Steins;Gate: "One More Travel Paranoia (Name Subject to Change)"

      Они вынырнули из бездны. Бездны, смертельной для всего — живого и неживого, вещества и излучения, материи и энергии. Позади них, закручивая пространство-время в страшном танце уничтожения, вращался кусочек первозданного Ничто — возникшая в «пламени» Большого взрыва реликтовая чёрная дыра, сердце Млечного пути. Со стороны, казалось, та «Стамина», что ещё уходила под её горизонт, не успела раствориться в черноте, как уже из-под него вынырнула ещё одна — но всё та же «Стамина».       Замкнутые времениподобные мировые линии. Не это ли чудо — и не это ли вполне реальное, существующее решение уравнений Штейна, которое ясно показала всем Курису в 2016 году? Мировая линия «Стамины», что сейчас синим узелком смотрела на них с монитора, на котором светились ромбики диаграмм Пентроуза, была именно такой.       А быть может, первая «Стамина» даже ещё не стартовала с Земли, или — на той Земле, где позже сделают «Стамину», ещё топтали траву доисторических лугов динозавры. А кто знает, может и динозавров ещё не было в помине, а Солнце только-только зажглось, разогнав из своего протопланетного диска лишний газ и пыль? Да может, и Солнца как такового ещё нет…       Они выскочили в то, что можно было наконец-то без натяжек назвать их родной Вселенной, неизвестно в какое время: быть может, это всего лишь сотни тысяч лет после Большого взрыва, а может — триллионы лет после, когда уже не то, что Солнечной системы не существует, а и самой галактики как царства звёзд.       Тем не менее, теперь их путь лежал домой. Сейчас не было смысла выполнять какой-либо манёвр — точно так же, как не было смысла тормозиться после входа под горизонт событий. Чёрная дыра выплюнула их на околосветовой скорости. Впечатляющая мощь её гравитации и удивительные идеи, посетившие разум Макисэ Курису много лет назад — впервые ещё в 2010 году, но потом забытые и вновь вытащенные на свет в 2016-м — позволили обмануть то, на чём, казалось, основано мироздание: принцип причинности.       Когда, наконец, их скорость упала от околосветовой до вполне себе разумной и картина за окном иллюминатора перестала быть похожей на психоделическую красно-голубую размазню — что прошло за тысячи, а может, и миллионы лет для Вселенной, но всего за несколько минут для экипажа «Стамины», IBN 9000 сообщил, что основная программа путешествия выполнена. Все почти одновременно вздохнули с облегчением.       У Вселенной есть начало, но нет конца.       Тем не менее, «Стамина» была во времени после конца Вселенной. Времени, большем бесконечности — если только можно так назвать то, что происходило со временем в путешествии «Стамины».       Безграничность.       Но «Стамина» была за границами родной Вселенной — в других вселенных. За границами безграничного.       Когда во власть вступает релятивистская физика — появляются бесконечности.       Когда во власть вступает ум человека — становится можно заглянуть за бесконечность. Чем более неправдоподобные и сумасшедшие идеи приходят в голову человеку — тем больше непреодолимого можно преодолеть.       Рвение сумасшедшего учёного Хоуоуина Кёмы, ум и знания Макисэ Курису, оптимизм и надежда Сиины Маюри, подкованность в технике Хасиды Дару, и поддержка, что оказывали Моэка, Рука, Фейрис, Сузуха и Юки, слившись в том месте, кажется, вне времени и пространства, что звалось лабораторией гаджетов будущего, в глупой, на первый взгляд, затее — покорить время! — смогли дать людям то, что издревле было их мечтой.       Глупцы умнее всех на свете. История нам это доказала.       По сравнению с тем, где они были, даже место за сотни тысяч парсек от родной планеты казалось домом.       — Ну как вам поездочка? — поинтересовался Дару.       — А я до самого конца была уверена, что я где-то ошиблась и у нас что-то пойдёт не так… Даже не верится, — счастливо улыбаясь, отозвалась Курису.       — Мой незаменимый ассистент никогда не ошибается. Как IBN 9000, — приняв свою гордую позу, заявил было Окарин. Но от рывка, что он сделал — в невесомости же! — его начало переворачивать, и его гордая поза быстро превратилась в неуклюжие попытки приобрести стабильное положение. Курису, с языка которой уже готова была слететь стандартная отмазка «я не ассистент!», тихо хихикнула, после чего отсек управления «Стамины» взорвался громким хохотом. Смеялись все — даже сам Окарин. Казалось, будто даже IBN 9000 улыбается строчками на своих многочисленных мониторах. Смеялись от облегчения, от гордости за то, что всё получилось, от осознания ничтожности масштабов собственных проблем по сравнению с масштабами пространства-времени, что им всем пришлось преодолеть. Смеялись от счастья.       Окарин же первый умолк, вспомнив что-то важное, и внезапно посерьёзнел. Другие не придали этому значения, и успокоились сами собой.       Да, уже скоро Курису вернётся к своим любимым экспериментам в Токийском университете — говорят, их следующим проектом будет некая «Сеть Нанотех», развитие идей семидесятых годов двадцатого века. Идеи эти, вроде бы, разболтал Курису некто Левшов, с которым они познакомились в Небесном городке. Дару с Юки ещё до вылета пообещали своим друзьям, семье Идзуми (точнее, давнишнему другу Дару, с которым они когда-то вместе ходили на «Комикеты», Содзиро), что сразу после возвращения они собираются взять своих детей — Сузуху и Конату и устроить себе долгий и беззаботный отпуск на каких-то горячих источниках вдалеке от Токио. А Окарин…       А что Окарин?..       …Дальше всё было просто. Определить температуру реликтового излучения, сделать поправки на движение галактики и на искажения, вносимые звёздами и тёмной материей. Ага, попали в восьмой миллиард лет после Большого взрыва. Отлично, значит, доберёмся домой, потом попрыгаем по миллиарду лет вперёд, посмотрим заодно на молодое Солнце, молодую Землю, потом, последовательно приближаясь к нашему времени, дождёмся где-нибудь вдалеке от Земли (чтобы не мешать космонавтам и астронавтам тех лет) того момента, когда наступит 9 сентября 2029 года — день, когда «Стамина» отправилась в свой первый полёт сквозь время. Дальше недолгий полёт к Земле, выход на её орбиту, переход в «Метель», до сих пор пристыкованную к центру «Стамины», спуск в атмосфере, посадка, и потом — домой в Японию, в родную Акихабару, где их ждут Моэка, Рукако, Фейрис, Наэ и все остальные…       Но где ждут шестерых, а не пятерых.       …План полёта был готов, «Стамина» делала очередной манёвр. IBN 9000 жадно переваривал информацию, собранную в других вселенных. По экрану одного из мониторов рядом с кроватью Окарина в двенадцатом отсеке, показывая процесс обработки, бежали цифры. Окарин сидел на кровати и наблюдал за ними.       «Здесь всё — одни числа, цифры, бесконечное полотно цифр — ткань мироздания…»       Вот они — чужие вселенные, представляющие собой ворох цифр. Они здесь и сейчас как бы не существуют — одни из них будут существовать потом, после бесконечного времени, другие как бы существуют, но на бесконечном удалении — что, в общем-то, одно и то же, если вспомнить общую теорию относительности, понятие интервалов, времениподобности и пространственноподобности — то, о чём так любила рассказывать Курису. Но вот, IBN 9000 обрабатывает полученные данные, как будто эти вселенные есть. В его памяти остался отпечаток, картина того, как они устроены.       Каждый человек — это тоже вселенная, по-своему бесконечная, безграничная и непостижимая. И пусть какие-то люди не существуют здесь и сейчас — другие люди хранят о них память.       Окарин вспомнил ту светло-голубую шляпку Маюри, её по-детски наивный и добрый голос, её незабываемое «тут-туру!», её счастливую, мечтательную, но немного беспокойную улыбку, её предложения по содержанию первого D-mail-а: «мир во всём мире», «каждому по плюшевой Уппе и пусть никто не уйдёт обиженным»… И его осенило.       Она знала.       Нет, не сознанием, не разумом, а где-то глубже. Это, вероятно, проказы Всевидящего Штейна: у кого-то — будь то хоть Окабе, хоть кто-нибудь навроде Рики Фурудэ или Аи Отонаси — это умение проявляется как способность помнить события других реальностей, у кого-то — видеть во сне то, что было или будет. Маюри же, возможно, сама не осознавая того, знала, где и что надо сделать, чтобы ценой своей жизни сохранить целостность реальности. Он, Окарин, своими фокусами сначала с мобиловолновкой, а затем с FG-204, словно скальпелем, резал нежную ткань реальностей, перекраивая их так, как ему хочется. Но откуда ему было знать о стабильности?       Жрицей стабильности была Маюри.       Любая, любая реальность, которая подверглась издевательствам Окарина — должна быть заново стабилизирована. А значит — в любой такой реальности Маюри должна умирать. Жестокая и бесчеловечная судьба должна была безжалостно уничтожить её — лишь потому, что Окарину захотелось поэкспериментировать со временем.       «Раз ткань изнашивается — её надо зашить другой нитью, завязав на ней узелок для прочности и оборвав её». Оборвав нить жизни, принадлежащую Маюри…       Урд, Скульд и Верданди… Нет, тут уместны другие: Клото, Лахеса и Атропа. Взять на себя право последней из них резать эти нити — не слишком ли тяжёлая ноша для Окабе?       Глупость? Глупость. Но когда никаких зацепок больше нет — приходится идти на поводу у глупости. Ведь глупцы умнее всех на свете, не так ли, безумный учёный Хоуоуин Кёма?       …Ткань мироздания, будь то пространство-время, будь то внутренний мир человека — становится нитями в полотне памяти. Целыми ли, оборванными — любыми.       И эти нити из памяти Окарина не вытравить никогда и никому.       Возвращаться всегда и легко и тяжело одновременно. Легко — потому что ты знаешь, что всё самое трудное позади. Тяжело — потому что грустно, что эти приключения закончились.       Манёвры, включения режима замедления времени, звёзды в иллюминаторах — всё прошло для Окарина, как во сне. Вот орбита вокруг центра галактики, близкая к орбите Солнца, вот облако межзвёздного газа, в глубине которого находится Солнце, а вот и оно само — тусклая розоватая звёздочка. Замедление времени… О, а вот то же Солнце через пару миллиардов лет — жёлтое, яркое. Где-то рядом — Земля. На ней, скорее всего, как раз сейчас бродят динозавры и растут удивительные растения. Ещё одно замедление времени… Вот и 2029 год. Теперь на орбиту вокруг Земли… И ещё раз замедление времени… Готово. Вот и родная планета. Пора раскрутить «Стамину» и выспаться…       Но в эту «ночь» Окарин не спал.       — Ну что, команда, пересаживаемся в «Метель»? — спросил Дару утром.       — Я остаюсь, — Окарин ответил спокойным и твёрдым голосом, который для него был характерен только в особо серьёзные моменты.       Все встали, как вкопанные.       — Что?! — первой нарушила молчание Курису.       — Я остаюсь здесь. У меня есть ещё дела в других реальностях.       — И ты бросаешь нас?       — Для вас эти дела слишком опасны.       Курису требовательно посмотрела на него.       — Слушай, Окабе, перестань говорить ерунду! Летим с нами.       — Нет. Не могу.       — Что за дела-то у тебя такие? Мне интересно!       — Нужно вернуть мирозданию стабильность. Реальность как бы расшатывается с использованием машины времени. Перемещения во времени, особенно назад, нарушают принцип причинности и тем самым рушат логику мира. Чем сильнее нарушена логика, тем больше событий проникает из соседних реальностей и тем сильнее они превращают картину мира в психоделический бред. Ты говорила, что каждая реальность реальна? Я с тобой в этом согласен. Каждая реальность реальна, но не каждая стабильна. Повторения событий, дежавю, появления и исчезновения вещей и людей…       Курису вздрогнула. Ей отчётливо вспомнились внезапные исчезновения Окабе в реальности, что он назвал «реальностью Врат Штейна».       — И что?       — Смерть Маюри обеспечивает…       Курису, не дослушав, прервала его:       — Ах, так ты просто сматываешься от меня в реальность, где Маюри жива? М-да, Окабе. Я была о тебе лучшего мнения…       Это были не те слова, что хотела сказать Курису, но они вырвались у неё против её воли. «Цун»-начало невовремя перехватило инициативу не только у «дере», но и у разума. Но сказанного не вернёшь…       — Э… — Окабе мог ожидать такой реакции, но тем не менее, она его совершенно дезориентировала. Не найдя, что сказать, он просто тяжело вздохнул.       — Скажи мне честно, Окабе: ты действительно этого хочешь?       — Д…Да.       Окарин знал, что это неправда, и похоже, Курису тоже это поняла — но не подала виду.       Остальные переглянулись, и, кажется, поняли, что спорить бесполезно.       Все, кроме Окарина, надели скафандры и перебрались в переходной отсек «Стамины», заставленный аккумуляторами из повреждённого астероидом аккумуляторного отсека. Шлемы скафандров никто пока не надевал — это нужно было сделать уже в «Метели», перед началом атмосферного спуска.       Когда уже Дару с семьёй исчезли внутри «Метели», Окарин жестом остановил Курису.       — Пообещай мне, что в этом мире больше никогда не будет машины времени.       — Но…       — Не надо никаких «но». Просто пообещай.       — Я… не…       — Курису?       — Странно, ты меня так называешь, только когда тебе действительно что-то нужно.       — Мне это действительно нужно.       Курису помолчала, подняв на него полные слёз глаза.       — Обещаю… — будто не своим голосом, с отчаянием прошептала она. — Но ты вернёшься?       — Курису, я обязательно вернусь, если смогу всё сделать так, как надо.       Она с недоверием посмотрела на него и потянулась к его лицу — но голос Дару откуда-то из глубин «Метели» позвал её:       — Эй, любительница экспериментов, через восемь минут мы выйдем из зоны доступности аэродрома посадки, так что поторапливайся!       Она отшатнулась, слегка покраснев, и развернувшись, поплыла к люку «Метели». Прежде, чем скрыться в переходном отсеке, Курису обернулась и посмотрела на Окарина. Она уже не сдерживала слёзы, и они блестели серебристыми дорожками на её щеках.       — Окабе?       Он вопросительно посмотрел на неё.       Она пыталась подобрать слова, но у неё вырвалось только неуместное оправдание:       — Я… Нет, ничего, прости.       Она развернулась и поплыла дальше, исчезнув в глубинах «Метели». Закрылись люки, а минутой позже «Метель» отстыковалась, медленно отошла от «Стамины» и дала тормозной импульс — начало пути на Землю. Не более чем через час они будут на поверхности родной планеты…       Окарин уже не видел, как безнадёжно разрыдалась Курису по ту сторону стыковочного узла.       Окарин почему-то вспомнил очередные слова из дневника Мадоцуки: «Я сделала всё, что должна. Чтобы восстановить баланс, мне нужно уйти из этого мира…»       Кто знает, может, Мадоцуки была такой же, как Маюри?       Что же, эту реальность стабилизировать придётся ему, Окарину. Кузнецу путешествий во времени — и разрушителю чужих судеб. Спасителю мира от SERN — и палачу Маюри.       Он с невозмутимым выражением лица подошел к пульту управления «Стаминой» и открыл окно орбитальных манёвров. Прежде, чем делать манёвр, по идее, стоило бы остановить вращение «Стамины», но Окарину было всё равно. Он двинул ползунок орбитальной скорости вниз. IBN 9000 сообщил:       «Манёвр задан неправильно: перицентр (нижняя точка орбиты) находится ниже безопасного уровня верхней границы атмосферы. Выполнение манёвра приведёт к аварии корабля — манёвр отменён».       — Вот же глупая железка, а считает себя умнее меня!       Окарин нащупал тумблер «Ручное управление» и перещёлкнул его.       IBN 9000 тут же уведомил:       «Ручное управление не рекомендуется для использования. Переходите на ручное управление, только если вы знаете, что делаете. Защита от неверных параметров манёвра и расчёт траекторий будут отключены. Вы точно уверены?»       Окарин знал, что делает. Он смело нажал «Да», после чего ещё раз двинул ползунок вниз.       Теперь IBN 9000 всего лишь буднично сообщил:       «Перицентр: 262 километра ниже уровня Земли».       Окарин, как и подобает безумному учёному, бесстрашно нажал кнопку «Выполнить». Колесо «Стамины» тяжело и медленно повернулось — ведь менять ориентацию вращающегося корабля на порядок труднее. Со знакомым свистом включились двигатели.       «Курису, я обязательно вернусь, если смогу всё сделать так, как надо»…       Жаль, что последняя фраза оказалась ложью. Пусть ложь во благо — но всё равно…       Всё равно никакая ложь не стоит той правды, что вырывается, когда уже ничего нельзя изменить, когда запущен неостановимый процесс. Когда ты перешагнул черту, за которой дверь в никуда.       Кто знает, что ждёт за гранью? Может, ты там окажешься участником бесконечной и беззаботной — или наоборот, наполненной борьбой школьной жизни, может — ты станешь духом, носящимся по проводам телекоммуникационных сетей, а может — чьим-то «священным оружием»… Да что за бред, в конце концов?       Пока «там» были только Курису — после того случая в Доме Радио в бета-реальностях, и Маюри — в целом ворохе альфа-реальностей, а также, как это ни печально, и в этой.       Падение «Стамины» и правда, уже было не остановить, но той, кому следовало бы сказать слова, что так и не сорвались с языка Окарина, уже не было рядом.       В памяти Окарина всплыл, словно вырезанный на камне, обрывок фразы Курису, что он услышал в момент отмены последнего D-mail-а.       — Окабе! Я тоже… тебя…       Смесь стыда и презрения к себе захлестнула Окарина — и он упал на колени в пустом отсеке управления «Стамины». Корабль уже начинал дрожать, тормозясь в верхних слоях атмосферы. Уже скоро он развалится на части, превратившись в пылающие куски металла — и машина времени перестанет существовать.       И это — последняя цель Окарина.       Он достал из кармана халата то, что он хранил всю дорогу туда и обратно — значок сотрудника лаборатории. Зажав его в кулаке, он встал посреди пустого отсека управления. Один — повелитель и пленник многотонного куска металла, своего, пусть и не только своего, творения.       Корабль сильно трясло, и угрожающие скрипы разносились по обезлюдевшему коридору. На панелях управления и терминалах мигали горящие красным надписи: «Отказ», «Ошибка», «Повреждение»… «Стамина», неумолимо приближаясь к поверхности Земли, яростно сопротивлялась потоку воздуха, что стремился разорвать её на части и сжечь. А Окарин ещё раз раскрыл свою ладонь и прочитал по буквам столь знакомые слова:       Окабе-Сиина-Хасида-Макисэ-Кирю-Урусибара-Фейрис-Амане-Амане.       Он знал, что теперь, скорее всего, руководство лабораторией перейдёт к четвёртому по счёту сотруднику в этом списке. Она справится. Она обязательно справится — ведь Курису не может не справиться.       Сильный удар бросил Окарина на пол. Вероятно, от «Стамины» отвалился первый кусок. Окарин попытался подняться — но не смог. Перегрузки были сильнее.       И он, перевернувшись на спину, расхохотался своим диким смехом Хоуоуина Кёмы. В этом смехе было всё: гордость за науку, счастье завершённой миссии, страх за сотрудников лаборатории, безнадёжность сгорающего в атмосфере Земли уникального корабля, безумие сумасшедшего учёного, смирение с волей врат Штейна, презрение к себе и неистовство чувств, в которых ни он, ни Курису так и не хотели признаваться друг другу — да и себе тоже.       …«В этом мире мне нечего больше терять, кроме мёртвого чувства предельной вины»…       Нет, что бы не произошло, машины времени не должно быть в этом мире. Это — залог стабильности.       И Курису не подведёт.       По привычке он, сквозь свой истеричный смех, начал шептать:       — Эль… Псай… К…       Но последнее слово — непонятно как, его губы произнесли по-другому:       …Курису!       В этот момент колесо «Стамины» разломилось пополам, и потеряв устойчивость, начало рассыпаться.       Этой ночью над Индийским океаном пролетело несколько падающих звёздочек, оставляя необычный дымный след. В наполненном лунным светом земном небе они совершали странный танец, догоняя и перегоняя друг друга. Остатки от этих звёздочек — части обшивки «Стамины» друг за другом падали в воду. Те, что потяжелее — раньше, те, что полегче — позже. А где-то в австралийской пустыне на песок упала обгоревшая металлическая деталька, на которой можно было различить обведённую полукругом, словно орбитой, тиснёную шестерёнку, сверху которой по дуге было написано «OSHMKUFAA 2010».