Вы снились мне! Не смейте отпираться!

Хорошим день бывает только тогда, когда ничего не происходит. Ничего плохого. Все, кто попадал по ужасному стечению обстоятельств под его ответственность, живы и относительно здоровы. Дисциплина в отряде хромает, и кто-то кому-то прямо сейчас, под его окном, забивает стрелку. И в целом все замечательно. Всегда нужно стремиться к большему, но на сегодня с него хватит и того, что по улицам Сейретея не шастает ни одного Куросаки Ичиго, и Зараки-тайчо ещё спит. С самого утра, о чем ему уже не раз докладывала слоняющаяся от скуки девчонка с розовыми волосами, для которой покой Кен-тяна — это святое. День складывается удачно и несомненно прекрасен. А скучные и нудные стопки с документацией — лишь подтверждение тому, что всё идет чинно, спокойно и размеренно. И мир не намерен рухнуть, перевернувшись в момент с ног на голову. Приближающийся топот снаружи, в коридоре, призывает обратить внимание на происходящее вокруг. Даже застоявшийся воздух заметно пришел в движение. Надвигается буря, и миру всё же суждено если не рухнуть, то во всяком случае покачнуться. Это действительно подозрительно, ведь никто не смеет поднимать шум в крыле, где располагался его кабинет. Благонамеренно весь шестой отряд предпочитал, во-первых: не заявляться сюда без крайней нужды, во-вторых: ходить мимо кабинета тайчо на цыпочках. Очень-очень тихо. Причем вне зависимости от того, был ли капитан у себя или как. Исключение составлял лишь Абарай, которому закон не писан, а инстинкт самосохранения отбит начисто. Но это был не горе-лейтенант. — Кучики-тайчо! — створки седзе разошлись со страшным грохотом, и воцарившаяся с последнего визита Абарая на той неделе тишина лопнула, как мыльный пузырь. Трое рядовых замялись у порога, так и не решившись нарушить священную границу. Двое из них, те, что потрусливее, взялись проверять, не перестарались ли они со створками. Тот, что похрабрее, таки сделал шаг вперед и доложил: — Извините! — неплохое начало. Кучики-тайчо даже поощряет, кивая, и терпеливо ждёт продолжения. — Кучики-тайчо, там… — ободрившись такой неслыханной благосклонностью, юноша всё же быстро вспоминает, ради чего он здесь. Эта информация, видимо, давит на него, словно опухоль. И он не знает, как бы не перекинуть её со свей головы на чужую, пока что ещё здоровую. Так, чтобы капитан Кучики не умер от разрыва сердца, не иначе. Рядовой собрался духом: — Там. Абарая-фукутайчо... Он всегда знал, что этот человек замешан во всех его бедах. — Абарая. Фукутайчо. Убили! Истошный вопль, с которым рядовой выдавил последнее слово, можно было ощутить почти что физически. Вот он, прошелся по столу, всколыхнул листы бумаги и… И заставил на секундочку отвести перо в сторону, чтобы по ошибке не поставить в отчёте жирную кляксу. Ему предстояло обдумать полученную информацию. Конечно, на опухоль она не тянула совсем, но к таким новостям он явно был не готов. С такими новостями бы да по предварительной записи... Неужели дело не подождет хотя бы до вечера? Судя по переполоху снаружи, который он начал отчетливо улавливать, не подождет и секунды. — Что? — капитан задал вполне разумный вопрос, изгибом брови подчеркивая недоумение по поводу услышанного. Понимая, что от балбесов, раскачивающих с излишним рвением створки сёдзи, проку немного, он обращается к докладчику: — Как это, убили? На территории собственного отряда? Но ответом ему была лишь тишина. Наверное, эти уважаемые господа хотели, чтобы он встал и покинул кабинет вместе с ними, дабы увидеть всё собственными глазами. Вот прямо сейчас? В разгар рабочего дня? — Безобразие, — мрачно заключил Кучики-тайчо и, — тут уж делать нечего, — решил лично убедиться в том, что все не так уж страшен черт... То есть, Абарай. Мужчина неспешно отложив кисть, уложив её на колодочку, чтобы она смотрела немного вверх испачканным тушью кончиком. Этим обрядом он был не готов пожертвовать даже ради отошедшего в мир иной нерадивого лейтенанта. Место происшествия долго искать не пришлось. О том, что «убили» — это максимально приукрашено, говорила реяцу лейтенанта, пусть и убавившая в силе, но отнюдь не стремившаяся к нулю. Даже отсюда, без возможности увидеть место происшествия за спинами окруживших Абарая, уже можно сделать вывод, что он, скорее всего, просто без сознания. Такого убьешь, как же. Его упрямство помогло пережить принадлежавший Кучики банкай. Так что могли сделать с ним рядовые, большая часть которых в глаза не видели даже собственного шикая? Толпа расступилась и утихла, стоило им лишь завидеть фигуру в капитанском хаори. Страх, волнение и надежда во взглядах перемежались, выдавая коктейль под названием «Вы же сможете его оживить? Вы же капитан Кучики!» Всё это, конечно, весьма лестно, но тут не нужна никакая капитанская магия, а вот пару пощечин — как раз к месту. Капитан обходит вцепившегося мёртвой хваткой в своего кумира Рикичи. Он всегда замечал в нем излишнее рвение, которое может впоследствии перерасти во что-то страшное, например, в абараев синдром. Но мальчишка был невменяем. — Что произошло? — присев рядом, через долю секундного промедления капитан коснулся одним коленом земли; наклонился и, чуть подавшись вперёд, протянул светлую ладонь к побелевшему лицу. Оправив чёрный ворот формы, кончики его пальцев коснулись адамового яблока, а затем медленно опустились ниже, замирая там и прощупывая пульс. Странно, что окружившие всеми любимого лейтенанта рядовые не проделали таких простых процедур заранее, до его прихода. Да и отвечать на поставленный вопрос никто не спешил — все только глазели, как капитан, зарываясь в веер рассыпанных по земле алых волос, отыскивает явные или скрытые повреждения. Может, голова у Абарая и дубовая, но кто-то её явно пытался раскроить. — Рассказывай, — подняв взгляд на одного из подчиненных, Бьякуя потребовал разъяснений ещё раз, потому что вариантов у произошедшего могло быть два: в первом виноват только лишь Абарай, а во втором всё равно виноват он же, но ему ещё кто-то помог. Историю негласно решено было собирать по крупицам. Тот, что созревал для показаний, выдавал не больше одной фразы, но и этого было достаточно. Кто-то сказал: — Была тренировка. Из дальних рядов подхватили: — А потом Рикичи начал! Кто-то не выдержал: — Ага! Как всегда! Уже за всхлипами рядового Рикичи Бьякуя расслышал: — Любит он лезть, со своим «особенным отношением», — По толпе прокатился недобрый смешок, часть поддержала случившееся, часть — не одобрила. И какая-то боевая девчонка чуть было не наступила на полы капитанского хаори, когда вышла вперёд, защищать ни в чем не повинного парнишку: — Не вижу ничего плохо в том, что рядовой Рикичи отлично владеет фехтованием! —От неё веяло уверенностью и готовностью поднимать народ на защиту слабых и оскорблённых. Настоящий борец за справедливость, будущая гордость шестого отряда, на которую даже Бьякуя лично возлагал некоторые надежды. В чем-то она ожидаемо была права. Рикичи, прильнувший к груди расстелившегося на земле Абарая, по факту одолел его. Хитростью ли, силой ли, но одолел. Стыд и позор Вам, Абарай-фукутайчо. Но об этом потом. Капитан устало прикрывает глаза, не обращая внимания на потасовку за своей спиной, перешедшую в часть какой-то публичной казни рядового Рикичи. Все никак не упокоившийся Абарай тем временем медленно приходил в себя, словно выбрав момент, когда о нём ненадолго забудут. Он очень несимпатично поморщился, проморгался, облизал пересохшие губы и осмотрелся, с трудом вспоминая, кто он и кто эти люди, что сомкнулись вокруг него плотным кольцом. Только капитан и мальчишка-рядовой видели эту сцену от начала до конца просто потому, что не сводили с него глаз. Один просто не находил слов, другой героически боролся с желанием вывалить нескончаемый поток этих слов прямо на пришедшего в чувства лейтенанта. — Рикичи? — словно напросился Абарай, приведя в чувства своего самого ярого поклонника и без пяти минут убийцу по совместительству. От обрушившихся на него в следующий момент извинений и криков радости он наивно пытался защититься, схватившись руками за голову. — Ступеньки, да. Такие дурацкие. Я и не заметил. Спиной, — оправдывался он, ручищей загребая мальчишку в объятья, которые тут же его успокоили. Бьякуя лишь развел в сердцах руками, поражаясь, как такой идиот пережил его банкай. Не только ли потому, что рядом не было ступенек? Ренджи взмахнул руками, обдав его от самого кончика носа до макушки воздушным шлейфом. — Товарищи! — призывал Абарай, — Никто Бьякую не видел?! — лица, окружавшие его, как один, отвечали ему недоумением и замешательством. — Пожалуйста, братцы! С ним, родненьким, всё в порядке? Толпа оцепенела, и даже Рикичи перестал рыдать. Можно было бы прокашляться для острастки, намекая болвану, что он находился в шаге от искомого, но капитан лишь молча потирает пальцы, перепачканные в чужой крови. — О вашей фривольности в обращении к старшим по званию мы будем беседовать позже, лейтенант Абарай. Образ мальчишки в бирюзовых хакама не спешит таять а, наоборот, вдруг живо воссоздается в памяти Ренджи. Он, конечно, ожидал чего-то такого, но… нет. Не надо. Не сейчас. Где здесь ближайшие ступеньки? — Кучики… тайчо, — невнятно бормочет Ренджи в непонятках, до неприличия остро впиваясь взглядом в знакомое, но вновь повзрослевшее лицо, — Но я видел. Как Вы. И я. Как Вас... Мы оба, спаслись. Дрожащая рука медленно поднимается, указывая пальцем, останавливаясь в ничтожном расстоянии от прикосновения. Среди рядовых пробегает волнительный шёпот, кто-то, видать, не выдерживает и убегает. Рикичи снова рыдает, в попытках отвести указывающую руку в сторону. Ну, Ренджи приложило так приложило... — Абарай-сан! Прошу Вас, хватит, — умоляет мальчишка, — Хватит! Только я виноват, что вы потеряли память и забыли о суб… — он запнулся, — …субординации! И слово-то какое вспомнил. «Субординация»! Но именно это слово, будь оно неладно, привело Ренджи окончательно в чувства. Самые что ни на есть из этого мира. Не осталось ничего, кроме реальности, в которой над Абараем сгущались мрачные тучи. Капитан терпеливо отдал приказ. И, что странно, не убиться об ступеньки, а проследовать за помощью в бараки четвертого отряда. Подумав, он назначил Рикичи ответственным за это мероприятие, не сомневаясь в том, что тот отнесётся к поручению более чем ответственно. Но даже после этого он не оставался до конца спокойным за Абарая. Что он только что, с позволения сказать, нёс? Когда и от чего его спас и кто его об этом просил? И останется ли он способным к своей работе, которую и до травмы выполнял из рук вон плохо? И что им двигало в тот момент, когда он, забыв о всяком уважении, чуть было не коснулся его лица? Это просто край. Нужно будет запросить списки кандидатов на должность лейтенанта для поверенного ему отряда и как можно скорее. В запросе ему было отказано со словами — так вон ваш лейтенант, жив, здоров и свеж, как огурчик. Днём, стало быть, перевязанный, таскал хурму с территории третьего отряда, в компании какого-то мальчишки, — вставил свои пять копеек капитан Кьёраку, подливая сакэ первому попавшемуся собутыльнику. Тот, кому перепало, не так давно пробудившись от полуденного сна, в свою очередь поддержал замечание смехом и ударом по столу, от которого тот чуть было не раскололся.

***

По закатному небу плыло яркое желтое солнце, пыль оседала на порогах и порожиках, всё вокруг словно бы оседало, даже сам воздух. И слабо ощущалось приближение приятной вечерней прохлады. Ренджи, устроившийся на ступенях, слишком поздно замечает приближение капитана и отправляет в рот всё, что осталось от надкушенной хурмы. Прожёвывает так, что щёки от пота лоснятся, проглатывает вместе с косточками и наспех рассовывает по карманам все то, что не успел съесть. Кучики-тайчо косится на него, как на смутьяна. Впрочем, заслуженно. — Следите за мной, небось? Скажем так, капитан просто оказывался в тех же местах, где был Абарай, ожидая оформившихся внятных извинений и чего-то ещё. И где-то поступался гордостью, стоит признать. — Сказали, что жить буду, — предупреждая возможные расспросы, беззаботно, как бы вскользь, поведал начальству Ренджи. Туманность Андромеды повисла над столь невнятным отчетом, касательно его самочувствия и прогнозов. Возможно, и правда ерунда, не собирался же он помирать от каких-то ступенек, в самом деле. — Посмотрим, — загадочно произнёс капитан. Ренджи встретил столь «ободряющий» жест улыбкой и, растрогавшись, даже протянул тайчо хурму, согретую теплом его ладоней. Кучики внезапный и странный подарок не принял, но снизошел до того, чтобы посозерцать столь дивный вид на закат со своим горе-подчиненным. — Значит, извиняться Вы не собираетесь, Абарай? — Не-а, — зевнул Ренджи, — Предлагаю разрешить вопрос партией в гомоку, — ответил он, приветом. Из последнего сна. Непроницаемое безразличие даёт брешь. В лице напротив читается удивленное: гомоку? Разве можно отдавать столь важные вопросы воле случая, да ещё и какой-то игре для оборванцев? Что за безвкусица... — Ах да, Вы же правил не знаете, — притворяется, сокрушается Абарай, мол, какой же он дурак, что запамятовал! В ответ капитан не то морщится, не то улыбается. Никогда не разберешь. — Порой мне даже интересно, за кого Вы меня держите, Абарай-фукутайчо. — Да черт Вас разберет, Кучики-тайчо, — честно отвечает Абарай, — Все никак не пойму, кто украл у Вас детство. Глупо было бы ожидать хоть сколько-нибудь внятного ответа, но Ренджи хотя бы попытался. Бледные пальцы замирают, перестав теребить бумажный сверток, врученный ему от рядовой незадолго до того, как он спровадил Рикичи с его важным поручением. Взгляд вдруг застыл и обратился словно бы в себя, в чертоги памяти, в которых Кучики искал, где в его кабинете хранится потертая дощечка для игр. — А знаете что, — произносит капитан, решившись принять вызов, — Играете за чёрных, так и быть.