знает? Но тут Олежка прервал её лихорадочные мысли. Увидев на столе стопку искомых пригласительных и забыв обо всём, он с радостным возгласом потянулся к ней. Светловолосый понимающе кивнул, подхватил стопку и изящно вложил её в раскрытые олежкины ладони.       — Госпожа Аникеева просила извиниться, что взяла их, никого не предупредив…       По мере того как он говорил, паника опять начала охватывать воспалённый Риткин мозг, ибо ей сразу стало ясно, что светловолосый окончательно и бесповоротно врёт. Не могла, не могла Варвара в данных обстоятельствах извиняться перед своими служащими, — равно как и не при каких других. Потому что всегда делала только то, что должна была. Но если он врёт, тогда что же здесь происходит??       — Как это любезно с её стороны, — негромко сказал Кир, входя в Варварин кабинет.       В ту же секунду выражение лица светловолосого неуловимо изменилось. Исчезла тень скуки и равнодушия, глаза стали жёсткими и очень внимательными, в углу рта обозначилась тонкая резкая складка. Он уже не сидел, вдруг оказавшись очень близко к Киру и слегка нависая. Но странное дело — Кир был немного ниже ростом, однако светловолосому не удавалось смотреть на него свысока. Минуту они буравили друг друга взглядами, потом гость как ни в чём не бывало улыбнулся и слегка отступил:       — Госпожа Аникеева очень любезная дама. Должен сказать, их недавний разговор произвёл на моего патрона весьма сильное впечатление. Да вот и молодая леди может подтвердить, — кивнул он безразлично в сторону Риты. — Именно поэтому мой патрон попросил меня договориться лично о том, чтобы дать интервью для вашего журнала.       С этими словами он сделал рукой неопределённый жест, и в руку Киру легла неведомо откуда взявшаяся визитка на плотной белой бумаге. На ней в переплетении замысловатых вензелей красовались большие заглавные буквы — P и J. Рита смотрела поочерёдно то на визитку, то на светловолосого, и не могла взять в толк: неужели у этого неземного создания есть какой-то патрон?       — Здесь только инициалы, — хрипловато проговорил Кир.       — О да, — почти пропел гость, — причуды великих, знаете ли. Имя его настолько просто, что он всегда немного стесняется его произносить. По сравнению с ним какой-нибудь «мистер Смит» кажется гораздо оригинальнее. Вот и привык к псевдонимам. Зовите его… — длинноволосый лениво мазнул взглядом письменный стол, задержался на старинной авторучке, потом вернулся к визитке, — Паркер Джейсон. Да-да, именно так!       Рита и Олежка скептически посмотрели друг на друга: можно подумать, «Паркер Джейсон» звучит намного оригинальнее «мистера Смита». Но, как говорится, хозяин барин.       Слегка поклонившись, Кир молча вышел из кабинета, и за ним покинули его свидетели этой исключительной сцены.       Как только дверь за ними закрылась, светловолосый подошёл к окну и какое-то время глядел вдаль. Лицо его постепенно менялось, в глубине бездонных глаз медленно загорался синий огонь. Он как будто к чему-то прислушивался.       — Командор! Всё готово, можно начинать, — сказал он, и голосу его стало тесно в маленькой комнатке.       — Вот и прекрасно, — немедленно раздался ответ. — Ну, на удачу!
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.