***
Что они говорят? Губы его друзей уродливо кривятся, издавая сдавленные звуки, и мозг Курфейрака не переводит ни один из них. Почему они выглядят такими печальными? Они должны праздновать. На пальце Козетты новое кольцо – Мариус был горд. Теперь они оба тяжело согнулись, никто не улыбается. Где Жеан? Он бы знал, что делать, как заставить внезапные тени растаять. Фейи плачет, и это выглядит настолько неправильным, что Курфейрак едва не отправляет Пруверу сообщение с вопросом, почему мир сошел с ума. Его пальцы, впрочем, не могут пошевелиться, а легкие не способны вобрать воздух. Отдаленно он знает – послание не дойдет до адресата. Он падает на стул, потому что его мир покрыл мрак.***
Жеан так никогда официально и не переехал, но они оба знали – это произошло в тот момент, когда на кухонном подоконнике появились его цветочные горшки, а принадлежащие ему свитера перестали покидать прачечную Курфейрака. Мыть в холодной воде. Для сушки разложить на полу. Они сложены рядом с его рубашками, второй ящик сверху, и Курфейраку хочется залезть внутрь, чтобы укутаться в мягкой ткани, которая до сих пор хранит его запах и слишком легко линяет, когда мокрая. Место, что он занимает, лишь олицетворяет пустоту. Курфейрак не может там оставаться, не с цветами Жеана, и словами, и любимой кружкой, и отпечатком его тела на диване, который тот уговорил его купить два месяца назад. Его присутствие освещает каждый угол, и Курфейрак зажмуривается, пряча лицо.***
Его света больше нет. Речь Курфейрака наполнена всхлипами, но он заканчивает ее, потому что Жеан этого заслуживает. Комбеферу приходится поддерживать друга, когда тот садится. Слезы не прекращаются, он – неисчерпаемый колодец, он не достаточно силен для достоинства. Курфейрак поднимает его последнюю ленту: бледно-зеленая, он надевал в лучшие дни. В счастливейшие дни. Она подходила к его глазам. Собравшись у его могилы, они все молчат. Баорель прикрыл глаза, пряча свое горе, в то время как его плечи все содрогаются и содрогаются. За ним, Грантер уставился на траву красными, набухшими глазами. Козетта крепко сжимает его ладонь, в то время как Мариус зарылся лицом в ее волосы. Анжольрас и Комбефер стоят якорями по обе стороны от Курфейрака, уверяюще стойкие, дающие понять, что он не один. Они все любили Жана Прувера свирепо, безоговорочно. И, пожалуй, это к лучшему, что больше никто не произносит ни слова. Жеан, в любом случае, всегда управлялся с ними лучше.***
Курфейрак объяснимо теряет себя после похорон. Это было закрытие двери, которую он никогда больше не сможет открыть вновь. Это было лишение его комнаты, наполненной светлым смехом и шепчимыми на ухо стихами. Единственного места, где он когда-либо чувствовал себя целым, хорошо. Его друзья оставляют его, когда он говорит, что хочет побыть один; Мюзикетта становится той, кто находит его без сознания на кухонном полу. Боссюэ несет его до машины, и даже Жоли приходится в содрогании сделать глубокий вдох, прежде чем проверить его пульс. Он едва выживает, и его друзьям тревожно оттого, что они не знают: какой исход более жесток? В итоге, это становится первым звеном душераздирающей цепочки событий, которая отсюда ведет лишь вниз. Комбефер собирает ему сумку, и Курфейрак гадает, как может он вступить в эту квартиру, при этом не потерявшись в следах Жеана.***
Он ходит на ватных ногах, говорит ломким голосом, проходит через все стадии человека, который пытается справиться. Его тело изнывает и вопит по Жеану и дому, что они построили друг в друге. Тело* сотрясается в такт пульсу Курфейрака, постоянному напоминанию, что он жив. Веки** дрожат и опускаются под тяжестью его горя, постоянного напоминания, что Жеан – нет. Они собирались найти дом, который они сделали бы своим. Прувер хотел кружевные шторы, несмотря на то, что Курфейрак клялся сжечь их. Они сошлись на том, что декоративно разбросанные подушки были глупыми. У них бы была желтая дверь, и не соответствующее ей цветом крыльцо. Укутанные негой сна, они писали свое будущее вместе. Курфейрак не знает, как закончить его историю, потому что Жеан должен был стать ее последней главой.