После Бала

      Герберт сладко, с удовольствием потянулся.       По известной классификации вампиров трудно разделить на «жаворонков» и «сов» – проще записать всех в летучие мыши. Но если граф имел обыкновение пробуждаться с закатом, виконт, наоборот, любил поспать подольше. Куда торопиться, если впереди вечность?       Некоторые, вон, спят целый год. И ничего!       Однако в этот раз Герберт проснулся раньше: по неведомой причине он чувствовал, что замечательно выспался. Он потянулся снова, во весь свой высокий рост, даже сцепив руки в замок. Да, он проснулся; но это не повод отказывать себе в том, чтобы понежиться в кровати.       И откуда у него сегодня такое хорошее настроение?       Он повернулся на левый бок и задумчиво провёл рукой по краю постели...       Хотел провести по краю постели. Вместо этого он наткнулся на выступ, который опознал как чьё-то колено.       Вампиры – существа, которым, по сути, бояться нечего. Это их должны бояться. Только поэтому Герберт не вылетел из-за полога с воплем, вроде: «Убивают! Спасите!» Он резко принял сидячее положение и, на всякий случай, прижал к груди одеяло. Долю секунды он вглядывался в чернильную темноту, царившую под пологом, – а вглядевшись, увидел знакомые кудряшки. И очень нехорошо нахмурился.       – Ах, это ты!!!       – Что... у-у-у! – взвыл Альфред, выброшенный из постели крепким ударом под дых. – За что?.. – прохрипел он, лёжа на полу.       На столике возле кровати зажглась свеча; по стене размашисто метнулась тень. Вряд ли это предвещало хоть что-нибудь хорошее...       – Да как ты посмел, – Герберт подлетел к нему, – как ты посмел влезть в мою постель?! Как ты вообще посмел сюда явиться?!! Тебя отец подослал, да? Отвечай немедленно!       Он зло сжимал кулаки – ангел мести в шёлковом халате, – и Альфред обречённо зажмурился. Чувствуя боль в плече и бедре, которым ударился, он понимал, что вчера ему пришла в голову очень, очень плохая идея!       – Нет, – сказал он. – Я сам.       – Да неужели? И никто не проводил тебя до дверей? – В голосе виконта слышалась насмешка. – Поднимайся! И не жди, что я брошусь подавать тебе руку.       Охнув, потому что всё ещё было больно, Альфред кое-как поднялся и посмотрел на него: Герберт стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди и гордо вскинув подбородок. Хоть в мраморе высекай, подумал Альфред.       – Мне уйти? – спросил он.       Герберт не ответил. Он смотрел в сторону.       Молчание – знак согласия?..       Ну хорошо.       Альфред обулся, взял свою куртку и галстук с пуфика, где оставлял их прошлой ночью. Потом пошёл к двери – нарочито медленно, надеясь, что его остановят. Ему всё хотелось обернуться, – но вместо этого он шёл, прямо к двери. Шаг. И ещё...       Рука Герберта легла прямо перед ним на дверную ручку. Альфред повернулся: виконт стоял рядом и улыбался. Загадочно. Не хватало лишь кончиков клыков над нижней губой – было бы как той ночью...       – Что ты рассчитывал найти в моей постели, chéri? – вдруг спросил Герберт – интимным, волнующим полушёпотом.       Он чуть наклонился к Альфреду – близко, как для поцелуя. Альфред занервничал. Откуда он знал, на что рассчитывал? Выспаться? Да кто ж ему поверит! Хотя бы потому, что он сам себе не верил...       Он отступил; Герберт тотчас же шагнул к нему. Он ещё отступил – Герберт не отставал от него. Понимая, что его так и в угол загонят, Альфред начал потихоньку менять траекторию. Теперь он пятился обратно к кровати, а Герберт наступал на него, мягко, но с хищническим азартом – как кошка, которая играет с бедной испуганной мышкой. Но ковёр был не бесконечен, и долго красться по нему не получилось: Альфред, не видя, всё-таки запнулся о пуфик.       Он вскрикнул, – но Герберт уже его подхватил. Альфред повис как будто между небом и землёй, откинувшись на его руку... Он не успел даже перевести дух: Герберт рывком поднял его на ноги, развернул, толкнул – и Альфред с криком налетел на столбик кровати, хватаясь за него обеими руками, чтобы не упасть.       Он даже не успел спросить, за что его так: шёлковая лента обмоталась вокруг его запястий, и, потрясённый таким коварством, Альфред оказался примотан к столбику кровати.       – Ты думал, конечно, обрести во мне нежного, понимающего друга, – Герберт оказался сзади, к нему вплотную, и Альфред, в бессмысленной попытке сбежать, влез на кровать коленями. То ли пояс от халата, которым его привязали, был слишком крепкий, то ли он сам слишком слабый, то ли виконт слишком близко – Альфред не мог освободиться. – Того, кто будет выслушивать все твои излияния теперь, когда тебя наконец-то отвергли и бросили. – Он, будто жалея, погладил Альфреда по волосам, и юноша бессильно закрыл глаза, чувствуя, как дрожь бежит вдоль позвоночника. – Тебе этого не хватает, да-да-да... – шептал Герберт, гладя его плечи, скользя вдоль по телу, пробираясь обеими руками ему под куртку, и Альфред, вздрагивая, с ума сходил от того, какими жадными и горячими сейчас казались ему эти руки. – Только знаешь что, chéri? Можешь отправляться на небеса с такой дружбой!       Он отстранился.       – И коль скоро ты посмел вести себя так нагло, – сказал он, – ты своё получишь.       Альфред попытался обернуться:       – Что?..       И, шокированный, так и застыл, чувствуя, как пальцы виконта проворно отыскивают застёжку на его брюках.       – Я тебя выпорю, – нежно пообещал ему Герберт.       – Что? За что?! Нет! – Альфред затрепыхался. – А-а!!! – вскрикнул он, потому что Герберт больно ущипнул его за ягодицу.       – Молчи, – прошептал он, – молчи!       Он проворно расстегнул ремень и пуговицы на брюках Альфреда, отстегнул подтяжки и спустил сами брюки до колен вместе с бельём.       – О, у тебя и вправду прелестная попка, chéri! – восхищённо вздохнул он, когда его взору открылись упругие, округлые ягодицы Альфреда. – М-м-м! – Он крепко стиснул их в ладонях; Альфред вскрикнул, но Герберт тут же зажал ему рот: – Тише, тише, chéri! Ты же не хочешь, чтобы на твои крики пришёл papa и застал тебя в таком виде?       Мысль о том, что граф, или профессор, или вообще кто угодно может ворваться и застать его так, полуголого, со спущенными штанами, в руках виконта, вызвала у Альфреда такую панику, что он отчаянно затряс головой. Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста, нет!.. Шлепок по ягодице – неожиданный, звонкий – привёл его в чувство.       – Один, – сказал Герберт, и замахнулся снова. Шлёп! Альфред глухо взвыл и задёргался. – Два, – хладнокровно продолжал виконт.       Шлёп! Снизу вверх; Альфред подскочил, чувствуя, как удар отдаётся где-то в животе. Герберт сказал: «Три», – снова замахнулся – Альфред принял удар, ягодицы жгло, он застонал, пытаясь высвободить руки...       На пятом ударе Герберт вдруг перестал зажимать ему рот.       – Продолжай до десяти, – прошептал он и заставил Альфреда наклониться ещё вперёд. Потом замахнулся...       – Шесть, – простонал Альфред, упираясь лбом в резное дерево. Шлёп! – Ай! Семь... не надо, пожалуйста! Ай! Восемь! Девять!       Он задрожал. Им владело чувство, которое он больше не мог скрыть. Ну, то есть, как учёный (хотя какой из него теперь учёный!) он мог бы назвать это сильной эрекцией. Нет, даже не сильной. Патологической! Ему было и тяжело, и больно – на что бы он сейчас не пошёл, чтобы избавиться от этого! – и стыдно. Он готов был провалиться сквозь землю. А хуже всего, у него были связаны руки. Он не мог даже прикрыться.       – Mon chéri! – услышал он над ухом трагический шёпот. – Как ты страдаешь! Знаешь, я могу помочь тебе. Только ты мне кое-что пообещай...       – Что? – слабо спросил Альфред. Он уже знал, что скажет «да». Неважно, что у него попросят: если это позволит ему обнять виконта, прижаться к нему всем телом, снова ощутить его наготу под ночной рубашкой, он согласен. Пусть будет хотя бы это...       – Себя! – возгласил Герберт тем радостным тоном, каким избалованные дети в кондитерской заявляют: «Я хочу всё!»       – Бери что хочешь, – прошептал Альфред. Герберт его, конечно же, услышал.       – Ну зачем так обречённо, chéri? – спросил он. – Могу дать слово, со мной тебе не будет плохо. – Его рука скользнула по животу Альфреда, задирая рубашку; юноша слабо застонал. – Доверься мне и ничего не бойся!       Он снова потянул своего измученного chéri на себя и с удовольствием ухватился за то, что хотел.       – Ты мне разрешил! – засмеялся он. – Ах, какой резвый проказник! Ему хорошо? Скажи!       Его пальцы, то сдавливая, то ослабевая, быстро-быстро скользили по напряжённому члену Альфреда. Юноша простонал: «Да!» – и выгнулся, всем телом чувствуя приближающуюся разрядку. Страх в нём тоже то вспыхивал, то замирал, сменялся то восторгом, то короткими, болезненными уколами ощутимого стыда... У него совсем закружилась голова.       – О, ты горячий! – Герберт прильнул к нему сзади так тесно, что Альфред ощутил ягодицами тот самый продолговатый предмет, что столько дней не давал ему покоя... Наверное, петля, удерживающая его запястья, ослабла, пока он дёргался: он яростно высвободил руку и, едва сознавая, что делает, завёл её за спину, ухватил виконта за ягодицы, чтобы ещё сильнее вжать его в себя. Ему нужна, нужна эта близость, и он её получит!       Желанное чувство вспыхнуло в нём мгновенно – словно тугая пружина сжалась, до мельчайшей точки, – и выпрямилась, выстрелила, пронзив его тело насквозь оглушительным звоном... Он вздохнул прерывисто, глубоко, два или три раза, и затих, застонав, что было сил, от наконец-то наступившего облегчения. Герберт ласкал его всё это время, до самого конца, не обращая внимания, что семя, тёплое и вязкое, пачкает ему пальцы.       – Тебе так идут клыки, chéri! – нежно прошептал он обессилевшему Альфреду.       Клыки? Альфред машинально провёл языком по губам – и замер. Клыки действительно были. Но в какой момент они появились?       – Страсть – удивительная сила, – заметил Герберт, улыбнувшись.       И облизал пальцы, с наслаждением собирая кончиком языка те капли любовного яда, что ему достались.       – Хочешь попробовать? – спросил он, наклоняясь к Альфреду из-за плеча, и юноша ответил «да», прежде чем понял, что именно хотят от него. Герберт сдвинул его немного в сторону, чтобы удерживать на одной руке, и соприкоснулся с ним губами...       Это был их первый поцелуй – неуклюжий из-за позы, слишком осторожный, потому что клыки мешались, и странный из-за вкуса, но Альфреду он очень понравился. Их дыхание смешалось; губы нежно ласкали друг друга; языки сталкивались то и дело; но этого было мало – хотелось чего-то ещё. Герберт потянул узел на поясе, которым был привязан Альфред, освобождая возлюбленному и вторую руку, и предложил:       – Не хочешь ли прилечь, chéri?       В его игривом тоне было столько обещания, что Альфред охотно поверил: они и вправду немного полежат. Ну, потом.       Естественно, в одежде и обуви ему лечь не разрешили – Герберт сам снял с него всё: штаны, чулки, рубашку. Потом, засмеявшись, легко вынырнул из своей, и лежащий Альфред наконец-то увидел его обнажённое тело.       – Нравлюсь? – Герберт сел на пятки, давая себя рассмотреть. Потом поднял руки к затылку и расплёл косу; светлые волосы рассыпались по его плечам мягкой, чуть золотящейся волной... и Альфред снова растерялся, куда же ему всё-таки смотреть. На длинную шею и гордо развёрнутые плечи? На бледную юношескую грудь, без единого волоска? На живот с аккуратной впадинкой пупка и маленькой родинкой рядом, похожей на лепесток розы? Или ниже, где, склоняясь под своей тяжестью в сторону одной из чуть выступающих тазовых косточек, подрагивал великолепный мужской орган? Альфред, правда, не был экспертом в таком деликатном вопросе, но если сравнивать с античными статуями... и с фресками... и с ним самим, наконец...       Ну ладно, допустим, у него чуть больше. Совсем чуть-чуть. Ну что ж, хоть в чём-то он не хуже.       Тут Герберт вдруг тяжело вздохнул и возвёл глаза к потолку.       – Ни лишнего взгляда, ни единого лишнего слова! – с негодованием сказал он. И пригрозил: – Смотри! я ведь так подумаю, что совсем тебе не нравлюсь.       – Нет, нравишься! – испугался Альфред. – Я просто...       Он смутился.       – Что? – Герберт лёг с ним рядом, обнял его, взял за руку. И сделал большие глаза: – У тебя есть какая-нибудь страшная тайна, да?       – Нет, – Альфред помотал головой. Под страшную тайну, правда, вполне могло подойти что-то вроде «знаешь, я тут выяснил, твой отец здорово целуется», но он уже поклялся себе, что Герберт никогда об этом не...       – У тебя были мужчины прежде, chéri?       Нет! Альфред снова помотал головой, уже испуганно; Герберт засмеялся и потянул его к себе, так что они оказались лицом к лицу.       – Тебе повезло, – шепнул он Альфреду почти в самые губы. – У тебя буду я...       Ответить Альфред не смог: чуть только он приоткрыл рот, как его поцеловали. Теперь, когда клыки не мешались, получилось глубже, слаще, жарче – борьба, в которой не может быть проигравших; она распаляла их обоих, и когда Герберт ухватил его за руку, чтобы сомкнуть его пальцы на своём члене, изумительно твёрдом под нежной кожицей сверху, Альфред даже одобрил этот его жест: он чувствовал, что ещё немного – и та же помощь потребуется ему самому.       Он поцеловал виконта в шею – просто так – и услышал тихое, задыхающееся: «Альфред...»       Он ускорил движения – теперь получалось легче, потому что от жара, от напряжения рука сделалась скользкой, почти мокрой. Герберт снова потянул его к себе, нашёл его рот своим; потом вдруг сделал какое-то движение – и Альфред оказался на нём сверху. Руку пришлось убрать – упереться в подушку, чтобы не упасть и не расквасить нос, – но зато их бёдра и животы оказались прижаты друг к другу, и Альфред задохнулся от восторга: теперь они тёрлись друг о друга, сталкивались, содрогаясь в тесноте, упирались друг в друга, и...       Он закричал, когда ногти Герберта впились в его ягодицы, – но это был крик удовольствия, что смело боль, хороня её глубоко под собой.       И другое, совершенно иное удовольствие вошло в него над ключицей, слева, куда когда-то укусила Сара... это было уже слишком! Альфред застонал и, обнимая Герберта, припавшего к его шее, совсем лишился чувств.