Если бы все было по-другому

– Чёрт, прекратится это или нет! – скрипя зубами, шепчет Юнхо в темноту. Дрожь в теле не проходит, а в сознании мелькают неприятные картинки. Да, Чанмин сегодня оказался героем, спасшим нескольких человек, но что, если бы... Если бы он не успел вернуться. Если бы Тэмин в испуге схватился за руку и Чанмин не сумел отойти. Если бы он растерялся, находясь под этой опускающейся штуковиной. Но он смог, он молодчина, он показал поступок заботливого и внимательного старшего, не каждый бы так сообразил. Юнхо ворочается несколько минут и никак не может уснуть, рядом с ним лежит Чанмин, отвернувшись от него, и наверняка уже видит десятый сон. Старший прислушивается к размеренному дыханию своего согруппника, стараясь успокоить себя, но ничего не выходит. Сердцебиение слишком сильное, слишком громкое, слишком частое, и в голове всё мешается. Глаза слезятся, а руки дрожат. Ощутимый едкий страх потери окутал Юнхо с головы до ног, проникая под кожу и замирая рядом, возле сердца. Осознание возможной потери сковывает пальцы на ногах и обездвиживает тело. Теперь расстояние между ними кажется запредельным, и Юнхо думает, что у него больше нет возможности коснуться Чанмина, его идеальной спины, мягких волос, маленьких ладошек. От собственных безнадежных мыслей Чон забывается и громко всхлипывает, чем тревожит чуткий сон младшего. – Что случилось, хён? – хрипло спрашивает Чанмин, поворачиваясь к нему, и несильно трёт глаза руками. Он вглядывается в лицо старшего, с тревогой замечая влажные от слёз глаза и щеки, и ненавязчиво касается его скулы. Юнхо напряжён, и сердце все никак не успокаивается, но, взяв себя в руки, он беззаботно отвечает: – Сон плохой приснился. – Допустим, я поверил. Больше ничего не хочешь рассказать? – продолжает спрашивать Чанмин. Он смотрит в упор на старшего, а тот не может стерпеть такой тяжёлый взгляд и отводит глаза в сторону. – Я хочу пить, Чан, подожди, – тихо отвечает Юнхо и дрожащими руками сбрасывает с себя одеяло. В горле действительно пересохло, и очень хочется пить. – Стоять, – неожиданно громко рычит Чанмин на старшего, крепко хватая его за руку. Растерянность Юнхо играет на руку младшему, и он с лёгкостью подминает его под себя и нависает над ним, опираясь на руки возле его головы. У Шима совершенно недобрый взгляд, а на губах кривая усмешка. – Не доверяешь мне, да? Я всё ещё чужой для тебя, хён? Юнхо злят слова младшего, режут слух, ранят сердце, но приводят в норму. Дрожь и скованность проходят, а разум становится ясным. Какое Чанмин вообще имеет право командовать им? Юнхо хочет пить, и он пойдет пить рано или поздно. И кроме этого, он здесь старший, и ему непозволительно слышать такие неприятные слова в свою сторону. За все одиннадцать лет, прожитые вместе, роднее и ближе Чанмина у старшего никого нет, и тот, как никто другой, знает об этом. – Заткнись, Чанмин, думай, что ты говоришь, – ровным, тихим голосом одёргивает Чон младшего. Он осознает, насколько двусмысленно их положение, и усмехается про себя. Юнхо нравится такая близость Чанмина, нравится до такой степени, что страх возможной потери этой маленькой язвы исчезает. Чанмин здесь, рядом с ним, а значит, бояться нечего и жить в оглядке на прошлое незачем. – Расскажи мне, хён. Может быть, я смогу тебе помочь, – тихо просит младший, теряя всю былую раздражённость. – Я испугался, что мог потерять тебя сегодня. Испугался, что больше не увижу своего маленького ребёнка. Мне настолько стало страшно, что не смог совладать со своим телом, а потому совершенно не мог уснуть, – говорит старший, а Чанмин неотрывно следит за эмоциями на лице Юнхо. – Но сейчас ты здесь, на мне, как бы странно это ни звучало, такой родной, живой и тёплый. И я счастлив и горд, что у меня есть такой замечательный малыш. Юнхо ждёт от Чанмина хоть какого-нибудь ответа, но тот молчит, а тишина давит на голову. Старший вглядывается в лицо напротив и замечает покрасневшие глаза и уши и чуть подрагивающие губы, а после спрашивает с едва заметной полуулыбкой: – Ты чего, мелкий? – У меня самый лучший на свете хён, – всхлипывает младший и крепко обнимает лидера, полностью развалившись на нём и уткнувшись носом в шею, стараясь не заплакать. Юнхо по-доброму смеётся и запускает ладонь в волосы Чанмина, ласково поглаживая его по голове. – Прости меня, Юнхо-я. – Принеси мне воды, и ты будешь прощен, – смеясь, просит Чон, взлохмачивая волосы Шима. Чанмин успокаивается и неохотно поднимается с Юнхо, слезает с кровати и наклоняется за тапочками. Лидер с довольной улыбкой шлепает младшего по заднице, приговаривая: – Иди уже, хватит вертеться тут. Чанмин быстро возвращается со стаканом воды и протягивает его старшему. Юнхо залпом осушает его и ставит на тумбочку возле кровати. Хотя за окном уже глубокая ночь, спать совсем не хочется. Поэтому Чон берет Чанмина за руку и валит на себя, сгребая в такие родные объятия. Они переворачиваются на кровати, меняясь местами, но не расцепляя друг с другом рук. Теперь Юнхо сверху, а Чанмин чувствует себя несколько смущённо. Старший наклоняется к чужому лицу близко-близко и шепчет в самые губы: – Люблю тебя, Чанмин-а. Младший краснеет, подаётся вперед, касаясь своими губами чужих, и отстраняется, приложив свои пальцы к губам Юнхо. Чанмин нехотя вылезает из-под старшего, кладет его рядом с собой, бережно укрывает одеялом, звонко чмокая хёна в нос, и прижимается к нему, закрывая глаза. – Если бы ты продолжил, то мы бы не выспались, – говорит он тихо. Когда Чанмин рядом, Юнхо часто думает не тем местом, каким следовало бы. А вот у младшего в такие моменты словно срабатывает материнский инстинкт, и он начинает просчитывать все наперед. Юнхо молча соглашается с Шимом, закрывает глаза, прижимая к себе это длинноногое чудо, и слышит заветное: – Я тоже люблю тебя, Юнхо.