7 дней

Она стояла на платформе: такая милая, с её мраморным лицом, никогда не видавшим слез, как могло показаться на первый взгляд. Облаченная в пастельно-салатового цвета свитшот со здоровенным серым котом, который глядел на мир своими янтарными, полными блеска глазами. На её ногах были обтягивающие бледно-голубые, сменившие свой сочный и яркий синий после многочисленных стирок, джинсы, которые так ненавидят бабульки, что сидят на лавочке у её подъезда. Кеды, которые ей совершенно не нравились, но были очень удобными. Она стояла там - у самого края платформы. Казалось, вот-вот подъедет поезд, она просто сделает шаг вперед и её мраморным личиком невозможно будет больше миловаться. Она стояла там, и никто не мог понять, о чем думает эта нежная особа, вошедшая на платформу в столь поздний час. Белые с рыжими потеками стены, Боже мой! Ненавижу этот экономный город... Так бы и свалила отсюда куда подальше. Но она не могла... Не могла так поступить с людьми, для которых она была дорога. Видимо, в таких людях нуждалась и она. В её родителях, в её "лучших", как то казалось, подругах, в её парне, который так безумно любил, а она поздно это осознала. Она не могла уехать. Не хватало сил поступить так с людьми, которые были для неё чем-то вроде смысла жизни. Она никогда не ощущала ничего подобного ранее, такого особого ощущения ненужности, брошенности. Казалось, весь мир, включая электричку злосчастного метро, замер вокруг неё. Сильный ветер подул слишком резко и снес пряди её волос с плеч так, что они забились о её щеки, раздражительно попадали ей в глаза, прилипали к остаткам впитавшегося блеска на её губах. Электричка из шести вагонов приближалась на станцию, о чем её хотел оповестить неясный голос из громкоговорителей на платформе. Но тщетно, из-за наушников и очень громкой музыки в них она не могла слышать ничего. Только видела свет приближающихся вагонов из тоннеля, который ослеплял и вместе с сильным, вытолкнутым первым вагоном, ветром отталкивал от края места, где стояла, одиноко переминаясь с ноги на ногу, девушка, брошенная в одночасье всеми близкими ей людьми. Она невольно сделала шаг назад. Электричка должна была забрать её на другой конец города, в её однокомнатную квартиру с маленьким пушистым котом, который должен был стать на первое время её единственным другом, сородичем и обогревателем, на время, пока она не свыкнется с этим одиночеством, с этим идиотским чувством ненужности. Поезд медленно подходил к станции, воздух стал не таким резким и дышать стало легче. Она зашла в третий вагон, вторую дверь, села напротив ужасной рекламы какой-то клиники и подумала, что не против была бы поработать там. Она сидела в своих мыслях, окруженная Мэнсоном, доносившимся из её наушников, закрыв глаза, не замечая, что кто-то забежал в вагон на последней секунде перед захлопыванием магнитных дверей. Казалось, что эти пара секунд - вечность, тысяча часов одиночества. Подняв глаза и убедившись, что на сидении напротив никого нет, она поджала ноги под грудь и зарыдала под свист набирающего скорость поезда. Просидев так минуту, она почувствовала чью-то руку, крепко прижимающую её к себе. Не поднимая головы, она поняла кто это, глубоко вдохнув воздух через нос, не замечая насморк. Это был её самый близкий человек. Человек, сладкий запах которого легко можно было узнать везде. Она обняла его и заплакала еще сильнее, ведь еще десять минут назад он не хотел её принимать, не хотел знать её, не хотел её любить. Её вечно любящий парень прижимал крепко к себе, вдыхал полной грудью запах её волос: клубника или арбуз, что-то летнее и сочное. Он сидел, прижимая её руками, будто десять минут назад не было ссор, обиды и тех ужасных слов, что он говорил, а она слушала. Они сидели там шесть остановок подряд, пока она не отстранилась от него, вспомнив все то, что он говорил. "Грязная шлюха, курва, тварь", - доносились эхом в её голове такие обидные для неё прозвища. Она хотела вырваться, вспомнив эти слова, но он не отпускал. - Лис! Лис, не вырывайся, я прошу, не уходи! - промямлил он, выдернув музыкальную затычку из её уха. - Ты говорил... Ты сказал... Сам же решил... - несвязно и быстро проговорила она, не закончив ни одного предложения. - Ты ведь мне говорил, что я не нужна, я тварь, которая не умеет чувствовать, - прожгла по сердцу своего возлюбленного она. - Ты сам сказал, что больше не хочешь меня знать! - впивалась в уши каждая буква каждого сказанного слова. - Я много чего наговорил, наделал, обидел тебя, прости меня, я сам не знаю, что и зачем я творю. Я тебя лю... - не стоило продолжать, чтобы она не ответила теми же словами и не расплакалась на его плече снова. Так они и ехали до конечной: обняв друг друга, она в слезах на его плече, он - в совестливом молчании и с опущенными глазами к полу так, что в них читалась только мольба о прощении. А она бы простила, потому что, не смотря на все долбанные обиды, грубость и ревнивые сцены, она его любила так же, как жизнь. Возможно, даже сильнее. Конечная. И, может, стоило бы выйти раньше, но им не было дела до этого. У них была вся ночь, чтобы гулять или прийти в ихнюю общую обитель, обставленную по их общему уюту, вечно теплую и родную, смыть горечь дня в расслабляющей ванной и улечься поскорее спать, позабыв о том, что происходило, о чем болит и не хочется думать. Она вышла из вагона следом за ним, потянула его за руку так, что, обернувшись, он уже был у неё в объятиях, таких крепких и родных. Он тоже её обнял. Так и стояли они до прихода следующей электрички, направляющейся в депо. Она упиралась носом ему в правую ключицу, он целовал её в лоб, прижимал крепче, не хотел отпускать, не хотел, чтобы ей было больно. Простояв так какое-то время, заметив недовольную работницу станции, они просто вышли из метро, свернув в сторону единственной многоэтажки, которую можно было увидеть отсюда. Шли они молча, не обращая внимания на темноту, её милое шморганье носом иногда сменяло тишину. Пройдя пол пути, он остановился и протянул ей пачку новых, не открытых ранее, сухих салфеток. - Берег для любимого носика, - с мягкой улыбкой передал ей носовички. Она улыбнулась и достала один. Они пахли так же, как её волосы - сладко, по-летнему. - Спасибо, - кинула она, не замечая его улыбку. Она была зла на него, за то, что он так и не извинился за ужасные слова, которые нельзя говорить любимому человеку. Она чувствовала себя преданной. Но улыбнулась. Она понимала, что виновата не меньше него. Но извинялась она куда чаще... - Я люблю тебя, - скромно прошептал он. - Знаю! - кинула она в ответ, но сразу же смягчилась. - Я тебя тоже люблю! Они продолжили идти в тишине оставшееся время до дома.