Вы снились мне! Не смейте отпираться!

Нет никакой ошибки, это место прямиком из его прошлого. Как жаль, что нельзя оставить дверь сюда приоткрытой, насовсем приоткрытой, тогда бы он точно знал, где проведет время, коротая последующие ночи. Хрупкая девица с сиреневым омутом глаз, в голубой юкате с туго оплетающим осиную талию поясом, смеется, падая с небес в его объятья. Красиво, черт возьми, как на картинке. Но зачем было так: опрометчиво, глупо, без предупреждения, а? Вот допрыгается, не захочется ему быть сегодня добрым, так ведь возьмет и отчитает со всей строгостью. Но это все в планах на будущее, сейчас он добрый-добрый, и даже пальцем не может погрозить, потому что держит ее, дурочку, на руках. — Ну, ты ж, глупая, а если бы не успел? Она поднимает на него свои глаза, огромные, как два сиреневых блюдца: — Как это? — смеется она, — Обязательно поймал бы, Ренджи. Не помнит, чтобы спрашивал это вслух, но один черт краснеет, как мальчишка, отводит взгляд и ни о чем больше не тревожится. Нет смысла волноваться — все это всего лишь сон. На берегу, возле мутной руконгайской речонки, нет никого, кроме них. В ее водах, как в старом грязном зеркале, отражается он сам. Гляди, Рукия, тот самый мальчишка, тот балбес, разгильдяй и оборванец. Совсем не похож на меня нынешнего, что держит тебя на руках... А вот ты совсем не изменилась. — Правда? — Рукия водит пальцем по его груди и улыбается так безмятежно, сладко. Она пришла к нему во сне в образе девушки из прошлого. Как так получилось, это же... — Неправильно? — подсказывает Рукия, с опаской заглядывая ему в глаза. На секунду кажется, что она вот-вот рас тает в лучах закатного солнца, если почувствует, что ей не рады. — Нет, — утешает он, — Все хорошо. Побудь так еще. Она улыбается все также. Ну, сладко, безмятежно. Нежно, как смогла бы только во сне. Берет его, застывшего истуканом от восторга, за руку и ведет вдоль берега. Слабый прибой ласково лижет ее голые ступни, а он вязнет в песке в своих сандалиях, что ни разу тут не к месту. И еле тащится, и каждый шаг дается ему всё труднее. Какая уж тут романтика? А вот такая, какой он на яву не дождется, не допросится. — Ну, скорее, — Рукия смеется, глядя на то, как он пытается одной рукой закатать отсыревшие от воды штанины хакама. Видно, он так спешил в этот сон, что даже не переоделся. Он, бубня себе что-то под нос, останавливается, и ее невесомая кисть выскальзывает из его ладони. — Постой, — бросив возиться с формой, он сбрасывает с ног сандалии, чтобы угнаться за ней. Кажется, он всерьез опасается, как бы не проморгать такой чудесный сон, не увязнуть в глупой рутине, как в речном песке. Рукия обернулась, словно дожидалась только этого слова. — Ну, чего тебе? — А ты подойди поближе, и узнаешь. Он садится на корточки и привлекает её следом. Она внимательно смотрит, как он зарывается руками в песок, шаря в нём ладонями и поднимая целую горсть. Стекающие серой пылью песчинки ускользают сквозь пальцы, словно, ну... какое-нибудь прошлое, которое у них одно на двоих. Он пытается придумать, на что это похоже, но в очередной раз мысль обрывается, стоит ему взглянуть на Рукию. Она только притворяется, будто не знает, что произойдет дальше? Если получится — а у него обязательно получится, — то в его ладони останется маленькая серая ракушка. Такой вот фокус, не самый хитрый, вообще не ахти какой... Но в иной раз он сам поражался тому волшебству, с которым это маленькое морское сокровище рождалось на свет из недр этой бедной нечистой земли. Благо, земля в его кабинете устлана половицами и поддиванным ковриком. Именно на нем он и очутился. Потрогал щеку, на ощупь прикинул размеры и фактуру алого отпечатка под скулой и мысленно содрогнулся. Одежда на нем слегка помялась — прилег он и впрямь в рабочей форме. И в спешке хлестал саке прямо из горла... По правде сказать, такое случалось в последнее время с ним уж слишком часто. — Спиваетесь, а, лейтенант Абарай? — холодно, нарочито официально, допросил он свое отражение в зеркале. И мгновенно опомнился. Постучавшиеся в голову воспоминания о последних поручениях, отданных капитаном Кучики, ставят на ноги похлеще ушата с холодной водой. Нужная стопка не заставила себя долго искать. Она лежала нетронутая, на краешке стола, прижатая пробочкой от бутылки, чтобы врывающийся в кабинет шальной ветер не потревожил ни одного листочка. Ветер и, судя по всему, он сам. Потому что, бегло просмотрев содержимое стопки, он не обнаружил ни одной рукописной строчки. А это, как водится, попахивало катастрофой и начальническим нагоняем. Голова и без того болела неимоверно, а как представишь себе, в довесок, объем нравоучений, которые в скором времени на нее обрушатся, так и вовсе не по себе становилось. Не пойдет... Недолго потоптавшись перед столом, Ренджи решился. — Ну, понеслась душа в Рай, — он уверенно взял перо и, стало быть, быка за рога. Призвав всю совесть и усидчивость, на которую он был способен, Ренджи управился с делами за каких-то полтора часа, за которые его чудом никто не потревожил. Окно пару раз шарахнуло, захлопнувшись от сквозняка, словно в кабинет кто-то заглядывал и не решался его позвать. Но Ренджи был слишком занят, чтобы отвлекаться на подобную чепуху. Видать, воображение после бурных сновидений разыгралось не на шутку. Не мог же он в самом деле слышать краем уха знакомый девичий смех. — Аллилуйя! — Мужчина расправил плечи и вытянул затекшие ноги. Когда это он, интересно, успел разуться? До того, как заснул, или по ходу дела, пока строчил отчеты? Не столь важно, ведь все равно придется обуваться по новой и идти, сдаваться с повинной. Впрочем, виноватым он себя не чувствовал. Совсем даже наоборот, как никогда молодцом. И ему не терпелось убедить в этом кого-нибудь еще. — Ну что, готовы к моральному потрясению, капитан Кучики? Оправив на себе форму и потуже затянув пояс, он вложил стопку отчетности под косоде, ближе к сердцу, и бодро зашагал навстречу желанной, как глоток воздуха, похвале. В конце предполагаемого пути к ней его отделяла только дверь в кабинет капитана Кучики — довольно наивная попытка отгородиться от назойливого внимания со стороны такого славного парня, как Ренджи. Постучал он раза два, большего бы тайчо попросту не выдержал. Но из недр кабинета не донеслось ни шороха. — Нашли время спать! — отчаянно взвыл Абарай, в сердцах понимая, что это далеко не так. Ну, не мог Кучики-тайчо спать посреди службы. Возможно, он вообще не спит. Ни днем, ни ночью, а только и делает, что медитирует под сакурой да пишет мемуары. Тоже под сакурой. И чаи гоняет. Небось, тоже из сакуры. Ну и трудная же у капитана его капитанская жизнь... Абарай терпеливо прошерстил территории отряда, прежде чем прийти к выводу, что его благородное начальство скрывается в своем родовом поместье. Лучше бы этому быть правдой, ибо Абарай совершенно не желал преследовать беглеца в мире живых, куда его могли отправить на задание. И, к слову сказать, одного, без сопровождения. Да что он о себе возомнил! Впрочем, если Ренджи куда и рвался в разгар похмелья да после напряженной работы, то только не в мир живых, но закончить поскорее эту эпопею с отчетностью все же было приоритетной задачей. — Ну, Вы сами напросились, — пригрозил он наглому вишневому дереву, которое росло прямо посреди тренировочной площадки. Ни у кого в отряде рука не поднималась его спилить, да и пальцем в него тыкать, знаете ли, тоже. С какими-то раньше не имеющим место уважением смотрели на него слуги, шнырявшие по поместью со своими донельзя смешными поручениями: постричь куст в форме двояковыпуклой трапеции. Причесать песочек в крохотном садике, постричь газоны, собрать с лужаек лепестки цветущей сакуры, замести свои же следы... Хорошая, блин, работенка! Не то что у него! Хотя лучше уж он как-нибудь так, за столом или на плацу, будет учить мальчишек уму разуму, чем горбатиться на радость аристократам. — Доброе утро, забыл, как тебя там! — замялся он, огибая одного из трудяг по дуге. — И Вам всего хорошего, Абарай-сама! Ну надо же! Абарай-сама, тут же приосанившийся и набравшийся смелости, раздавал свои фирменные приветствия направо и налево. И один раз даже позволил себе сбиться с курса, чтобы в очередной раз подивиться красоте местного декоративного пруда. В нем плескались самые настоящие, как со страниц книг, яркие карпы. Только, в отличие от иллюстраций себя, все же живые, лениво резвящиеся в толще прозрачной, нереально голубой воды. Чешуйки на них отливали серебром и золотом, играли на солнце и до безумия притягивали взгляд. До такой степени, что хотелось наклониться ближе, а затем еще ближе и прикоснуться к этим сокровищам, даже ничем не прикрытым, а словно выставленным напоказ. Ренджи вздохнул и огляделся в поисках хозяина поместья, но никто не спешил к нему и его трудовым подвигам навстречу. Да и он, словив какой-то настрой на релакс и полуденную ленность, попросту передумал куда бы то ни было спешить. А потому он раскинулся прямо на траве, уставившись в ясное небо. Зрелище было несколько монотонным, и за редким плеском воды Ренджи начал улавливать другие, ранее не замеченные им, звуки. Похоже, кто-то из слуг по-настоящему въебывал. Иначе было не сказать, потому что надрывался мальчишка, судя по звукам, знатно, не жалея своего живота. Абараю стало очень любопытно, он огляделся и почти сразу отыскал источник шума. И впрямь, мальчишка, но не из местных, не из слуг. Потому как малец весьма увлеченно упражнялся с деревянным мечом, отрабатывая удары. Ну и куда, спрашивается, смотрят те самые, заветные местные? Ренджи огляделся в поисках бравых служивых, но как назло их след простыл. И только один он был свидетелем происходящего. Нет, не хотелось ему во все это вмешиваться. Кто он такой, чтобы порядок здесь наводить? — Эй, пацан, — попытался он привлечь внимание мальчишки, но тот его, по ходу, вообще с радаров потерял. Пацан, к слову, даже со спины сильно ему кого-то напоминал. Хотя ничего особенного в нем не было, как ни старайся рассмотреть: длинные чёрные волосы, собранные в высокий конский хвост на затылке, за ниспадающими прядями угадывается контур угловатых подростковых плеч. — Были бы у нас в детстве такие игрушки, я бы и по сей день грабил караваны, — с какой-то неуместной завистью произносит Ренджи в пустоту, покидая свое импровизированное ложе. Только вот и ежу понятно, что дети сюда просто так не забредают, и игрушка пацану явно не принадлежит. В любое другое время, в любом другом месте Абарай плюнул бы и прошел мимо. Но глупая ревность и желание преподать мальчишке урок, который возможно спасет ему шкуру в другой раз, затмила разум. Подкрасться к пацану незаметным было проще простого, и последний для него шанс избежать встречи пусть и не с хозяевами дома, а всего лишь с Абараем Ренджи, был упущен навсегда. Выждав нужный момент, мужчина схватился за взмывший в воздух бокен. — Ну все, доигрался, пацан, — произнес он негромко, но твердо. Чтобы припугнуть, но не до смерти, — Далеко же ты забрался, — прозвучало как похвала. — В одиночку, небось, от Руконгая досюда таким оборванцам как ты, топать полдня, не меньше, — и как-то понимающе улыбнулся, — Поня-ятно. Мы за сладостями в свое время тоже бросались и в огонь, и в воду. Пацан, повиснув и вцепившись мертвой хваткой в рукоять меча, как-то ощутимо напрягся, но не выдал ни слова. Неужели Ренджи перестарался и лишил его дара речи? — Да ты не бойся, я не стукач. Ренджи не сразу заметил, но по ходу парнишка даже рукава по-умному подвязал. И все ради тренировки на мечах в одного? Жалко его стало до ужаса, захотелось не то чтобы перестать мучить и отпустить, но и помочь чем-то, подсобить, подсадить. Да, черт с ним, накормить! Но ему ли не знать, что при первой возможности он со всех ног кинется прочь, не дослушав. — Да что ж такое, — насторожился Абарай, — Давай поговорим, пацан. Чего вцепился? Абарай не видел, просто не мог видеть, как серые глаза, цвет которых был щедро разбавлен живительным аметистом, широко распахнулись, ещё до того, как рука лейтенанта бесцеремонно вцепится в деревянный клинок. Вот только удивление мальчишки оказалось быстротечным и скоро сменилось негодованием, вызванным насмешливостью и непонятной резкостью чужих слов. В них было столько странного и непонятного сразу: свои, мальчик, сладости. И самое обидное, что меч у него отобрать не получалось, как бы он не старался. Глыба-лейтенант за его спиной даже не шелохнулся. Убрав одну ладонь с рукояти, мальчишка резко крутанулся на пятках, поворачиваясь к незнакомцу лицом. Если бы он мог отличить сиреневый оттенок от аметистового, то все равно бы принял его сперва за Рукию. Эти черные густые ресницы, два острых клина, очерчивающие большие глаза, над которыми домиком сходятся тонкие бровки, да горделиво вздернутый нос... Слишком много совпадений и видений, касающихся его подруги детства... Слишком много. — Ты кто такой, парень? — не удержался он от вопроса, ставя под нешуточные сомнения свою изначальную версию происходящего. Насупленный, с долей непонимания, взгляд мальчишки сперва уткнулся в чужую грудь, закрытую знакомой черной формой шинигами. Но могло ли это хоть что-то значить, когда уязвленная гордость требовала немедленного ответа обидчику? А после непременных извинений перед его благородной персоной! Подняв взгляд на лицо наглеца, Бьякуя опешил во второй раз. То ли от того, как изменилось это самое лицо, при виде его бушующего недовольства и чистого неподдельного гнева, то ли… ну, никогда ещё и ни у кого он не видел таких татуировок. Странный парень, особенно с учетом лейтенантского шеврона на рукаве. — А ты, — осекся он, но тут же сформулировал волнующий до самых глубин уязвленной гордости вопрос, — Ты кого оборванцем из Руконгая назвал?! — Возмущение и оскорбление пытались перекрыть в ломком и ставшим звонким мальчишеском голосе каплю вспыхнувшего интереса. Слегка дернув ещё раз на себя меч, младший из семейства Кучики остался доволен, когда бокен всё же отпустили. Деревянный клинок коснулся земли, а мальчишка гордо задрал нос, вероятно, стремясь проткнуть им небо вместе с непомерным высокомерием в словах: Ты хоть знаешь, что так неуважительно обращаться к наследнику Великого Дома? — спрятав взгляд за пушистыми ресницами, он пытался спародировать сейчас своего деда, который так часто прикрывал в неоднозначных ситуациях глаза. Откинув за спину волосы, собранные в высокий хвост, мальчишка приоткрыл один глаз, украдкой глянув на лицо собеседника, в поисках сожаления, после чего повернул голову в сторону, дожидаясь извинений, которые должны быть полны осознания собственной оплошности. И, возможно, ничтожности. — К какому еще? И какого вообще? — отзывается Абарай. В тщетных попытках разобраться в мыслях он жутко тормозил в реальности и уже не успевал за вопросами, которыми завалил его какой-то пацан. Ну, допустим, он действительно погорячился с «оборванцем»: он уже отмечал про себя, что в таких шмотках бездомные не ходят. Или он и их решил «позаимствовать»? Сидят они на нём как влитые, и какие этому могут быть объяснения? Только совпадение? Еще и лицо. Такое. Ну, такое. Знакомое до боли. Догадка, витающая в воздухе, ловко ускользала, оставляя его постоянно на шаг позади. Глядя на то, как парнишка задирает нос и выступает перед ним, он не мог не понять, не почувствовать — это все своё, родное. Но что-то не сходилось, как две детали из совершенно разных паззлов. Зато его собеседник довольно ловко разобрался в происходящем, взяв неожиданно верх в разговоре. Такого Ренджи раньше не видел. Точнее, видел, но... по-другому. Иначе. — Ну-у? — нетерпеливо напомнил мальчишка, стараясь не обращать внимание на заторможенность странного типа. Сколько еще этот бродяга отнимет у него времени?! — Что еще за «ну-у»? — передразнил Ренджи, потеряв терпение. Сколько еще этот сопляк будет командовать?! В голову, как отрезвлятор, ударила привычная спесь. Если есть в мире лекарство от ума, равно как и от всех проблем, то это злоба. Злобушка, родимая. Сколько раз она спасала его в таких откровенно дурацких ситуациях? Спасет и в этот раз. И не посмотрит он, что перед ним ребенок. Тоже мне, ребенок! Борзый, как дюжина взрослых! — Ещё раз, и я даже не стану разбираться, кем ты приходишься Кучики-тайчо. — Ах так?! Ну, и что? И что ты сделаешь? — Стукну, врежу, понял? — пригрозил Абарай. — Правда? — мальчишка подобрался, угрожающе наставил свой игрушечный меч на оппонента. Видно, он принял во внимание угрозу и решил напоследок хотя бы похрабриться, пока этого бродягу не выставили за ворота. — А знаешь, кому врежешь? — Допустим, не знаю, — сознался Абарай, теряя толику уверенности. Ну, хотя бы появился реальный шанс прояснить для себя ситуацию. Он не думал, что для этого ему придется угрожать и на долю секунды действительно поверить, что придется врезать этому зазнайке, кем бы он там ни был... — Давай, порази меня, и, возможно, я передумаю. — Трус, трепло, — пробубнил мальчишка в сторону, будто боясь, что его за такие слова отлупят. — Или нет! Но тогда никаких поддавков школоте с палкой! — Абарай даже прикинулся, что разминает кулаки. Хотя пальцы хрустели по-настоящему. И все вроде складывалось замечательно. Не ровно, но замечательно, потому как неожиданно для себя Ренджи нащупал нужную ему больную тему. Заманчивое предложение помахать мечом не просто так, а отбиваясь от всамделишного врага, было воспринято мальчишкой на ура. Когда ещё ему придется выслушивать нечто абсурдное вместо привычного и нудного «Держи ровнее!», «Локти выше!», «Выпад глубже!». — Тугодумный! — он с трудом совладал с эмоциями на лице и холодно, ровно настолько, насколько позволяла ситуация и предательски разжегшееся любопытство, произнёс. — Моё имя — Кучики Бьякуя. И что теперь ты будешь делать?