Багира и Маугли

* * * Апокалипсис начался с того, что Кот, как дурак, взял и напился. И добро бы «Амаретты» какой-нибудь, что ли! Так нет же — разведённого спирта «Рояль»! Напиваться Кот вообще не любил. Сивуха она и есть сивуха, хоть как благородно её обзови. Он знал, что в процессе питья ему будет тошнотно, а наутро придёт гнусный дядька Бодун и принакроет его адской головной болью и сушняком. Знал, но тем не менее уквасился в зюзю «Роялем». Ну, а что Коту оставалось делать, если Санёк притащил его знакомиться с родственниками?! Сам Санёк с его сестрицей-императрицей, Лисой-Елизаветой, не только познакомился, но и сразу закорешился — да так прочно, словно всю жизнь её знал. Зайца, полуторагодовалого племянничка-разбойничка Кота, он немедля принялся нещадно баловать и таскать на закорках, игогокая, как резвый мустанг-иноходец. Однажды, когда Санёк таким вот милым образом Зайца развлекал, не внемля тому, что нижние соседи периодически колотят по батарее, Кот прошёл на кухню и увидел, что Лиса стоит там, отвернувшись и уткнувшись лбом в оконное стекло. Сердце у него оборвалось. Как бы круто ни приходилось его сестрёнке в жизни, она не позволяла кому-нибудь видеть свою слабость. Даже ему. Что же такое стряслось? — Э-э, Лисичка, ты чего? — неловко и испуганно позвал Кот, силком разворачивая её к себе и заглядывая в мокрые глаза. Лиса со всхлипом втянула в себя воздух и снова поспешно отвернулась, упёршись руками ему в грудь. — Честно говоря, завидую я тебе, братик, — глухо отозвалась она, через силу усмехнувшись, и вытерла щёки тыльной стороной ладони. — Вот и реву, как дура. Хороший он у тебя, Маугли твой. Повезло тебе. А мне почему-то только всякие мудаки попадаются. Так же вымученно улыбнувшись, Кот уткнулся лбом в её тёплую макушку. — Ужасти, какой у тебя тезаурус, — попенял он и тихонько подул на Лизкины рыжие кудряшки. — Без паники, Лисичка, прорвёмся. Ты же у нас умница и красавица! Будет у тебя и небо в алмазах, и сажень в плечах… — Ага, и жопа с ручкой, и ядрёная вошь! — Лизка уже смеялась, глядя Коту в лицо блестящими серыми глазами. — И это оп-ти-ми-изм! — пропел Кот ещё одну строчку из Егора Летова, только что ими процитированного, и обернулся на топот в коридоре. Растерзанный, взлохмаченный и до невозможности довольный Санёк влетел в кухню галопом, чуть пригнувшись под притолокой. Важно восседавший на его плечах Заяц заливался ликующим смехом и колотил его пятками, вцепившись в ворот рубашки. — Эй, вы чего тут? — мгновенно насторожился Санёк, перестав лыбиться. — Да вот, несправедливость жизненную обсуждаем, — вздохнул Кот, ловко снимая с шеи Санька возмущённо взвизгнувшего и забрыкавшегося племянника. — Почему это такой клёвый пацан, как ты, попался мне, а Лизавете Сергеевне попадаются одни пидорасы. Ляпнув это, он, конечно же, незамедлительно огрёб от Лисы по хребту, от вспыхнувшего до ушей Санька — по загривку, и даже от любимого племянничка — пяткой в локоть. Поздно вечером, когда Кот с Саньком неспешно брели от автобусной остановки к дому, Санёк решительно заявил: — Я хочу, чтобы ты теперь к моим в гости пришёл, — и тотчас перебил нервно замотавшего головой Кота: — Надо, Багира, надо. Нет, правда. Хочу, чтобы ты с ними познакомился уже… да и потом, мамка думает, что я у какой-то девчонки ночую, и что она вот-вот залетит! Волнуется! Он весело прыснул, а Кот вперил мученический взор в декабрьское звёздное небо и со всем возможным ехидством поинтересовался: — Так ты приведёшь меня к своей мамане показать, что я-то уж точно не залечу? — Ах, ты-ы… — Санёк со смехом ухватил Кота за капюшон «аляски» и вполне предсказуемо затолкал его в свежий сугроб — снегу этой зимой навалило немерено. А сам торжествующе уселся сверху и попрыгал ещё. — Накормить тебя снежком, что ли? — грозно осведомился он, наклоняясь к Коту. Карие глаза его бесшабашно сверкали. — Чтобы не болтал… ерундой. — У меня ангина будет, — пропыхтел Кот, тщетно пытаясь его спихнуть. — Слезь с меня, Маугли, я тебе не баобаб! И я просто боюсь твою мамку, я же тебе говорил! — он подпустил в голос побольше надрыва. — Если она про нас догадается, то оборвёт нам… всю ерунду под корень! Только не говори, что она у тебя толерантная и благословит нас фамильной иконой! — Шваброй по горбу она нас благословит, это точно, — правдиво признал Санёк, неохотно слезая с Кота и поднимая его из сугроба. — Не ссы, Багира, она не догадается. Ну, а если догадается… — он посерьёзнел, прямо глядя в жалобные глаза Кота, и закончил негромко. — Расстроится, чо. Но ты ж хороший. Ты ей понравишься, Багира. В голосе его прозвучала искренняя убеждённость, и он опять заулыбался. Кот снова возвёл страдальческий взор куда-то к Большой Медведице, но возражать перестал. Он вдруг сообразил, что от похода к мамане-казачке может возникнуть и некая практическая польза! Маманя имела на Санька колоссальное влияние, и если кто-то мог побудить этого обалдуя подать документы в универ, то только она! — Ла-адно, — протянул Кот с деланной неохотой. — Так и быть, давай я уже наконец познакомлюсь… с новой роднёй! Скажи мне только, как их всех зовут, чтобы я заранее запомнил. — Мамку — Мария Семёновна, батяню — Илья Степанович, а малых — Вера, Надя и Антон, Тохе шесть лет, а девчонкам по четыре, близняшки они, — с готовностью доложил Санёк и внезапно нахмурился. — Только ты, Багира, это… не вздумай с батяней бухать, Он, конечно, водяру сразу притащит, знакомство обмыть, так ты глотни разик, и всё. Понял? — Кому ты это говоришь! — искренне возмутился Кот. — Что я, дурак, что ли?! Но оказалось, что да, дурак. * * * Знакомство с новой роднёй началось вполне прилично. Перед походом в гости Кот долго торчал у зеркала, не обращая внимания на зубоскальство Санька. Он надел новую белую рубашку, моднявые брюки с наглаженными стрелками вместо привычных джинсов и бежевый жилет. В общем, действительно вырядился, как жених на смотринах, и завязал свою светловолосую гриву в аккуратный хвостик. Он готов был и вовсе её состричь, лишь бы не вызвать левых подозрений у грозной мамки-казачки. Но Кот точно знал, что Санёк тогда сильно расстроится — он любил ерошить Коту волосы, трепать их и лохматить, ну, а сам Кот в такие моменты просто млел. Кот взял с собой полную сумку разных прикольных игрушек, книжек и «киндеров» для малых, хотя Санёк возмущённо бухтел, что у тех, мол, всё есть, но это было явным враньём, которое Кот величественно пропустил мимо ушей. Вряд ли у мамки-казачки оставались деньги на всякое баловство — прокормить бы такую ораву! Тут уж не до вытребенек типа «киндеров». Слегка помявшись, Кот спросил у Санька, почему между ним и «мелкими» такая большая разница в возрасте. Он подозревал, что Илья Степанович приходится Саньку отчимом. Но тот объяснил просто: — Мамка батяню выгнала, когда мне семь лет было, и мы с ней жили одни. До-олго, пока батяня квасить не бросил. Он как завязал, так сразу вернулся. Клялся и божился, что насовсем. Через год Тоха родился. Через два — девки. А потом батяня, — Санёк вздохнул и развёл руками, — опять развязался. Кот только головой покачал, а Санёк жизнерадостно добавил: — Конечно, его уже не выгонишь — из-за малых, вот мамка и терпит. А мелкота тебе понравится, вот увидишь! Мелкота действительно скрасила суматошное начало официального визита, с восторженным визгом расхватав книжки, «киндеры», трансиков-роботов, кукол Барби с выпученными китайскими глазками и прочую дребедень. Санёк немедля улетучился на кухню, чтобы помочь мамане накрыть на стол. А Кот в окружении малых принялся добросовестно распаковывать и собирать принесённые игрушки — навык в сборке трансиков у него был могучий. Но, подняв голову от очередного робота, он неожиданно обнаружил, что Мария Семёновна, которая только что хлопотала на кухне, стоит у двери и пристально на него смотрит. Кот прямо обмер. Мария Семёновна очень походила на Аксинью из герасимовского «Тихого Дона» — олицетворённая казачья песня про «подковала мне коня». Ростом она была ничуть не ниже долговязого Кота, с монументальными формами и суровым ликом древнеримской статуи: чеканный профиль, брови вразлёт. Густые русые волосы её были собраны в пучок на затылке, взгляд карих ярких глаз пронизывал насквозь. «Коня на скаку остановит», — едва не брякнул зачарованный Кот, уставившись на неё, но вовремя прикусил язык. Далась же ему эта конская тема! — Умеешь ты с ними, — одобрительно проговорила Мария Семёновна глубоким, грудным, воистину «казачьим» голосом, и Кота слегка попустило. — С маленькими интересно, — честно ответил он и неловко поднялся с продавленного дивана, куда его заботливо усадил Санёк. Малые были и вправду прикольными: все белобрысые, с доверчиво распахнутыми, карими, как у Санька и матери, глазами. Девчонки же вообще походили друг на друга, как две горошины. — Моему племяннику полтора года, — так же неловко пояснил Кот, сунув им очередного трансика. — Бывает, нянчусь. Часто. Так уж получилось, — он пожал плечами и, глядя в усталое лицо Марии Семёновны, вдруг понял, что ей ничего объяснять не надо: Санёк наверняка рассказал ей и о том, что они с Лисой выросли без родителей, и о том, что теперь Заяц растёт без отца. — Заяц у него уматный, шустрый такой! — ввернул Санёк, тоже высунувшись из кухни, и ободряюще подмигнул Коту. От сердца у Кота отлегло при виде скупой улыбки Марии Семёновны, но тут с работы явился батяня, Илья Степанович, и с ходу выставил на уже накрытый стол, рядом с огромной миской дымящихся пельменей, бутылку «Рояля». — Развёл, как надо, на кипячёной водичке, три к двум! Надо же отметить знакомство… — виновато заморгал он, ёжась под суровым взглядом жены. Кот понял, что, если бы не гость, Мария Семёновна немедля занялась бы воспитанием батяни. Батяня был лысоватым и суетливым, на голову ниже своей могучей супруги. «Степаныч», — отрекомендовался он, застенчиво сунув Коту жёсткую, в мозолях, ладонь, и немедленно набулькал гнусное пойло в четыре извлечённые им откуда-то стопки. Кот едва пригубил свою и тут же налёг на пельмени под одобрительным взором Марии Семёновны. Санёк последовал его примеру. — Ну как пельмешки? — живо осведомился он, толкнув Кота под столом коленкой. — Божественные! — с жаром ответствовал тот и тут же спохватился, решив, что надо бы выражаться попроще. — Ништяк пельмешки, хотел я сказать. Мария Семёновна снова скупо улыбнулась и проговорила: — Вы ведь университет заканчиваете, Костя? Саша от вас очень многому научился, много нового узнал. Это хорошо. «Да уж, хорошо!» — в панике подумал Кот, едва не поперхнувшись пельменем, а Санёк уронил вилку, нырнул за ней под стол и там нечестиво заржал, делая вид, что кашляет. Мелкие, завидев этакое, радостно полезли туда же, и под столом моментально началась анархия. Впрочем, уже через минуту Мария Семёновна ликвидировала её силовым путём, шуганув всех отпрысков от мала до велика наружу. А Кот отдышался и выпалил давно обдуманное, глядя прямо в строгие глаза Марии Семёновны, окружённые лёгкой сеточкой морщинок: — Мне бы хотелось, чтобы Санёк, то есть Саша, тоже поступил в университет после техникума. Санёк протестующе замычал, но Кот неумолимо продолжал, на сей раз сам пихнув его коленкой: — Я его подтяну, он сдаст экзамены и обязательно поступит! Не в армию же ему идти! Мария Семёновна сдвинула брови и спокойно произнесла: — Мужчина должен в армии отслужить. Ну вот, Кот так и знал! Он прямо вспотел от негодования. Конечно, чего там! Конь вороной, обрез стальной, все дела, служи — не хочу! Кот не хотел. Два года подчиняться какому-нибудь туповатому хамлу в погонах? Или «дедам», о беспределе которых все уши прожужжали газеты и правозащитные сайты? Убивать людей где-нибудь в Чечне — не на мониторе компьютера, а живых, настоящих людей? Ждать, чтобы убили тебя? Спасибо, нет! И уж тем более Кот не желал, чтобы это делал Санёк! По счастью, в универе была военная кафедра, о чём Кот незамедлительно и сообщил Марии Семёновне. Сам он и «военку»-то считал бессмысленной тратой времени и сил — все эти сборки-разборки автомата и беготню в противогазах — и всячески старался от неё отлынить. Санёк тревожно на него покосился и прошептал: — Брось! Прозвучало это как «брысь». Кот гордо проигнорировал такое нахальство и запальчиво продолжал: — Вы же не хотите, чтобы он попал в Чечню! — Там война, верно, — степенно согласилась Мария Семёновна. — Но на Кавказе всегда так было, спокон веку. Его прапрадед там чеченов воевал. Вот прямо так и сказала: чеченов воевал! Кот ушам своим не поверил — просто Лев Толстой какой-то! А она всё так же строго закончила: — Призовут если — пойдёт и в Чечню. Она поглядела на посерьёзневшего сына, потом — на онемевшего Кота и внезапно опять улыбнулась своей мимолётной, как солнечный луч, улыбкой: — Но если он сумеет поступить в университет — пусть учится. Кот едва не свалился на пол со стоном «Аллилуйя», а хитрый Степаныч, видя этакое смятенное состояние гостя, проворно подлил ему в стопку ещё «Рояля» и провозгласил: — Ну, за ученье! Ученье — свет! И Кот с разгону лихо осушил стопку, даже не закашлявшись. И так же лихо закусил солёным огурцом, заботливо подсунутым ему Марией Семёновной. Санёк снова больно лягнул его под столом, но это не помогло. Мандраж, с которым Кот сюда пришёл, плюс адский диалог с Марией Семёновной, а затем милостиво данное ею благословение на сыновнюю учёбу — всего этого оказалось слишком много для нервной системы гостя. Под одобрительное Степанычево: «Молодец! Мужик!» он навернул ещё один полный стопарь «Рояля». Тут Мария Семёновна хлопнула по столу ладонью и бутыль с «Роялем» забрала. — Ты непривыкший, — произнесла она с неожиданной мягкостью, посмотрев на осоловевшего Кота, и вдруг погладила его по собранным в хвостик волосам точным жестом Санька. — Это сразу видно. Интеллигентный ты очень. Кот собрался было запротестовать против «интеллигентного» и заявить, что его прадед был полным Георгиевским кавалером в Первую мировую… но Санёк уже вытащил его из-за стола и без церемоний поволок в коридор. — Приходите ещё! — весёлым хором прокричали малые, высовываясь из-за спины Марии Семёновны, прислонившейся к кухонному косяку и скрестившей руки под фартуком. — Об-зат-но, — невнятно пообещал Кот, с грохотом вываливаясь за порог вслед за Саньком. — До свид-днья! — До свиданья! — наперебой загалдели и запрыгали малые. — До свидания! — певуче сказала и Мария Семёновна. — До свидания, — пробубнил из-за её плеча пригорюнившийся Степаныч. — Багира, ну ты чего такой бандерлог-то, а?! Просил же — с батяней не бухать! — вполголоса попрекнул Санёк, запихивая Кота в лифт. — Я же немно-ожечко. Только з-за ученье-свет, — виновато бормотнул Кот, покачиваясь. Стены лифта, исписанные матерными словечками и исковырянные потухшими «пятками», тоже покачивались перед ним. И Санёк покачивался, хоть и не пил вовсе. Створки лифта лязгнули, раздвигаясь. Санёк дотащил Кота до двери подъезда, распахнул её, и свежий морозный воздух обжёг Коту лицо. Выволакивая его наружу, Санёк озадаченно проворчал: — Блин, и чего тебя развезло-то так, а? Он оступился и, чертыхнувшись, на мгновение выпустил плечо Кота. Обледеневшие ступени крыльца заскользили у Кота под ногами, и тот, не удержавшись, загремел вниз — прямёхонько в ближайший сугроб. Отключаясь, он ещё слышал встревоженный голос Санька, повторявший: — Багира, ёлки, ну ты чо-о? Дай руку! Руку, говорю, давай! А потом наступила кромешная тьма. * * * Кот стоял на четвереньках в ледяной воде горного ручья, и эта вода, премерзко булькая, затекала ему не только в сапоги, но даже в ширинку. — Вашескобродь! — гаркнул у него над ухом сердитый и одновременно умоляющий голос. — Прочухались? Пойдёмте отсель побыстрее, за-ради Христа, а то чечены, того и гляди, нагрянут! «Ваше высокоблагородие, — машинально перевёл Кот это дикое «вашескобродь», кое-как поднимаясь на ноги и вздрагивая всем телом от жгучего холода. — Кто это тут благородие? Я?!» — Н-не чечены, а чеченцы, — так же машинально поправил он и с ошалело уставился на Санька, нетерпеливо переминавшегося рядом. На нём была серая грубая шинель. Белобрысый его чуб не скрывала папаха, которую он, шмыгнув носом, залихватски сдвинул на затылок, карие глаза негодующе щурились. — Пить вам вовсе не надоть, вашескобродь, — возмущённо заявил Санёк. — Тогда и не придётся с мокрой сиделкой в ручье плюхаться, чеченов дожидаючись! То бишь чеченцев. «Сиделкой?» — снова изумился Кот, ощупывая задницу и обнаруживая на ней шаровары из грубого сукна с лампасами. На плечах тем же опытным путём обнаружилась черкеска с газырями, а голова… оказалась непокрытой и коротко остриженной. — Папаху река унесла… одни мы с мамахой остались, — обалдело констатировал Кот себе под нос. — Голову-то разыскали, вашескобродь? — ехидно осведомился Санёк, вздёргивая бровь. — Ужо доведу вас до бивака, пойдемте. — А ты кто? — жалобно вопросил Кот, изо всех сил стараясь очнуться от этого морока и придерживая разнесчастную голову обеими руками. — Денщик ваш новый, кто! — тот даже приостановился от изумления, и Кот с разгону налетел на него. — Нешто не признали? Санькой меня кличут, вашескобродь. Кот на мгновение прикрыл глаза. Всё-таки кое-что и здесь осталось неизменным. Кое-кто. — Погоди-ка, — велел он и с удовольствием обнял Саньку за плечо. — Вот теперь я тебя узнал. — Ну, слава пречистой заступнице, — тот развёл руками и заулыбался, позволяя Коту на себе повиснуть. А после и сам неуверенно, но бережно его обнял. Кот вдруг почувствовал себя совершенно счастливым. Несмотря на общий мандраж. Несмотря на злых чеченов, которые, вполне вероятно, уже выползли на берег, наточили свои кинжалы и притаились в кустах. И даже несмотря на то, что Саньку предстояло заново его узнать. * * * Вопль Санька: «Держись!» снова раздался прямо у Кота над ухом, и странный необъяснимый сон оборвался. Вот только оборвался ли? «День сурка какой-то», — машинально подумал Кот. Его, задыхающегося и отплёвывающегося, опять нёс ледяной поток, очень мелкий, но быстрый. Кот в панике замычал, хватаясь за камни, скользившие под его растопыренными пальцами, и изо всех сил распахнул глаза, отчаянно надеясь, что опять проснётся. Крепкая рука ухватила его, выволакивая из воды за капюшон «аляски» и едва не придушив при этом. Кот, мокрый до нитки, кое-как встал на карачки и выполз на берег. На голове у него набухла громадная шишка, которую он машинально ощупал мокрыми трясущимися пальцами, а в голове царили абсолютная пустота и тотальное недоумение. Он уставился в такие же полные недоумения глаза Санька и жалобно прохрипел: — Я шапку где-то потерял. А это что тут такое вообще? Наводнение, что ли? — Зимой? — вымолвил Санёк, стуча зубами. Он тоже был совершенно мокрым, с него текло. — Ты оглянись! Кот медленно, продолжая цепляться за его руку, поднялся, распрямился и огляделся по сторонам. — Мама дорогая… — выдохнул он, холодея теперь уже не от ледяной воды, а от ужаса. Проклятый сон оказался вещим! Исчезла вечерняя заснеженная улица родного до боли «раёна». Исчезли обшарпанные панельные многоэтажки. Исчезли недавно поставленные фонари — гордость городской администрации, каким-то чудом сумевшей не разворовать выделенные на них из краевого бюджета бабки. Вместо всего этого за спиной Кота журчала быстрая горная речка, больше похожая на узкий неглубокий ручей с каменистым дном. А впереди и по обеим сторонам молчаливыми громадами высились горы. Горы! Стояла полутьма — то ли поздний вечер, то ли раннее утро, но горы были совершенно отчётливо видны. — Да чтоб я… когда-нибудь… ещё хоть раз… этот сраный «Рояль»… — простонал Кот, едва разлепив онемевшие губы, и завертелся на месте, как дервиш, исступлённо надеясь, что дикое видение ручья и огромных гор всё-таки сгинет, сменившись привычными многоэтажками и фонарями. Но увы! Речка всё так же гнусно журчала, горы не менее гнусно громоздились. Судя по отсутствию снега и относительно тёплому ветерку, здесь стояло лето или ранняя осень, но никак не середина зимы. С Новым годом, крошка! — Маугли! — взвыл Кот не своим голосом. — Ты тоже это видишь?! Санёк молча кивнул и потянул Кота подальше от ручья, одновременно пытаясь расстегнуть на нём мокрую куртку. — Надо высушить шмотки, — рассудительно проговорил он. — А то мы тут дуба дадим от холода. Костёр бы развести. У меня зажигалка где-то в кармане была, если не потонула. Кот покорно дал ему стащить с себя тяжёлую, мокрую и скользкую «аляску» и тоскливо предположил: — Может, мы уже того… дали дуба? От палёного «Рояля»? — Я же не пил почти, — лаконично и хладнокровно возразил Санёк. — И потом, батяня-то где? Это заявление было, по крайней мере, логичным и являлось некоей соломинкой в воцарившемся вокруг хаосе. И вообще… они с Саньком всё равно были вместе. Во сне, наяву… вместе! Уронив куртку наземь, Кот со стоном сгрёб в охапку полураздетого Санька. Тот уже успел содрать с себя куртку и олимпийку, оставшись в одной футболке и джинсах. Кот закрыл глаза и прижался к Саньку, впитывая исходящее от него тепло, чувствуя , как крепко тот облапил его в ответ, как гулко и торопливо стучит его сердце под облепившей грудь футболкой… и странным образом успокоился. — Я же тут, с тобой, — прошептал Санёк ему в шею. — Выкрутимся, Багира. — Ты что-нибудь понимаешь? — таким же сдавленным шёпотом спросил Кот, продолжая судорожно его обнимать. — Ни хрена, — честно ответил Санёк и, помолчав, прибавил очевидное: — Лето, горы… и надо шмотки высушить. Он вздохнул, высвобождаясь из объятий Кота, и принялся собирать хрустевший под ногами хворост. Немного помедлив, Кот последовал его примеру. В школе он ходил в турпоходы, и всякие костры, ночёвки в палатках и песни под гитару ему даже нравились, о чём он и сообщил Саньку. Тот тем временем сложил собранный хворост аккуратной горкой, сосредоточенно пощёлкал найдённой в кармане зажигалкой и счастливо заулыбался, когда хворост послушно вспыхнул: — Живём, Багира! И снова обнял Кота за шею, притягивая к себе. — Где живём-то? — пробурчал Кот, с удовольствием, впрочем, прилипнув к Саньку. — Да какая разница? — пробормотал в ответ тот, и глаза его засветились. — Мы живы… и мы вместе! Кот сглотнул комок в горле и согласно кивнул. Ему до ужаса хотелось мять и тискать Санька в объятиях, вжиматься в него, целовать и гладить — до тех пор, пока на обоих не нахлынет, захлёстывая, тёмный жгучий морок… но, чёрт подери, они же находились неизвестно где, провалившись в какую-то пространственно-временную дыру, и сношаться сейчас было бы полным идиотизмом! Но до чего же хотелось… Кот уткнулся носом в висок Санька и жалостно замычал. — Пусти меня, Багира, а то не утерплю, — шёпотом заявил тот и громко фыркнул, невинно блеснув глазами. — Это да, не время, — тоскливо согласился Кот. — Мы, может, вообще на другой планете оказались… как у Хайнлайна. — Вряд ли, — деловито возразил Санёк, поворачиваясь к костру другим боком. — На небо посмотри! Все созвездия наши. И утро скоро. Оба задрали головы, внимательно вглядываясь в светлеющее небо. — Что вообще делать будем? — спросил Кот дрогнувшим против воли голосом, снова заглянув в серьёзные глаза Санька. Тот повёл плечом: — Шмотки подсушим и пойдём вниз по ручью. Не торчать же здесь. Выйдём куда-нибудь. К людям. — А к каким, Сань? — тоскливо вымолвил Кот, невольно поёжившись. Ему вдруг стало по-настоящему страшно. — Какие здесь люди? — Мамка говорит — как ты к людям, так и они к тебе, — после паузы тихо отозвался Санёк. — Всё хорошо будет, не боись, Багира. Видали?! Кот многое бы мог сказать в ответ на это вопиющее по своей наивности заявление… но непререкаемый авторитет Марии Семёновны подрывать не стал. Да ему и не хотелось. Ему отчаянно хотелось присоединиться к Саньку в этой смешной и нелепой вере в человеческую хорошесть. Он шмыгнул носом и хрипловато проронил, подбирая непросохшую до конца «аляску» и накидывая её на плечи: — Пойду отолью. Повернулся и полез в мокрые от утренней росы кусты. Хватит пафоса и соплей, в самом-то деле! Мужик он или кто?.. Сделав то, за чем пришёл, Кот не стал сразу возвращаться к костру, а, ведомый любопытством, пробрался сквозь кусты ещё дальше — и перед ним открылась поляна, залитая утренними лучами солнца, со старым кострищем посреди неё. Кот едва не позвал Санька, чтобы поделиться с ним открытием и сообщить, что люди здесь действительно есть, коль уж они устраивали тут пикник на обочине… но что-то удержало его. Он присел на корточки, внимательно рассматривая кострище. Что-то здесь его настораживало. Он сперва не мог понять, что, но потом догадался. Тут явно жарили мясо — камни были сложены таким образом, чтобы на них было удобно разложить шампуры, но больше возле костра не оставалось никаких примет, так сказать, цивилизации. Ни тебе жестянок из-под «колы», ни окурков, ни смятых сигаретных пачек, ни пустых пивных бутылок. Не было даже ни одного случайно забытого шампура! Вместо шампура в кострище валялась какая-то странная почерневшая железяка. Кот поднял её, недоумённо повертел в руках, пачкая пальцы, и на ум ему внезапно пришло другое слово на буку «ш». Шомпол! Откуда-то он точно знал, что это был именно ружейный шомпол. «Вашескобродь», — припомнил он вдруг, а вслух проговорил: — Всё чудесатее и чудесатее… Кот продолжал озадаченно таращиться на найденный девайс, когда со стороны ручья — со стороны оставленного им Санька! — раздались какие-то невнятные крики и говор. Сердце у Кота ухнуло куда-то вниз и там намертво застряло. Он сам себя не узнавал, когда бесшумно и быстро, словно какой-нибудь Чингачгук, крепко зажав в кулаке острую железяку, метнулся сквозь кусты к месту привала. Он раздвинул мокрые ветки, да так и обомлел. Трое здоровенных чернобородых мужиков в папахах старательно выкручивали отбивавшемуся Саньку руки. Санёк скрежетал зубами и матерился. Ещё один мужик, вернее, старик, мелкий и щуплый, тоже в папахе, копался в их с Саньком вещах, лежавших у костра. А за его спиной побрякивали уздечками четыре лошади, что вообще уже ни в какие ворота не лезло! Санёк, красный от натуги, вскинул голову и что есть мочи проорал: — Суки вы злоебучие! — а потом с тем же напором и темпераментом продолжал: — Багира, сиди, где сидишь! «Ага, как же!» — пронеслось у Кота в голове, но он послушно остался на своём месте, сцепив зубы до хруста. Санёк, как всегда, хотел его защитить, однако сейчас ему предстояло обломаться: Кот повиновался, но совершенно из других соображений. Силы были явно неравны: один против четверых, Санька бы он не выручил, но попался бы сам. А так у них обоих оставался хоть какой-то, хоть призрачный, но шанс. Кот был твёрдо намерен следовать за похитителями до самого их бандюганского логова. Кем же они всё-таки были? Неужто и впрямь чеченцами? Гортанный язык, на котором переговаривались разбойники, был Коту смутно знаком — он достаточно часто смотрел по телику военные передачи Невзорова и иже с ним. Лингвистические способности у Кота были отменными, преподы английского и французского в универе нарадоваться на него не могли. Хорошо, пусть чеченцы, со вздохом решил Кот, хотя ничего хорошего в этом, конечно, не было, кроме некоей определённости. Но откуда кони-то взялись? Просто какой-то джигитский цирк на гастролях! Все эти мысли молниеносно проносились в голове у Кота, пока он, скрипя зубами, наблюдал, как связанного Санька встряхивают и грубо ставят на ноги. Лишь бы не убили, не подранили, Басаевы недорезанные! Старикашка, копавшийся в карманах их сброшенной наземь верхней одежды, неожиданно резво подскочил и что-то залопотал, протягивая остальным разбойникам раскрытую ладонь. Самый рослый из бородачей озадаченно взял у него из рук какой-то сверкнувший на солнце предмет и поднёс к глазам. Задумчиво повертел, разинул рот и внезапно захохотал на весь берег. Кот вмиг сообразил, что именно они нашли. Сообразил и Санёк, судя по озорной ухмылке, вспыхнувшей на его замурзанном лице. То была весьма примечательная китайская зажигалка с изображением крайне легко одетой, вернее, тяжело раздетой пышногрудой девицы. При переворачивании зажигалки девица оголялась совершенно, во всех анатомических подробностях. Знойная женщина, мечта поэта! Разбойники передавали друг другу зажигалку, вертели её и просто лопались от смеха. Рослый бородач похлопал Санька по плечу и громогласно объявил: — И дика ду! Хор-ро-шо! А старикашка, всё это время раздражённо пыхтевший рядом, вдруг цапнул зажигалку с ладони бородача и разразился длинной, напыщенной и возмущённой тирадой, указывая костлявым пальцем то в небосвод, на который уже выкатилось солнце, то на Санька, то поочерёдно на каждого из разбойников. Смысл его спича был совершенно ясен: на всякие развратные штучки-дрючки, выдуманные неверными, грешно смотреть богобоязненным правоверным, под страхом небесной кары. Разбойники уныло потупились. Коту даже жалко их стало, учитывая, что зловредный старикашка сам же нашёл и показал им эту зажигалку. А теперь вот поспешно упрятывал её за пазуху, борец за чистоту нравов, провокатор хренов! Санёк тем временем, будто зная, что Кот пялится на всё это шоу из кустов, дёрнул головой, куда-то показывая. Раз и ещё раз. Взгляд его был очень выразительно прикован к ружью, болтавшемуся за широкой спиной рослого бородача. Кот присмотрелся и вдруг тоже понял, в чём дело. Сердце у него снова заскакало, как мячик. Он, конечно, был неискушён в разных видах стрелкового вооружения, но за спиной у бородача, да и у каждого из разбойников, болталась совершенно допотопная… фузея, подобрать другое слово было сложно! Итак, паззл начинал складываться. Шомпол. Кони. Нездоровый оживляж бандюганов по поводу простенькой зажигалки. То, что они практически не говорили по-русски. «Хор-рошо» можно было в расчёт не принимать. И наконец, эти древние фузеи, очень даже начищенные и выглядевшие новыми, но, тем не менее, остававшиеся фузеями! Всё перечисленное складывалось в столь умозаворачивающую картинку, что у Кота потемнело в глазах и похолодело в животе. Он сглотнул, отчаянно уставившись на Санька, который, в свою очередь, продолжал сверлить требовательным взглядом кусты, словно прозревая там Кота. А ведь и в самом деле прозревал! Странные бандюганы тем временем, продолжая гортанно переговариваться, вскочили на своих коней. Один из них бесцеремонно втащил Санька перед собой на попону, заменявшую его коню седло, другой сгрёб в перемётные сумы — откуда-то Кот точно знал, как они называются! — валявшиеся на земле шмотки, и вся кавалькада, гикая и свистя, устремились вниз по ручью. Кот кое-как выждал несколько минут и стремглав помчался следом, уже не скрываясь. Эта реальность, вернее, ирреальность, в которую они попали, наградила его каким-то сакральным знанием, не иначе. Например, сейчас он совершенно точно знал, что чеченцы или кто они там были, не станут без толку оборачиваться на оставленное позади кострище, а значит, и его, Кота, не заметят. Кот и сам нёсся, как конь. Куртку, конечно, пришлось бросить, но шомпол он всё ещё судорожно сжимал в руке. Эта железяка была его единственной защитой. Единственным оружием. И он ясно осознавал, что, не задумываясь, пустит его в ход, если речь будет идти о жизни Санька. Вылетев за очередной поворот клятого ручья, он остановился, запалено дыша. Он готов был броситься наземь и лакать воду, как собака, но неожиданно вспомнил, что загнанным коням пить обычно не дают, чтобы те сразу не скопытились. Очередное сакральное знание! Он лишь беспомощно выругался и сел прямо в ручей, завороженно наблюдая за тем, как скрывшаяся было за поворотом кавалькада въезжает в раскинувшийся на горном склоне аул. * * * Весь день Кот так и просидел в кустах над обрывом, откуда открывался шикарный вид на чеченское селение — он решил про себя всё-таки называть горцев чеченцами, так было проще. Ещё он решил, что эти чеченцы в военной тактике, стратегии и прочей диспозиции смыслили ещё меньше, чем в китайских зажигалках — на высотке, где он угнездился, особо даже не прячась, просто необходимо было выставить часовых. Впрочем, в раздолбайстве разбойников не было ничего удивительного, если ими руководил давешний ревнитель веры и поборник устоев… — Букет Левкоев, Рекорд Надоев, — мрачно пробурчал Кот. Ему было не до веселья. Санька на его глазах, словно куль, сбросили с коня на землю — Кота аж передёрнуло — а потом куда-то потащили. Памятуя о бессмертной повести Толстого «Кавказский пленник», ставшей в последние годы, увы, весьма злободневной, Кот в ужасе ожидал, что вот-вот на ноги Саньку набьют какие-нибудь тяжёлые деревянные колодки. Но нет, ему даже не связали ног. Просто отволокли и заперли в стоящем на отшибе глинобитном сарае. Раздолбаи и есть! Кот в очередной раз утёр пот со лба. Солнце поднималось всё выше. Насколько он опять же помнил по книжкам, летние ночи в горах бывали холодными, а вот дни, напротив, очень жаркими. Книжки, похоже, не врали. Он залез под куст и, как мог, там замаскировался, прикрывшись от солнца ветками. На ветках краснели ягоды, по виду малина. Он сорвал одну, вторую, и задумчиво сжевал, надеясь, что сюда за малиной не заявится медведь. Коту было над чем поразмыслить. По-хорошему, ему давно следовало биться в истерике, щипая себя за все подряд места. То, что произошло с ним и с Саньком, было совершенно немыслимым. Не считать же, правда, реальностью то, что они попали на кавказскую войну тысяча восемьсот косматого года: то ли в первую половину того века, то ли во вторую. На Кавказе, чтоб ему пусто было, успели повоевать и Лермонтов, и Толстой, так что это мог быть какой угодно год. И что теперь? Насколько Кот опять же помнил из «Кавказского пленника», за русского офицера Жилина чёртовы горцы просили выкуп в тысячу рублей. Не собирались ли они запросить такой же выкуп за Санька? До дефолта Кот вполне мог дать им хоть миллион, просто порывшись в карманах. Но на хрена им сдался тот дефолтный миллион, которого так и эдак всё равно не было?! Спохватившись, Кот поспешно полез в карманы оставшихся на нём брюк, некогда белой жениховской рубашки и жилета. Всё равно ему предстояло сидеть и ждать ночи, так почему не поискать, нет ли в запасе чего-нибудь представляющего для горцев ценность? Американские колонисты за связку бус в своё время у индейцев целый Манхэттен выменяли! А Кот был вообще запасливым, как хомяк, и предусмотрительным. В карманах и вправду много чего обнаружилось. Кот разложил перед собой на камне пачку презервативов в количестве трёх штук, тюбик вазелина, изрядно сплющившийся «киндер», коробок со спичками, брелок-фонарик и, понятное дело, верную «Нокию». Озадаченно пялясь на всё это замечательное хозяйство, мечту Робинзона, Кот почувствовал, что его начинает разбирать неприличный ржач. Он уткнулся лбом в колени, да так и затрясся, представив себе, как он втюхивает бородатому поборнику удоев, то бишь устоев, анальные презервативы и вазелин. Проржавшись, он утёр кулаком глаза и решительно разобрал хозяйство обратно по карманам. Что-нибудь из этого добра здесь в любом случае могло пригодиться, как артефакт из будущего. Оставил он только «Нокию» и, не утерпев, набрал номер Лисы, проклиная себя за идиотизм. Но не услышал даже привычного: «Абонент временно недоступен». Мёртвое молчание. Ладно, батарея пока не разрядилась, и на том спасибо, хотя на фига ему тут сдалась «Нокия» вообще?! Кот понял, что сейчас всё-таки съедет крышей от приступа паники, и твёрдо запретил себе думать о том, что, возможно, они с Саньком так и останутся в этих диких горах навсегда. Что он никогда больше не увидит Лисы с Зайцем, а Санёк — своей семьи во главе со строгой маманей. — Эх, Мария Семёновна, — с тоской пробормотал Кот, — зачем же вы восхотели, чтобы Санёк чеченов воевал?! Вот вам, пожалуйста! Вселенная явно дурила. Так, за унылыми размышлениями, прошёл этот бесконечный день. Наручных часов у Кота не было, он давно привык пыриться в мобильник, вот и сейчас он время от времени его доставал, особенно когда со стороны аула принялся с завидной регулярностью доноситься зычный голос муэдзина, призывавший правоверных к молитве. От этого голоса Коту стало ещё тоскливее. Наконец-то начало темнеть и, соответственно, похолодало. На бархатном небе высыпали звёзды, очень крупные, и выкатилась огромная луна. «Наверное, потому что горы близко к небу», — меланхолично подумал Кот. Он успел достаточно дотошно продумать план дальнейших действий. Поэтому, когда раздался очередной клич муэдзина, мгновенно поднялся и, продолжая прятаться по кустам, отправился в аул. Ему уже было глубоко наплевать на то, что желудок у него сжимается от голода, а в бока впиваются колючки. Вслушиваясь в призыв муэдзина, он исступлённо бормотал на ходу: — Господи Иисусе Христе, пречистая, пресветлая, пресвятая Богородица, только дайте мне Санька отсюда вытащить и верните нас обратно, и всё, и всё, и я больше никогда не буду… — он глубоко вобрал в себя воздух и закончил: — Грешить! И снова резко обрубил все посторонние мысли. Потом. Всё потом. Пока правоверные молились, ему требовалось немедленно попасть в сарай, где эти самые правоверные заперли Санька, и изобразить аббата Фариа, прорывшегося к Эдмону Дантесу. В наступившей темноте едва виднелись убогие глинобитные постройки селения, в которых кое-где теплились огоньки очагов. Живут же люди! Немного подумав, Кот решил от греха подальше не зажигать фонарик. Ему вполне хватало яркого лунного света, и на местности он ориентировался неплохо. Так ни на кого и не наткнувшись, он осторожно приблизился к заветному сараю. Перескочил через низенькую изгородь, окружавшую пространство перед сараем… и со всего маху приземлился на что-то живое, кудлатое и мягкое. — Бэ-э! — возмущённо высказалось кудлатое и потрусило прочь, оскорблено встряхнувшись. Другие низенькие силуэты тоже замелькали в полутьме перед Котом, явно переполошившись. И как только он мог забыть, что по всему этому несчастному аулу там и сям были разбросаны овечьи отары! — Знайка шёл гулять на речку, перепрыгнул через овечку… — пробубнил Кот, устало отдуваясь. Если овцы будут так метаться, ему несдобровать. Где овцы — там и пастухи! Но глупые парнокопытные, пометавшись, успокоились и снова застыли, как вкопанные, свесив головы. — Вот молодцы, хорошие девочки… и мальчики… — приговаривал Кот, протискиваясь между ними. — Мы сейчас, мы быстренько, только туда и обратно… как Бильбо Торбинс! Но перед самой дверью сарайчика разлёгся на редкость крупный и кудлатый баран. Кот волей-неволей остановился. — Бяша, бяша, — позвал он как мог нежно. — Ты бы это… подвинулся, а? Подвинься, баран ты эдакий! Он собрался было отпихнуть наглого баран ногой, но передумал — ещё боднёт! — и деликатно потянул его за косматую шерсть на загривке. Странное дело — баран нестерпимо вонял псиной. — Р-р-р… — грозно сказал баран, и Кот так и обомлел. Кавказская овчарка! Громадный пес поднялся на свои широкие мощные лапы, и Кот, наконец, как следует его рассмотрел. Лохматый сторож своей лобастой башкой доставал ему до пояса, а клыки, сверкавшие в полураскрытой пасти, показались обалдевшему Коту настоящими кинжалами. Кот собак любил с детства и обходиться с ними умел. Но не с такими же волкодавами! Однако следовало приходить к консенсусу, и немедленно. Кот опустился на корточки. Он не знал, правильно ли это с точки зрения кинологии или же он сдуру подставляет псу беззащитное горло, но ему внезапно захотелось оказаться с ним на одном уровне. — Послушай, — проникновенно произнёс он, — послушай, Казбек… Он, конечно, не знал, как зовут собаку, не знал даже, какого она пола, но это имя ему всегда нравилось. Пёс склонил башку набок и действительно прислушался. — Я не собираюсь красть твоих распрекрасных овец, — продолжал Кот с жаром. — Зачем мне овцы, ты сам подумай, ты же умный парень! Я просто хочу забрать отсюда, из этого вашего сраного сарая, своего друга и вернуться с ним домой! — Р-р-р, — снова проворчал пёс, обнажая клыки, и Кот торопливо поправился: — Хорошо, хорошо, сарай не сраный, это покои Шахерезады, и мы бы с удовольствием погостили тут подольше, но нам пора. Понимаешь? — Багира, — перебил его тихий голос из сарая. — Ты перед кем там выступаешь? Санёк был жив, цел и даже разговаривал! От облегчения Кот сел прямо на землю и заявил: — Налаживаю культурные контакты. Мир, дружба, жвачка. Ты там как? — Все руки выкрутили, да что ж такое, — бодро доложил из-за двери Санёк, — а так нормально, только жрать охота. Давай, вытаскивай меня уже отсюда побыстрей. Я так и знал, что ты во время ихнего намаза заявишься. Ты же сообразительный, как чёрт, Багира. Кот почувствовал себя ужасно польщённым, кашлянул и принялся деловито обследовать запертую дверь. Он чуть не запрыгал от радости, когда обнаружил, что замка, который пришлось бы неизвестно чем сбивать, на двери-то и нет — только ржавый засов, который с натугой, но поддавался в пазах. Им повезло попасть в аул настоящих, подлинных раздолбаев, какое счастье! Пёс не препятствовал Коту, когда тот ворвался в сарай и потащил Санька наружу, а с интересом смотрел на то, как они обнимались. Кот вцепился в Санька, не желая разжимать рук. К чёрту! Если сейчас их поймают, пусть сажают вместе! Он тёрся об Санька, дышал им и никак не мог надышаться… до тех пор, пока Санёк, тихо и безудержно смеясь, не попросил: — Развяжи меня, что ли, Багира. Багги-ира… Кот поднял голову и непонимающе моргнул: — Что?.. — Ничего, — мечтательно протянул Санёк. — Просто — это ты, Багира… Проклятые узлы на верёвках, которыми были скручены за спиной руки Санька, не желали поддаваться, и Кот уже готов был грызть их зубами, когда они наконец-то ослабли. Санёк облегчённо дёрнул плечами, сбрасывая путы на землю, с наслаждением потянулся всем телом и с ещё большим наслаждением сам сгрёб Кота в охапку. — Давай уже валить отсюда побыстрее, — простонал Кот, но, тем не менее, замлел в этих крепких объятиях. — Дика дойла, — прозвенел откуда-то из-за их спин серьёзный детский голосок, и оба они судорожно подскочили и обернулись, не размыкая рук. — Гос-споди, доколе?! — вымолвил Кот, в ужасе вглядываясь в чумазую мордочку девчонки лет пяти-шести, выползшей откуда-то из-под изгороди. На девчонке была длинная, почти до пят, просторная рубаха с подвёрнутыми рукавами, в которую можно было упихать пучок таких малявок. Большие и тёмные, как черносливины, глаза смотрели на застывших перед нею ошарашенных парней без страха, но с превеликим недоумением. Кот с Саньком обречённо переглянулись. — Сейчас заорет, — предрёк Санёк печально. — Девки, они такие. Оручие. — Откуда она тут вообще взялась?! — Кот схватился за голову. — Бараны, собаки, теперь дети…. Что им не спится в ночь глухую?! «Спокойной ночи, малыши» давно закончились! Чего делать-то с ней? — Ну не пугать же пацанку, — рассудительно заметил Санёк и присел перед девчушкой на корточки, как давеча Кот перед овчаркой. — Попробуем её того… обаять. Скуластое лицо его стало даже каким-то торжественным, словно он, как минимум, был министром иностранных дел и принимал у себя зарубежную делегацию. Он прикоснулся ладонью сперва к своей груди под измызганной футболкой, а потом на мгновение положил руку на плечо девчонки: — Александр. Я — Александр. А ты? Девчонка враз оживилась и выпалила что-то совершенно неразборчивое, в чём, однако, Кот своим лингвистическим чутьём угадал суть. — Зара! — радостно сообщил он. — Её зовут Зара. А меня — Кот. И дика ду, — он вспомнил слова бородача у ручья. — Привет. — Сирота небось, — предположил Санёк, с жалостью глядя на девчушку, на грязный обтрёпанный подол её рубахи и маленькие босые ноги. — Приставили пацанку к овцам, вместе с собакой, засранцы. Зара! — обратился он ко встрепенувшейся девчушке. — Мама твоя где? Мама есть у тебя? Ма-ма, — повторил он по слогам. — Нана яц, — спокойно отозвалась та своим тоненьким голоском и прикрыла ладошками лоб, что-то изображая. — Умерла мама, — сумрачно догадался Кот. — Давай её с собой заберём, а? — так же хмуро предложил Санёк. — Обалдел? — Кот так и подскочил. — Детей мы только не крали! И потом, куда заберём-то? Что с нами самими будет? — Всё пучком будет, Багира, — уверенно сказал Санёк и на миг задрал голову, взглянув на небо. — Случился какой-то временной разлом или ещё какая-то херь. Ты больше моего фантастику читал. Нам нужно просто прямо сейчас вернуться в то место, где мы впервые того… высадились. То есть в ручей. — Пространственно-временной континуум… — зачарованно протянул Кот, уставившись на него во все глаза. — А что, может сработать! Совершенно сумасшедшая надежда забрезжила в нём, зародившись из уверенного предположения Санька, которое, собственно, ни на чём и не основывалось! Но ему так хотелось верить! — Подарунчик бы какой пацанке оставить, — вздохнул Санёк, приглаживая девчонке растрёпанные космы. — Блин, у меня всё спиздили: и зажигалку, и ножик перочинный… — Отсутствие Марии Семёновны пагубно сказывается на твоём словарном запасе, — отметил Кот, тревожно озираясь. Им давно пора было дёргать отсюда, да побыстрее. — Вот, у меня «киндер» есть, смотри! — спохватился он. Ещё пять драгоценных минут ушло на сборку какого-то мордастого псевдо-самолётика для набившей рот шоколадом девчушки. Но едва они сунули самолётик ей в руки и сделали пару шагов в сторону, как девчонка зажмурилась и разразилась отчаянными рыданиями. — Господи Боже! — застонал Кот, проворно зажимая ей рот и обречённо уставившись поверх её лохматой головёнки на ответившего ему таким же растерянным взглядом Санька. — Да она сейчас весь табор на ноги подымет! — Пошли! — решительно бросил Санёк, подхватывая Зару на руки и устремляясь за глинобитную изгородь овчарни. — Прокормим. Работать пойду, давно пора уже. Нахуй эту учёбу, тут дитё живое пропадает! Это судьба. Погнали, Багира! — Да ты охуел! — зарычал Кот, догоняя его кенгуриными прыжками. Он задыхался от негодования, но что-то внутри него отчётливо подсказывало, что Санёк собирается совершить нечто единственно верное. — Чего ты городишь?! — То я у тебя ёбнулся, то охуел… — пропыхтел Санёк, на бегу оборачиваясь к нему и озорно блестя глазами. — Ты вообще того… сам-то следи за своим базаром… то есть тезаурусом, Багира! Не учи пацанку дурному! — Погоди! — Кот остановился, совершенно запыхавшись, и прислушался. Вслед за ними из-за поворота тропы вылетела косматая тень. — Тебя вот только ещё не хватало! Казбек уселся перед ними, вывалив длинный мокрый язык. Тоже запыхался. Санёк запрокинул голову, приседая от хохота. Зара, крепко держа его обеими руками за шею, неуверенно ему вторила. — Гулять так гулять, Багира! — едва вымолвил он сквозь смех. — Я же говорю — судьба! Ну, показывай, где мы стартанули? — Тут где-то моя куртка должна валяться, — пробормотал Кот. Он уже перешёл всякую грань охуения и решил принимать всё, как есть. Неожиданная догадка осенила его — не иначе, как добрый Боженька, к которому он не так давно взывал, либо не менее добрая Вселенная как-то хитровывороченно восприняли его обещание об искуплении грехов. Впрочем… возможно, наличие приёмных детей и собак было для Вселенной предпочтительнее, нежели его целибат?! Он даже приободрился от этой мысли и заорал, перекрывая шум ручья и тыкая пальцем в ближайшие кусты: — Вот она! Вот моя куртейка валяется! От валявшейся «аляски» оставалась пара десятков метров до их кострища. А от кострища — ещё десяток метров до того места, где Санёк выудил обеспамятевшего Кота из воды. — И? — еле выдавил Кот, останавливаясь посреди ручья с курткой на плече. Башмаки его были полны водой. Но это уже не имело значения. — Время… место… всё сошлось? И что? Со стороны оставленного позади аула послышался невнятный шум, галдёж и собачий лай. Казбек встрепенулся и отрывисто гавкнул, привычно склоняя башку набок, а Зара покрепче уцепилась ручонками за шею Санька. — Видать, того… спалили нас, — отрывисто сказал Санёк и на миг прикусил губу, отчаянно глядя на Кота. — Может, заклинание какое… или ещё чего? Ни ночью, ни днём не хочу быть воробьём? — Я хочу навеки быть человеком… — машинально закончил Кот скороговорку из бессмертного «Баранкина» и крепко обнял одной рукой Санька с Зарой, накидывая на них свою куртку. Второй рукой он, чуть наклонившись, ухватился за колючий обрывок верёвки, намотанный вокруг шеи Казбека. И посмотрел прямо в глаза Саньку. Всё, что он читал в этих карих глазах, с мольбой и надеждой уставившихся на него, называлось одним-единственным простым и понятным словом. Любовь. — Я тебя тоже, — выдохнул Кот и зажмурился. Он ещё успел услышать, как взвизгнула Зара, а потом наступила тьма. * * * — Багира, прочухайся! — ликующе заорал Санёк практически сразу же. — Не то нас тут заметёт! Он опять хохотал, хотя зубы у него стучали. Адский, чудовищный, совершенно непредставимый, какой-то космический холод пробил Кота до самых костей. Ресницы его сразу же смёрзлись, и сквозь эти заледеневшие ресницы он увидел знакомые силуэты многоэтажек, горящие над головой фонари… и понял, что стоит в сугробе, а не в ручье. Причём в мокрых до колен штанах и рубахе! — Домой! — гаркнул он, и они ринулись вперёд, как спринтеры. Казбек, наглая псина, скакал даже впереди них, будто зная, куда они направляются. — И чего мы ло-ошадь не прихватили! — продолжая заливаться счастливым хохотом, проорал Санёк на бегу. — Вот здорово было бы! — Казак буев! — рявкнул Кот, при взгляде на закутанную в его куртку Зару придержав более красочные эпитеты. — Лошадь ему! Жми давай! Ребёнок простынет! Они, едва переводя дыхание, ввалились в свой подъезд и только тут остановились. — Погоди… — кое-как выдохнул Кот, сгибаясь пополам. — Не… могу… больше… Санёк тоже дышал, как загнанный, пыхтел и Казбек, изредка поскуливая. И только Зара с любопытством вертела во все стороны всклокоченной головёнкой, рассматривая замусоренные ступеньки подъезда, лестничные пролёты, уходящие вверх, и тусклую лампочку наверху. — Надо же, лампочку ввернули и не спёрли ещё! — изумлённо заметил Кот, тоже одняв голову. — Мы в то время вернулись вообще, Маугли? — В то, не боись, — заверил его Санёк, приглядываясь к обшарпанным почтовым ящикам. — Вон, жириковские листовки ещё валяются, глянь. Кот обернулся. Действительно, листовки, лежавшие сверху на ящиках, призывали голосовать за ЛДПР на прошедших в минувшее воскресенье думских выборах. Передохнув, все они стали медленно подниматься по ступенькам. — Чтоб я больше не слышал — учиться брошу, работать пойду, — строго озвучил наконец Кот то, что застряло у него в памяти неразорвавшейся гранатой. — Даже и думать не смей, понял, Маугли? И мамке своей ещё одну заботу навязывать не вздумай. Мало ей спиногрызов, что ли? Сами справимся. Я, блин, денег достаточно зашибаю, меньше цацек будем покупать, вот и всё. — А документы мы ей справим, — после паузы рассудительно произнёс Санёк, и Кот облегчённо вздохнул, поняв, что тот больше не собирается маяться дурью. Пока, по крайней мере. — Сходим в собес, скажем, чеченская беженка. Родственники подкинули, типа. Кот почувствовал, как в груди у него закипает странное, никогда раньше не испытываемое волнение. И безудержное ликование. — Чёрт, никогда не думал, что я стану папашей, — еле выговорил он, прислоняясь к перилам. — Японская ж мать… — Японский отец, — серьёзно поправил его Санёк и сам был вынужден сесть на ступеньку, продолжая бережно держать Зару на руках. Неуверенно усмехнувшись, он посмотрел на Кота снизу вверх и вздохнул: — Эх… но это, наверно, неправильно, Багира. Наверное, нам с тобой нельзя. Мы же будем того… — он глянул в темные, как черносливины, глаза Зары. — Дурной пример подавать, и всё такое… — Лиса не даст нам дурной пример подать, — со всей уверенностью заявил Кот и, спохватившись, нащупал в кармане уцелевший, по счастью, во всей этой катавасии мобильник. Длинные гудки. — Елизавета свет Сергеевна? — осведомился Кот, с невероятной радостью услышав в трубке слегка озабоченный голос сестрицы-императрицы. — Поздравь меня! — Женился, что ли? — немедленно и ехидно поинтересовалась императрица. — Почти, — легко согласился Кот, снова начиная улыбаться. Тёплые шершавые пальцы Санька стиснули его запястье, а маленькая ладонь Зары вдруг легла на плечо, словно девчонка понимала, о чём идёт речь. — С роднёй закорешился. А ещё мы с Маугли удочерили дочку. И усобачили собачку. Он несколько мгновений с удовольствием слушал, как обалдело молчит в трубке его сестра — впервые в жизни Лиса не нашлась, что ему ответить! — радостно засмеялся и распорядился: — Ты, короче, давай, бери Зайца и приезжай. Познакомитесь. КОНЕЦ)