***
Ранее не приходилось бывать осенью в столице. Вся жизнь прошла на берегу моря в Кэналлоа, неподалеку от Алвасете. Точнее – в небольшом городке Терра-Лусия, где море шумит день и ночь, где чайки кричат, а прилив, отхлынув, оставляет на берегу причудливые раковины. Там прошло детство будущего герцога Колиньяра, который до поры не знал о своем благородном происхождении. Он был бастардом, впрочем, мать Себастьена – кэналлийка Мануэла не слишком страдала по этому поводу. У Себастьена не было братьев или сестер. А мать, занятая своей жизнью, не слишком-то обращала внимание на единственного сына. Хотя порой рассказывала ему про отца, которого она любила, по ее словам «больше жизни», и который погиб на дуэли до рождения его, Себастьена. И порой, засыпая, мальчик представлял, каким был тот неведомый человек, что умер так рано. Мать говорила, что у него глаза отца и его волосы. Это было и так, и не так, поскольку у Мануэлы тоже глаза напоминали бархат кэналлийских ночей, а волосы – черный шелк. - Как его звали? – спросил как-то Себастьен. - Эстебан. Он был родом из приморской Эпинэ. Он рассказывал мне о своей семье. Его далекого предка звали так же, как и тебя. Тогда мальчик не придавал этому значения. Герцог ты, барон или маркиз – какая, к Ушедшим, разница. Ведь светит солнце, море ласкает пальцы ног, а впереди – долгие-долгие дни. Но все изменилось однажды, когда к дому подъехали какие-то люди. Оказалось, требуется присутствие юного Себастьена в столице. Летом она не произвела на него тягостного впечатления, напротив – было интересно рассматривать дома и думать, с какой целью его привезли в Олларию. Дворец поразил четырнадцатилетнего Себастьена – он с интересом рассматривал фрески и витражи. Потом человек с седыми волосами и усталыми глазами провел его в кабинет, украшенный в сине-черных тонах. Себастьен почтительно поклонился статному кэналлийцу, которого он знал по рассказам матери и дяди. Соберано Кэналлоа и Марикьяры теперь редко наведывался в родные края. Но там, у моря о нем ходят легенды, и сам Рокэ Алва стал ходячей легендой. Не каждый человек способен пройти Лабиринт и вернуться в мир живых. И теперь этот человек смотрел ан него пронзительно синими глазами, с легкой усмешкой. - Садитесь, юноша. Вы устали с дороги? - Нет, соберано, - ответил Себастьен на кэналли. - Вы говорите на талиг? - Да. - Тогда, если вы не возражаете, будем беседовать на нем. Мальчик кивнул. Он до сих пор не верил в то, что с ним говорит соберано, регент Талига -Рокэ Алва. - Вы знаете, кто вы по происхождению? - Знаю, господин герцог. Мой отец – Эстебан Сабве, наследник герцогов Колиньяров. - А то, что натворили те самые Колиньяры в Талиге после гибели вашего батюшки, вам, конечно, неизвестно. Ладно, все это в прошлом. Сейчас я намерен сказать вам, что вы становитесь наследником рода Колиньяр уже официально. Правда, роскошный особняк сгорел во время пожаров в Олларии, но это уже детали. Вы в свое время должны будете пройти обучение в Лаик, затем стать оруженосцем, если, конечно, кто-нибудь из Лучших Людей согласится взять к себе бастарда. - А если нет? - Тогда выберете себе военную службу, или еще какую, что вам по душе. Он внимательно посмотрел на замершего на краешке стула Себастьена и добавил: И – добивайтесь всего, как полагается уроженцу Кэналлоа, пусть и наполовину. В тех пор жизнь изменилась, хоть и не слишком. Себастьен по-прежнему фехтовал, ездил верхом, и без седла, и в седле, ловил рыбу с портовыми мальчишками. Дрался и мирился с ними. Порой ухлестывал за юными доритами, когда строгих отцов не было поблизости. Но добавились науки, без которых было невозможно обучение в Лаик. - Твой отец был первым из фабианцев, - сказала тогда Мануэла, - неужели ты не сможешь стать таким, как он? Это подхлестнуло самолюбие мальчика, как кнут – уставшую лошадь. Но если астрономия и землеописание давались легко, то изящная словесность и математика навевали тоску. Зачем нужно умение сочинять стихи, если проще спеть на кэналли и все сказать в песне? И зачем сложные вычисления? Несколько таллов, что давала Мануэла на расходы, можно было посчитать и без них. Но приходилось все больше и больше времени уделять наукам. И вот прошли два года с тех пор, как Себастьен стал герцогом Колиньяром. «Смешно, - думал он, седлая вороного Карата, - герцог без герцогства, без своих людей, не считая старого Хорхе, без особняка в Олларии». Перед отъездом умерла мать. Она ничем не болела, все так же хлопотала по хозяйству, вязала и плела кружева, весело говорила с сыном. Мануэла старалась ничем не выдавать боль разлуки с единственным ребенком, с напоминанием о том, кого она любила, хотя знала, что брак между ними бы невозможен. А затем вдруг замолчала, и грустно сказала: - Снился мне Эстебан, отец твой. Дай слово, что будешь пробивать себе дорогу в жизни и помнить о нем. Себастьен охотно пообещал. А мать вдруг заторопилась, уложила его спать, как маленького, хотя он уже ложился спать далеко за полночь. Но почему-то перечить ей не хотелось. И он заснул рано – как в далеком детстве, слыша сквозь сон шум волн и тихий голос матери, певшей ему колыбельные. А утром Мануэла не проснулась. Отчего ее сердце перестало биться – осталось загадкой. Но Себастьен догадывался: его мать вырастила его, и теперь могла с легкой душой уйти к тому, кого любила. Теперь нужно было все в жизни делать самому, не надеясь ни на кого. Дядя, когда-то сопровождавший племянника в столицу, умер годом раньше – он был рыбаком, и погиб в одну из штормовых ночей, как многие другие, чьи души забрало море. Покончив с похоронами, Себастьен ехал в столицу в сопровождении старого слуги. Осень плакала дождями, словно скорбя вместе с ним. Порой во сне приходила мать – и тогда, видя ее грустную улыбку, слыша ее тихий голос, юноша плакал, даже не осознавая этого. А иногда просыпался и тогда долго лежал без сна, глядя в темноту. Словно надеясь найти ответы на свои вопросы. Но днем он покачивался в седле, кутаясь в теплый плащ и хмуро глядя на небо.***
- Дор Себастьен! Дор Себастьен! Мы уже приехали, вот таверна. - Что? Ах, да, спасибо, Хорхе. Слуга помог юноше спешиться. Оказывается, устав от бессонных ночей и долгого пути, Себастьен попросту уснул в седле. В таверне было тепло и уютно, трещали поленья в камине, слуги быстро и бесшумно двигались по залу, подавая кушанья немногочисленным посетителям. На одного из них и обратил внимание Себастьен. Юноша казался ровесником. Заметив взгляд незнакомца, тот улыбнулся и кивнул. Себастьен ответил тем же. После ужина глаза слипались, но любопытство пересилило усталость. И, хотя полный господин, судя по всему – отец юноши, звал того отдыхать, оба будущих унара остались в зале, чтобы познакомиться. - Лоццио Верне, - представился он, - сын барона Верне из Висенте. - Висенте – это же на юге, почти в Фельпе? Что-что, а в картах Себастьен разбирался. Да и память не подводила. - Ой, - обрадовался Лоццио, - а ты бывал там? - Нет, я нигде не бывал, кроме столицы. Они еще немного побеседовали о будущей жизни в Лаик. - Говорят, раньше было там куда сложнее, - сказал юный Лоццио, - холод, голод и повсюду крысы. - Надеюсь, теперь лучше, - ответил Себастьен, сдерживая зевок. Спать хотелось неимоверно. Да, конечно, завтра по пути туда я расскажу, что знаю. Себастьен кивнул. Не хотелось признаваться простодушному Лоццио, что он мало что знает о Лаик, да и о столице вообще. Наутро им предстояло распроститься с родными почти на год, а то и дольше. Впрочем, кроме старого слуги, Себастьену не о ком было грустить.