***
Вести о беспорядках в Олларии долетали и до одинокого домика на берегу моря. Девушки, приходившие за вязаными и вышитыми платками, воротничками, кофтами, за бусами и расшитыми бисером платьями рассказывали многое. А Октавия слушала, делая вид, что совершенно не болит сердце, и совершенно не ребенок Россио тихо спит в животе. Последними радостными новостями были вести из Фельпа, а потом все смешалось в круговерть. Восстание в столице, исчезновение Первого Маршала, которого отправились искать гонцы по всему Талигу, смерть Дорака, объявившийся Ракан. Каждый день слухи были все нелепее. Октавия все так же рукодельничала и все так же гуляла вечерами вдоль моря. Жизнь в Кэнналоа не изменилась. Здесь все было по своим особым правилам. Только не было Соберано. Ну да ничего – он вернется, он же Алва! Он просто обязан вернуться, потому что его здесь ждут. После новости о заточении Рокэ в Багерлее Октавия не могла найти себе место. Многие говорили, что он сдался сам. Она не понимала как такое вообще возможно. Как непобедимый Ворон сложил оружие! Неужели он устал летать против ветра? Женщина брела по берегу перебирая сотни вариантов событий. Как? Как?! Россио не мог сдаться. Хотя нет, именно Россио и мог. Но там, в столице, был Рокэ, и она, одна из немногих могла и умела отличать эти две ипостаси. Её мысли оборвали быстрые шаги. Дрогнувшее сердце поверило в сказку столько лет её сопровождающую, но нет. Это был невысокий мужчина, не старый, но в возрасте. - Прошу прощения, Дора. Как зовут Вас? - чуть склонившись, начал он. - Октавия. Вы из Алвасете? - нетерпеливо спросила она и осеклась, потому что на лице человека проступила довольная ухмылка. - Хуан, к вашим услугам. Соберано велел разыскать вас. Октавия попыталась выдавить улыбку. Рука по привычке скользнула по едва видимому животу, оглаживая. - Он жив? Он вернется? – голос все-таки сорвался. - Дора, мой Господин просил передать вам (Хуан протянул небольшой белоснежный сверток.). Большего я не знаю, мы уехали из столицы раньше, чем там начался переворот. Будь мы там, Соберано был бы с нами. Женщина приняла подарок. Развернула белую ткань, которой оказался обычный платок, и долго вертела в руках круглый серебряный медальон. Старинная работа. Пальчики аккуратно нажали на кнопку, одна половинка чуть соскользнула с другой, выставляя на показ, всего лишь, прядку волос. Светлую. - Октавия, - едва произнесла женщина. - Единственная Святая, на которую молятся кэнналийцы. Россио говорил, что в Олларии есть даже домовая церковь, посвященная ей. - Есть, – мягко ответил мужчина. - Мы все оставили там, но эту вещь Соберано велел забрать. Они ещё несколько минут стояли молча, а потом мужчина продолжил. - Мой господин упомянул вас в письме не случайно. Это его ребенок. Женщина вздрогнула, и опять огладила живот. Кэнналиец не спрашивал, он утверждал, словно знал больше, чем она сама. - Да, - сказала Октавия, и губы пересохли. - Значит вам нужно перебраться в замок. Негоже наследникам жить там, где не подобает. - Рокэ мне этого не простит. - Соберано не простит меня, если вы и ребенок нашего Господина будете жить в бедности. - Пусть сначала выберется. И ребенок и Россио. Тогда я, быть может, и соглашусь с вашими словами, - Октавия не сказала больше ничего, развернулась и медленно побрела вдоль берега в сторону дома. С того самого дня вести из столицы были одна хуже другой и вскоре женщина перестал их слушать. Самое важное и достоверное ей сообщали служанки замка Алвасете. Когда последние известия от Рокэ были из Бакрии, а после примчался гонец от кольца Эрнани и сообщил о том, что офицер для особых поручений - Валме вернулся домой один, Октавия наконец-то дала волю слезам. Всё это было странно. А потом на свет появился сын. Октавия не решалась назвать его, но вестей от Рокэ по-прежнему не было. Никто не верил в его смерть, а после стала происходить та самая чертовщина… Октавию почти силой привезли в замок на последнем месяце беременности. Но в огромном доме она заняла всего лишь одну комнату, даже не осмотревшись до конца. Она не притронулась к нарядам и драгоценностям, что подавали ей слуги ежедневно. Она не принимала гостей, хотя весть о наследнике разлетелась мгновенно и была единственной радостной. Она не считала себя в праве хоть как-нибудь распоряжаться в доме самого Соберано.***
Это было чудесное зрелище. Октавия гуляла с годовалым сыном на побережье. На ней было легкое синее платье. Волосы были заплетены в косу, чуть растрепанную, как всегда. Женщина, с накинутым на плечи голубым платком, одной рукой держала маленькую ручку ребенка, другой – тонкий прут, которым вычерчивала на песке прямую линию за собой. Море методично, сантиметр за сантиметром слизывало эту ранку, но женщине было все равно. Она что-то нашептывала мальчику, который неуклюже шагал рядом. Выйти из тени дерева. Нет. Она не заметит. Никогда не замечала. Отойти на расстояние и встать на её пути. Женщина предсказуемо шла, замерев лишь в паре шагов, подняла глаза. Синие, как смерть. Его. Личная. А в глазах была печаль и тоска. - Россио, - тихо, словно их могли услышать. – Живой. Смотреть на неё можно бесконечно. Единственная женщина, которая не бросилась на шею после столь долгой и страшной разлуки. Она похоронила его сотню раз и об этом говорят не слова, а седые пряди в косе. - Я предала тебя, Россио, - и она отворачивается. Нет, она не заплачет, иначе это будет уже не его Октавия. - Ты о ребенке? Слышно только как волны ударяются о песчаный берег. Странная тишина, даже он не может молчать после столь долгой разлуки. - Я о проклятье, - едва слышно. - Его больше нет. Ничего больше нет. С древними проклятиями и пророчествами, о которых я тебе говорил – покончено. Пошли домой, нас ждут. Взять ребенка на руки – непривычно, но жизненно необходимо. Сын, наследник, его кровь. Октавия смотрит на эту картину не верящим взглядом, раскрыв глаза ещё шире. Аккуратно обнять её за плечо, поцеловать в висок, потянуть за собой…