Белое и черное

Когда допрос наконец завершился, ночь за окнами уже посветлела, до рассвета, правда, оставалось еще около полутора часов, но Фальке очень отчетливо почувствовал, что уже наступило утро. Усталости он не чувствовал. В течение ночи они с Марией вели допрос попеременно, подменяя друг друга. Пока один допрашивал, второй уходил в кабинет отдохнуть, и Фальке даже удалось пару раз ненадолго вздремнуть, но этого хватило, чтобы силы немного восстановились. Увы, такая срочность была необходима – до прихода колонны осталось всего двое суток. Мария выглядела значительно более усталой, чем он, однако, как ни странно, довольной. - Вам нравится ваша работа, как я посмотрю, - заметил Фальке, когда девушка опустилась в кресло напротив него. - Разве это плохо? – улыбнулась она. Фальке подумал, что она выглядит слегка опьяненной: блестящие глаза, порозовевшие щеки, взволнованный, ставший более высоким голос. - Нет, просто это очень заметно. Она засмеялась: - А вам не нравится? - Мне, честно говоря, очень не нравится то, что у нас один заключенный мертв, а второй без сознания и непригоден к допросу, - отозвался Фальке. – Причем вашими стараниями мертв именно тот, который уже был готов говорить. - Простите меня, Фальке, я переоценила его силы, - Мария, кажется, наконец смутилась. – Я не думала, что мужчина может быть настолько слаб. - Что сделано, то сделано, во всяком случае, мы теперь точно знаем, что про нашу «сверхсекретную» колонну известно как минимум партизанам, - задумчиво проговорил Фальке. – Следовательно, они попытаются сделать что-то, чтобы наши планы сорвать. - Что? Поджоги? Взрывы? Или поломка техники? – предположила девушка. - Скорее всего, - кивнул гауптштурмфюрер. – Кроме того, нельзя исключать угрозу с воздуха. Я помню, как наш дражайший комендант оговорился относительно бомбежек, и, хотя теоретически вражеским самолетом тяжело прорваться сюда,…. - …полностью исключить вероятность их появления нельзя, - подытожила Мария. – И что будем делать? - А что мы можем сделать. Усилим охрану, насколько возможно. А еще я намерен поговорить с Вольфгангом – пусть вызывает воздушное прикрытие. Истребители на время, пока колонна будет стоять в Подледном, тут явно не помешают. Лучше перестраховаться, чем предложить врагу столь заманчивую и удобную мишень. - Может быть, увести колонну в сторону, в лес, замаскировать? – предложила Мария. Фальке поморщился. - Да бесполезно. Место для ее стоянки и так выбрано наиболее удачное. К тому же, на большое расстояние мы ее не отведем, а близкое с самолета будет определяться на раз. Поэтому просто нет смысла. А вот о том, что стоит изменить время ее отправления, я думаю. - Раньше, позже? – уточнила Мария. - Как получится, - уклончиво отозвался Фальке, - это уже как получится…. На самом деле меня смущает другое. - Что же? - Откуда им стало известно про колонну? - Подозреваете что-то? - Подозреваю… всех и во всем, - мрачно усмехнулся гестаповец. – Да толку-то… Ладно. Давайте-ка с вами выпьем чего-нибудь горячего – хоть чаю, хоть это ваше мерзкое подобие кофе, хоть просто кипятка – а потом – я в комендатуру, договариваться с Вольфгангом, а вы следите за нашим «Иван Иванычем». Я сомневаюсь, что в ближайшее время он будет годен для полноценного допроса, но чем черт не шутит – вдруг заговорит. - С «Иваном» я разберусь, - согласилась Мария, - но комендатура… Фальке, вы не хотите отправиться домой и отдохнуть? Я, конечно, прошу прощения за такое грубое нарушение субординации, но… - Да всё в порядке, мы с вами ее вообще не очень соблюдаем. Нет, спасибо за заботу – но спать мне пока некогда, - отрезал Фальке. …- В чем дело, гауптштурмфюрер? Что вы еще удумали в такую рань, какие партизаны, какая колонна, какие истребители – это действительно настолько срочно, что не может подождать пару часов? – разбуженный ни свет ни заря Вольфганг потряс головой, пытаясь прийти в себя и понять, за каким чертом Фальке не спится в такое время, как всем нормальным людям. - Хорошо, я повторю еще раз. Мне стало известно, что русские знают время прихода нашей колонны и проявляют к ней повышенный интерес. В связи с этим требуется принять ряд срочных мер. Ну, очнитесь же, герр комендант! Или я буду вынужден окатить вас водой! - Что вы себе позволяете, гауптштурмфюрер?! - В подобных условиях меня и военный трибунал оправдает, - безапелляционно заявил Фальке, протягивая Вольфгангу его уличную одежду. – Собирайтесь, нам надо немедленно попасть в комендатуру и связаться со всеми, кем нужно. …Вольфганг отчаялся объяснить, что в такой час связываться с кем-то, пожалуй, бесполезно. Казалось, что Фальке готов чуть ли не за шиворот тащить коменданта в отдел связи, поэтому пришлось подчиниться. Наконец, после целого часа мучений, дело было улажено. - Ну что, довольны, гауптштурмфюрер? – устало спросил комендант. - Не вполне, если колонна будет стоять на прежнем месте и в условленное время, двух истребителей для охраны мало. - Мало?! – не сдержавшись, воскликнул Вольфганг. - Они и так чудом согласились. Авиация нужнее на фронте, а не здесь, в тылу, куда вражеские самолеты вообще не долетают… - Не долетают? – поднял бровь Фальке. – Вы же сами говорили мне о бомбежках. - Хорошо, долетают, - сдался Вольфганг. – В противном случае я бы просто не согласился на это предприятие. Но поверьте, не так часто и не в таком количестве. - Ладно, это сейчас не так важно. Если мы перестраховались – тем лучше, - Фальке подавил желание зевнуть – кажется, бессонные сутки решили намекнуть о себе. – Теперь наша задача – уговорить командование отправить колонну раньше, не задерживаясь в Подледном. Остановка, дозаправка – и сразу отправление. - Ох, - тяжело вздохнул Вольфганг. – Дозаправка… а люди? - А что люди? – не понял Фальке. - Да солдаты, которые идут с колонной. Они ведь тоже не железные, поэтому им и дали время на отдых здесь, на перевалочном пункте. - Я всё понимаю, но это слишком рискованно. Придется им дождаться мирного времени и отдыхать тогда, - гестаповец взглянул на часы. – Ладно, я свое мнение озвучу, но вы меня очень обяжете, если поддержите инициативу со своей стороны. - Я попробую это сделать, но я не обещаю, что ко мне прислушаются. А вот вы, почему бы вам не задействовать свои связи? - Связи? – удивился Фальке. Потом понял и усмехнулся: - Ах, ну да… Нет, это работает только по части преследования политических преступников. Если бы колонну нужно было арестовать, было бы намного проще. Вольфгангу совершенно не понравилась эта шутка, но он предпочел промолчать. …Первая половина дня выпала довольно тихой. Но Фальке не оставляло чувство неясной тревоги. Сидя в своем кабинете, он курил сигарету за сигаретой и снова и снова мысленно перебирал кусочки мозаики из событий и собственных действий, пытаясь понять, что и где он еще мог упустить или неверно рассчитать. Итак, свои ряды были подчищены от неблагонадежных, в Подледном проведены необходимые аресты, патрули усилены, истребители вызваны, и, что самое главное, был найден реальный партизанский след, а живой свидетель отлеживался в бараке и мог поведать еще много интересного. Что же касается изменения времени отбытия колонны – об этом вести речь до ее прихода было рано. «Что же я упускаю?» - снова и снова спрашивал себя Фальке. Оставался еще убитый связист и те, с кем он контактировал в Подледном. Пока никто из подозреваемых не дал по нему никакой информации, хотя некоторые его и признали – мол, да, видели пару раз в поселке, жил у бабы Нади в доме…. Это Фальке и так прекрасно знал. На то, чтобы вытянуть что-то более ценное, требовалось время и количество допросов, в том числе и с пристрастием. Этим теперь и следовало заняться, так как для безопасности первой колонны Фальке сделал уже всё, что мог, а для успешного прохождения последующих как раз и требовалось выйти на диверсантов и прекратить их деятельность. Фальке разложил перед собой карточки оставленных им арестованных. Его память давно приспособилась к информации такого рода: он запоминал имена и лица и в деталях мог восстановить в своих мыслях допрос каждого из людей, фигурировавших в конкретном деле. Кем из них стоит заняться в первую очередь? Кто наиболее подозрителен, кто может знать больше, а кого легче всего сломать? Ответы были практически на поверхности. Фальке принялся передвигать карточки по столу, тасуя их и выстраивая в определенную последовательность. Наконец, взяв первую из них, он позвал помощника – сегодня это была не Мария, которую сжалившийся гауптштурмфюрер отправил все же отдыхать, а некий Эрих Радель. Вообще-то он занимался в основном уголовными делами, но именно на Эриха и его знание поселка Фальке опирался, планируя свою операцию с фальшивыми партизанами. Эрих еще и лично участвовал в ней во главе одного из отрядов, и Фальке остался доволен и им, и его деятельностью, поэтому теперь намеревался держать толкового человека поближе к себе, как и Марию. - Эрих, распорядитесь, пожалуйста, чтобы вот этого человека подготовили для допроса, - велел Фальке, передавая помощнику выбранную карточку. …Подледному повезло. Очень сильно повезло по сравнению со многими другими деревнями и поселками, которым доводилось переживать разное : и жестокость захватчиков, и бесчинства местных полицаев, часто, правда, спровоцированные самими же жителями или слишком активной партизанской деятельностью, но иногда и не вполне понятные. В Подледном с самого начала ничего такого не было. Правда, население обложили налогом, не слишком тяжелым, но все-таки ощутимым, и работать многим приходилось теперь на немцев – особенно в летнее время, но зато никого толком не проверяли на предмет благонадежности и даже не очень контролировали приток беженцев из соседних сел. А те и пользовались – постоянно стекались в Подледный. Правда, сидели тихо – по принципу «не буди лихо». Но лихо в лице Фальке всё ж таки проснулось и добралось до своих жертв. Впервые по Подледному прокатилась волна арестов, и какая волна! Правда, часть арестованных затем вернулись домой – но вести разлетаются быстро, поэтому очень скоро весь Подледный знал и о партизанах, которые стреляли в полицаев, и о сожженном полицаями доме, где предварительно расстреляли все семейство, так как у них были обнаружены якобы вещи партизан, и о Клетвином овраге, и о том, как туда тайком вывозили людей, и о стае ворон, слетевшейся на мертвые тела, которые покидали в тот же овраг, не удосужившись похоронить их хотя бы в общей могиле… И имя Фальке Вайссера уже слетело с чьих-то губ. Он - новый начальник гестапо. Тот, кто командует полицаями, жгущими дома, и расстреливает у Клетвина оврага ни в чем не повинных людей. Когда-нибудь, через много-много лет, эти дни Подледного станут приводить как пример бездумной жестокости немецких захватчиков и их подручных, а имя Фальке станет одним из проклятых. Впрочем, наказания без вины не бывает – пусть не в Подледном, но в той крови невинных, которую Фальке пролил, он бы, пожалуй, мог захлебнуться. Ведь он помогал проводить этнические чистки, вычисляя, где скрываются преследуемые инородцы. И если ему давались полномочия принимать решения о казнях, он, не колеблясь, подписывал приказы. А затем следил за их выполнением. Он проливал кровь тех, кого не считал людьми, потому что они несли угрозу настоящим людям. Глядя на мир сквозь призму своих мечты и идеи, он делал то, в чем видел свой долг. И до последних мгновений жизни ему не пришла в голову мысль, что в долге можно раскаяться… …Этот же долг вынуждал его и теперь отгонять от себя усталость и раз за разом отдавать распоряжение, чтобы к нему доставили следующего арестанта. Теперь перед ним сидела девушка лет 16ти, со спутанными и местами слипшимися от крови волосами, с искусанными губами, но со взглядом зверька, испуганного, загнанного в угол, но от того еще отчаяннее готового защищаться. С ней Фальке уже говорил. Она была одна из тех, кого арестовали в самый первый день с агитационными листовками. Она пугалась, когда ей угрожали. Она кричала и плакала от ударов. Но она молчала, когда задавали вопросы. Фальке был уверен, она что-то знает. А еще чувствовал, что есть что-то, на чем этот зверек обессилеет перед собственным страхом. Оставалось только нащупать это что-то, но что...? - Послушайте, зачем это всё вам нужно? Неужели вы хотите здесь распрощаться и с молодостью, и с красотой, и со здоровьем? – говорил Фальке, прохаживаясь по комнате. – А с этим вы распрощаетесь, могу обещать вам, очень и очень быстро. Сейчас вы еще можете как-то себе помочь. Но если будете молчать, я снова отдам вас своим подручным. А потом снова и снова – сколько вы так выдержите? Неужели тот, чье имя вы не хотите называть, стоит таких мучений? - Я … ничего… вам… не скажу, - процедила девушка. Голос ее дрожал, в глазах снова заблестели слезы – на этот раз злые и бессильные. - Вам принести воды? – осведомился Фальке и, не дожидаясь ответа, распорядился. – Хорошо, давайте попробуем понемногу. Возможно, что-то вы можете рассказать. Подумайте. Что-то совсем не страшное. В любом случае каждое слово способно немного облегчить вашу участь. - Нет, - выговорила она, хотя Фальке уловил минутное замешательство. - Значит, за себя вы совершенно не боитесь. - Нет. - А за других? Она не ответила. Только смотрела на него ненавидящим взглядом, мечтая, пожалуй, испепелить своего врага на том самом месте, где он стоял. - Ваша подруга сказала мне, что вы обручены с одним человеком. Вы вздрогнули, прекрасно, значит она не солгала. Я не знаю, виноват в чем-то этот человек или нет – но если даже нет, а вы по-прежнему не будете благоразумны – значит, за вашу вину ответит он. Слезы все-таки полились из ее глаз. Но плакала она беззвучно. - Я ничего не скажу. - Эрих, - Фальке обернулся к помощнику. – Приведите нашего свидетеля. Только пусть его подготовят как следует. Эрих кивнул и вышел. Фальке же наконец сел на свое место напротив допрашиваемой. - Ну вот, жизнь вы ему уже усложнили. Скоро увидите, как. Будете продолжать упорствовать – остальное будут делать у вас на глазах. И с вами – на глазах у него. Кто из вас раньше заговорит – тот и спасет обоих. И чем больше скажет – тем вернее. Пожалуй, я дам вам полчаса на раздумья. Посидите пока здесь. А я скоро вернусь. …Препоручив арестованную охране, гауптштурмфюрер вышел на улицу. Там уже спустились синие сумерки, окрасив лежащий кругом снег и превратив всё в подобие нарисованной картинки. Было настолько холодно, что лицо почти мгновенно стыло, и кожа едва ли не болела от этого колючего мороза. Однако курить на холоде было приятнее, чем в тепле. - Добрый вечер, гауптштурмфюрер, - услышал Фальке и обернулся. Оказалось, что это Мария – причем вышла она, как и он, из полицейского участка. - Добрый вечер. Вы решили прервать отдых? Что же не зашли ко мне? - На самом деле именно это я и пыталась сделать, но вас на месте не оказалось. Я не то, чтобы долго отдыхала сегодня, зато у меня есть для вас срочная информация. - Какая же? - В вашем кабинете сейчас сидит человек…. Это один из шуцманов, некий Тыну Саар – эстонец. Отказывается уходить и говорить с кем-то, кроме вас. Я даже боюсь представить, о чем он собирается вам поведать. - Любопытно. Но ладно, сейчас разберусь, - кивнул Фальке, затянулся последний раз и отбросил окурок. …Саар оказался щуплым человеком со странными чертами лица и маленькими глазами, края которых были как будто вздернуты в стороны. Как только Мария с Фальке зашли, он вскочил и принялся требовать, чтобы его оставили один на один с гауптштурмфюрером. - Ну, что я говорила, - усмехнулась девушка. – Гауптштурмфюрер? - Оставьте нас, - велел Фальке. - Хайль Гитлер, - вскинула руку Мария и, развернувшись на каблуках, удалилась. - Итак? – Фальке обратился к странному визитеру. – Что же такое секретное вы желаете мне рассказать? - Герр гауптштурмфюрер, дело в том, что два дня назад я выполнял ваш приказ – проверял местных жителей, когда нас – со мной было еще несколько человек – внезапно обстреляли, - начал эстонец. - Да, не только вы столкнулись с русскими, - кивнул Фальке. – И что же? - Встреча кончилась для нас печально, из нашего отряда все, кроме меня, убиты, - сказал Саар. – Я был легко ранен, но притворился, что тоже мертв. А потом проследил за этими якобы русскими…. Так вот, я абсолютно уверен, что говорили они, - он понизил голос до шепота, - по-немецки. - Вы точно уверены в этом? – крайне серьезно спросил Фальке. - Абсолютно. Как и в том, что я узнал говорящих. Как минимум, Эриха Раделя – мне доводилось общаться с ним, и – вы же знаете, у него несколько своеобразная манера речи… Это была совершенная правда. Эрих говорил не очень четко из-за одной неприятной травмы лица. Его манеру действительно было сложно не узнать, в этом Фальке был совершенно согласен со своим собеседником. - Вы бросаете очень серьезное обвинение. - Я знаю. Именно поэтому я озвучиваю его только вам, - заверил Тыну. – Знаете, я честно вам скажу, я уже совсем разуверился в том, что нам стоит иметь дело с вами, немцами. Знаете, многие наши переходят на другую сторону, ищут, где потеплее… Нет, я не перейду, не бойтесь, но просто…. Вы пытаетесь навести порядок – но это всё тщетно. И вас еще пытаются обмануть свои же, это нехорошо. Я никому не сказал о своём открытии, только вам. Вы кажетесь мне разумным человеком, будет жаль, если вас утянут с собой на дно бездарности вроде местного коменданта. - Рано вы списываете нас со счетов, - заметил Фальке. – Что ж, вы действительно поведали мне бесценную информацию. Вы достойны награды за бдительность. Однако вы назвали мне одно имя, но мне бы хотелось знать остальные. - К сожалению, я не знаю их имен. - Но вы могли бы узнать голоса? Тыну задумался. - Да, возможно. - Прекрасно. В таком случае, собирайтесь, - велел Фальке, поднимаясь из-за стола. – Проедетесь со мной на очную ставку. - Как это? – вскинул голову эстонец. - Ну как. Знаете, люди Эриха сейчас в одном из патрулей. Мы подъедем туда, вы просто послушаете голоса и если услышите знакомый, скажете мне об этом, всё. - А, хорошо. - Да, - Фальке выглянул за дверь. - Мария! Я прервал допрос одной арестованной. Распорядитесь, чтобы ее и свидетеля по ее делу отправили обратно в бараки, я займусь ими завтра. … Фальке неспешно вел машину по снежной дороге, к счастью, за эти дни уже неоднократно утрамбованной шинами. Тыну Саар, сидевший рядом с ним, задумчиво смотрел куда-то вперед, напевая себе под нос незатейливую мелодию, к которой гестаповец особенно не прислушивался. - Герр гауптштурмфюрер, - вдруг вздрогнул эстонец, - а мы не проехали место назначения? Дальше ведь выезд из города, а вы сказали, патруль… - Да, патруль, - кивнул Фальке, - но кто вам сказал, что это городской патруль? Он остановил машину у шлагбаума, вышел, перекинулся парой фраз с караульным и вернулся обратно. Тыну Саар заерзал на своем месте. - Почему вы нервничаете? – поинтересовался Фальке. - Где патрулируют ваши люди? – резко спросил эстонец. – В лесу? - А вот здесь и патрулируют, - Фальке провернул руль, развернул машину и остановил ее. Затем вышел из нее и велел: – Выходите. - Но здесь же никого нет, - Саар воззрился на него уже с неприкрытым страхом. - Выходите, - повторил Фальке. – Сейчас все увидите. Он сделал шаг назад, стоя рядом с передней фарой автомобиля. Эстонец подчинился. Вылез. Глаза его не сразу привыкли к темноте, а когда привыкли, он в ужасе от увиденного развернулся в сторону Фальке. - Но это же…. Раздался выстрел. Эстонец умолк и повалился на бок, а затем скатился вниз по склону Клетвина оврага. Снизу раздалось карканье – похоже, вороны не то в темноте продолжали пиршество, не то просто из-за заставшей их ночи не сумели вовремя улететь и теперь дожидались утра. Фальке обогнул автомобиль, сел в него и отправился обратно в поселок, правда, не в сторону участка, а к дому бабы Нади. Усталость брала свое. Гауптштурмфюрер с трудом удерживался от того, чтобы не заснуть прямо за рулем – благо, ехать здесь было совсем недолго. … Домой Фальке вернулся даже раньше обычного, если не считать того, что вчера он не возвращался в принципе. Сняв верхнюю одежду, прошел в избу и устало опустился на лавку, стягивая с замерзших рук лайковые перчатки. К нему почти сразу же кинулась Катенька, до этого мирно игравшая в углу со старшей сестренкой. Поспешно что-то залепетала, показывая немцу свои бесхитростные игрушки. Фальке наклонился к ней, пытаясь разобрать сбивчивую детскую речь. Потом понял, улыбнулся, о чем-то спросил, восхитился вырезанным из дерева зайцем. Довольная Катенька просияла. Вошла непривычно притихшая баба Надя. Медленно ковыляя, приблизилась к Насте, занятой починкой детской одежды, спросила, не нужна ли той помощь. Настя отрицательно помотала головой, стараясь не смотреть бабушке в глаза. Баба Надя вздохнула и так же тихо ушла. Настя осторожно посмотрела на Фальке, стараясь, чтобы он ее взгляда не заметил. Она не понимала, как этот человек может так умилительно возиться с ребенком, а потом идти и убивать, как сегодня, как вчера, как все эти дни. Пытать, мучить, расстреливать. Скидывать в овраг, над которым она своими глазами видела кружащееся воронье… ..А сейчас она видела улыбающегося Фальке, строящего из пальцев «козу» довольной Катеньке. Как, как? Он ведь не жалел других детей… Катенька наконец наобщалась вдоволь с «дядей флицем» и вернулась к сестре. Настя спешно уткнулась в шитьё. - Настья, - окликнул ее Фальке. От его голоса у нее внутри всё похолодело – она прекрасно помнила, как он её допрашивал. Сглотнув, все же спросила: - Да? - Мнье нужна ваша помощь, - мягко сказал гестаповец. – Не могли бы вы помочь мне почистит это? – он протянул ей свои перчатки, взгляд его при этом был слегка беспомощным Настя взглянула на эти белые перчатки, покрытые бурыми пятнышками, и только усилием воли заставила себя не содрогнуться. - Конечно, я помогу, - сказала она. – Положите их пока здесь, я сейчас схожу за водой. Она принялась одеваться, всеми силами отгоняя от себя мысли о том, что означали эти бурые пятнышки на белой коже. Ей даже удалось не показать Фальке виду, что что-то не так – как будто от ужаса ею овладело временное безразличие. А вот выйдя с ведрами на улицу, она поняла, что больше не в состоянии сдерживаться. Слезы полились из глаз, и она даже не пыталась их вытереть. Страшно. Как же всё это было страшно и… гадко. Настя подошла к колодцу и остановилась. Приступ истерики подходил к концу, она уже не плакала, только всхлипывала. Настя спустила ведро в колодец и поняла, что вода в нем подмерзла. Она принялась резко дергать за веревку, пытаясь разбить лед – колодец был глубоким, и это ей удалось далеко не сразу. За этим-то занятием ее и застала Татьяна. - Давай я тебе помогу, - предложила девушка и сменила Настю у колодца. Наконец лед поддался, Таня вытянула ведро и принялась переливать из него воду. - Спасибо, - тихо ответила Настя. Татьяна выпрямилась, опуская ведро второй раз. – Слушай, я хотела тебе сказать… я очень боюсь за вас. Вас ведь только чудом не взяли вместе с Тимофеем… Настя с трудом сдержала очередной всхлип: – Нас не тронули… Пока. Он допрашивал меня. И отпустил. Тоже – пока… - Кто? - Да этот… из гестапо ихнего. Ты лучше должна знать. Который приехал недавно. Я тебе говорила, живет у нас теперь. Он меня и допрашивал в доме. И вот не знаю – выжидает ли, поверил ли, или детей пожалел…. С Катькой моей сдружился. Как приходит – она к нему: «дядя флиц, дядя флиц»… А что он, «дядя флиц», ей улыбается – а скольких таких сиротами оставил? - С Катенькой сдружился? Как же это так? - Ну вот так… не знаю. Он как ее увидел, в лице поменялся. Катенка, Катенка. Говорит, дома у него дочка, тоже зовут Катей - ну только на их лад. Возится с ней все время, шоколад таскает. Ирке тоже достается, но Катя у него в любимчиках. Ну и она к нему, хвостом ходит, - у Насти предательски задрожали губы, и она поспешно отвернулась. - Эй, Насть, - Татьяна подошла к ней и коснулась ее плеча. – Ты чего? - Да…. После того, что они творили, пришел как ни в чем ни бывало… Катька сразу к нему рассказывать, во что играла. А он ее слушает внимательно так, улыбается, отвечает. Ладно, Катя, - Настя говорила с трудом, ее душили слезы, - Что с нее, не понимает еще ничего, с ней по-хорошему - и она так же. Но он! Только что убивал, перчатки в крови мне отдал чистить - и спокойно, этими же руками ребенка.... А ребенок-то тоже русский, как те, кого он только что в овраг покидал. Таня, я вот этого понять не могу. Как он сам так может? - Ну, тише, тише, что ж ты, - Татьяна достала платок и подала его Насте. - Если бы я знала, почему они вообще так могут... Я не знаю, что ему до ребенка, тварь это бессердечная, как все они, да и только. Не человек. Такого бы.. да в тот овраг самого. - Да что ж это такое, - сквозь слезы сказала Настя. – И ведь если бы я своими глазами не видела, ни за что бы тебе не поверила. Господи, как я перчатки-то эти чистить буду, дурно мне, Таня…и не сделать нельзя. И он – то ли издевается, то ли правда не понимает…. Еще попросил вежливо так. Танька, ну как мне это выдержать, как? - Держись, Насть, - серьезно сказала Татьяна. - Как угодно. Я тебе могу пообещать только одно: мы попробуем сделать что-нибудь. Отольются гестаповцу наши слезы. Конечно, ему взамен десять других найдется, но хоть одной дрянью меньше станет. А ты молчи. Делай свое дело и молчи. И надейся. Хорошо? …Когда Настя наконец вернулась домой, она обнаружила Фальке на том же месте. Гестаповец спал, уронив голову на сложенные на столе руки. Перчатки, не дождавшиеся очистки, так и лежали рядом с ним. - Ну и что это такое? – тихо вздохнула Настя. – И спит, как любой человек…. Издеваться устал над людьми. Бедный. Оставить тут, пусть с утра мучается с больной спиной. Мстительности Насти, однако, хватило ровно на пару минут. После чего она все же подошла к спящему немцу и мягко потеребила его за плечо. - Фальке, Фальке… здесь же неудобно. Идите в постель…