Случилось, надо вам сказать, то, что события залетели ко мне в квартиру и за волосы вытащили меня и поволокли, и полетело всё, как чёртов скверный сон. Михаил Булгаков «записки юного врача. Морфий»
Я плакала. Действительно плакала. Нет, не так. Я рыдала, рыдала навзрыд, рыдала так, как никогда не рыдала. Было ощущение, что все слёзы, накопившиеся во мне за несколько лет подавления эмоций в самом дальнем уголке души, выплёскиваются теперь наружу и ни за что не хотят останавливаться. Не сказать, что мне стало легче. Я простодушно надеялась, что если заплачу, тяжесть исчезнет, но на самом деле меня так придавливало к земле, что становилось даже смешно. Я хотела смеяться, но вместо смеха из груди вырывался лишь горестный вой. Здесь, в лесу, куда я сбежала, этот вой был страшен и оглушителен; эхо разносило плач между деревьев, обращая звук во что-то леденяще-потустороннее. Я была уверена, что он слышен далеко и, возможно, напугал сейчас какого-нибудь одинокого путника, шедшего через лес домой. Я почему-то совершенно не стыжусь того, что плачу. В конце концов, он был Светоносным, а сейчас мне настолько темно, что хоть искорка изгнанника Небес была бы для меня спасением. И мне не стыдно за то, что я его любила. Ни капельки. И не стыдно за это перед Сэмом. Я не собиралась кричать всему миру, что — да, да, я люблю, Лена — вы подумайте! — Лена! Любит! Это не весело. Это катастрофа. Пора выложить все карты: я боялась и ненавидела любовь, я не переносила привязанностей, я делала всё, чтобы избежать и того и другого. А на самом деле сумела абстрагироваться лишь от любви, да и то ненадолго. Тогда, много лет назад, когда я действительно полюбила сильно и по-настоящему, и когда эта любовь истязала меня, как только могла, заставляя не верить людям, я научилась бояться говорить кому-то о том, что чувствую. Этот опыт заставил меня закрыться, за что я потом и поплатилась. Да, отстойная любовная история — фигня, но когда умерли бабушка с дедушкой, а я так и не успела сказать им, как люблю, сильнейшее чувство вины превратило меня в отчаянную привязанность-фобку, если так можно выразиться. Но, блин, бояться привязанностей — это ещё не уметь избегать их, поэтому обширная череда предательств от тех, кого я любила, стала новым уроком. Ну, а кто сказал, что таким дебилам, как я, должно вести с окружением? Но в чём я преуспела, так это в том, чтобы разучиться любить. Именно в том самом смысле, который обычно имеют в виду бесконечные влюблённые цыпочки и те, у кого «любовь-на-всю-жизнь». Я ненавидела и не верила в любовь. Как ненавидел и не верил в любовь Люцифер. Сэм — моё спасение. Люцифер — моё спасение. Эти два образа непостижимо сплелись в моём сознании, и иногда казалось, будто оба — один человек. Это, конечно, не так, но я не могла заставить себя винить себя же за то, что люблю их обоих. Я не могла винить себя за то, что полюбила того, кто в принципе — противоположен любви. Люцифер… Может, в этом-то всё и дело? Всё дело в том, что мы оба не желали знать такого чувства, как любовь, поэтому научили ему друг друга? «Ты знаешь, что такое любовь. Но ты боишься её и не хочешь снова испытать на себе», — сказал тогда Люцифер. Я зарычала, изо всех сил разбивая кулаки о землю, будто стараясь пробиться через земную кору к Клетке, где Светоносный был заключён тысячи и тысячи лет. Любовь. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Из груди снова рвался этот звериный вой, и я вскочила, ударяя кулаком в дерево. И ещё, и ещё, и ещё. Это нечестно! Я не чувствовала боли. Даже когда кисти рук кровоточили так, что холодели пальцы, я продолжала молотить по твёрдой коре, стараясь думать о том, что, когда я умру, мой призрак обязательно пропишется в этом лесу, привязанный к обагренному моей кровью дереву. Я отдаю тебе то, что недавно жестоко забрали. Я остановилась, резко подняв голову к небу. Я не должна плакать! Я не умею плакать! Я псих с паническими атаками, хронической депрессией и полным отсутствием слёз! — Что, сукин сын, ты мне отдал?! — заорала я в облака. — Что ты, убийца брата, отдал мне?! Резкая боль пронзила всё тело, и я, вскрикнув, упала на землю. Я бы списала это на мстительность Михаила, только вот зажившие шрамы на спине будто горели огнём, заставляя меня рычать сквозь зубы. Я вывернула руку, нащупывая рубцы. Они кровоточили. Не может быть… Взвизгнув, я согнулась пополам, отчасти радуясь, что чувствую эту резь. Потому что иначе я была близка к тому, чтобы сойти с ума. Похожее чувство я ощущала раньше. Эта тёплая боль... Когда она закончилась, я боялась открыть глаза. Я серьёзно боялась открыть глаза и увидеть то, по чему скучала и ненавидела одновременно. Крылья. Я по привычке повела плечами, и только когда по векам ударил свет, я распахнула глаза и, прищурившись, уставилась на сложенные крылья. Белые. Чисто-белые, почти светящиеся, больше, чем были. Они отдавали чем-то родным, и я неуверенно склонила голову набок, изучая перья. И только когда по щеке скатилась слеза, я осознала… Люцифер. Рот сам собой открылся, и я ничего не могла сделать с потоком слёз, заструившимся по лицу. Неправильно это, неверно… Я дрожащей рукой потянулась к крыльям, подушечками пальцев скользя по белоснежным перьям. Почти реальная картина того, как Михаил по одному собирал перья младшего брата после его Падения, как-то отогнала ярость на второй план. Я не знаю, как поняла это, как не поняла и того, почему боль унялась.***
Габриэль слушал, прислонившись к дереву. Он был невидим, но подходить ближе не было смысла — плач Елены был слышен за километры вокруг, и из-за него волосы на затылке шевелились. Архангел думал, что рыдания не заденут его души. В конце концов, на своём веку Фокусник видел столько женских слёз, что не перечесть, и давно привык к ним, превосходно абстрагируясь от причин и следствий — все женщины плачут. Но здесь… О, Отец, нет ничего хуже, чем слышать горестный вопль женщины, которая никогда не плачет. И почему-то осознание того, что Елена оплакивает гибель его, Габриэля, брата, Сатану, заставляло сердце Трикстера сжиматься. Не от жалости. Елена ненавидела жалость к себе. На самом деле Архангел не думал, что смерть Дьявола заставит страдать кого-нибудь, кроме Михаила. Сам Габриэль слишком хорошо знал брата после Падения — он настолько ненавидел созданное Отцом, что златокрылый неосознанно желал, чтобы угроза над человечеством исчезла навсегда. И это желание пересиливало любовь к старшему брату настолько, что Габриэль убедил себя, что не будет жалеть. А сейчас, когда Фокусник слушает горе той, кого Люцифер ненавидел, но сумел полюбить, переступая через свою природу, Габриэль слишком ярко осознаёт, как собственная боль начинает разъедать архангельскую сущность. Нечестно! До омерзения неправильно! Созрело непреодолимое желание прямо сейчас пойти и надрать Михаилу зад до такой степени, чтобы века не мог исцелиться, но Елена вдруг вскочила и что-то закричала в небо. Почему-то Габриэлю показалось, что она тоже в этот момент подумала о старшем Архангеле. И почти в тот же миг Фокусник увидел, как появляются крылья… Изумление было настолько огромным, что Габриэль раскрыл рот и невольно сделал несколько шагов в сторону девушки. Не может быть! Михаил вернул Елене крылья! И не просто крылья… До боли знакомое свечение на мгновение ударило по глазам Архангела. Люцифер. Габриэль отчётливо помнил, как Михаил, скрываясь от глаз Отца, собирал перья младшего брата по одному после того, как тот пал. Пафосные речи о том, как Люцифер провинился, были обращены ко всем, вот только от Трикстера ничего скрыться не могло — старший брат страдал, и Гейб наблюдал за ним, стараясь избежать собственной тоски. Крылья Елены хранили по частям найденную и забытую часть Светоносного, а для девушки, собирающей каждую крупицу памяти о дорогих ей людях, это, несомненно, будто присутствие Люцифера. Габриэль через горечь усмехнулся — Михаил доверил смертной, сумевшей изменить Дьявола, частичку его самого. Интересно, он теперь будет смотреть на неё с облаков и решать небесные кроссворды? Радоваться и злиться, что она смогла то, чего не смог он? Фокусник от души надеялся, что при каждом взгляде на Елену Михаил будет разъедаться муками совести. Видимо, не только Люцифер сдвинулся с мёртвой точки после появления урагана под названием «Елена Сингер»…***
— Прекрати брыкаться. Сядь и заткнись, — я достала ватку и смочила её в перекиси. — Ты такой же кусочек идиота, как и все в моём окружении. — Прекращай уже. Я в полном порядке! — Типичный Винчестер, — закатив глаза, я ткнула ватой в довольно большую царапину на лбу Адама. Он взвизгнул. — Ишь, запищал. А как же винчестеровская непробиваемость? М? Вот и молчи тогда, пока я тебе твой идиотизм промываю. Сзади раздался шорох и звук, похожий на грохот, с которым падет колонна, подпирающая здание. Я обернулась и гневно уставилась на клетчатую кучу. — Вы, блять, издеваетесь? — пиная стонущего Сэма в спину, воскликнула я. — Я не заказывала дождь из мужиков! Особенно Винчестеров! — Нрмальна, — выплёвывая пожухлый листок, выдавил охотник. — Ничего не сломал. — Если б сломал, пинком в спину не отделался бы, — рыкнула я. — Дай ладони промою. — Вы такие милые, аж тошнит, — вклинился Адам, самостоятельно обрабатывая свою царапину. — А ты б вообще молчал, — ткнула я пальцем в самого младшего Винчестера. — Не успел избавиться от участи презерватива для Архангела, как уже сваливаешься с крыши и разбиваешь лоб. Знала бы — не попросила этого хренова кота достать! Да, Адама отпустили, да, младшие Винчестеры ёбнулись с крыши дома, пытаясь достать орущего там кота, и да, Миллиган серьёзно всё ещё крутится с нами, хотя я была уверена, что если б события в сериале не заключили его в Клетке с Архангелами, он бы постарался держаться от братьев подальше. Уж не знаю, собирается ли он учиться быть охотником, но по шее от Дина Адам получить уже успел. За слова «А можно я постреляю в?..» Правда я ума не приложу, как старшему Винчестеру удастся выпнуть Адама обратно на учёбу и к девушкам — за прошедшую неделю ничего катастрофического ещё не произошло, зато демоны, аки тараканы, повылазили из дыр и тусуются вовсю, наверняка сейчас Кроули собирается власть захватывать. Плюс, Адам только что избавился от Архангела, уж не знаю, как с такими обстоятельствами можно продолжить нормальную жизнь. — Смотрите и учитесь, — поучительно сообщила я, обработав обоих Винчестеров. Я повела плечами, и за спиной появились крылья. Они слегка изменились; белоснежные перья и сейчас слегка отсвечивали мягким сиянием, но ближе к основанию они казались позолоченными. Это навевало определённые мысли о том, что я была не одна в том лесу. Почувствовав предательскую дрожь, я уставилась в пустоту, не замечая, как Адам буквально пожирает взглядом мои крылья. — Эй, — негромко позвал Сэм, беря в ладони мои забинтованные кисти. Он бы мог спросить «ты в порядке?», но это же Сэм, который узнал меня слишком хорошо. Это человек с воистину титановыми нервами, который теперь просто притянул меня к себе, поцеловав в лоб. Безмолвная поддержка вместо пустых «всё будет хорошо» — за это я его и люблю. — Я всё же не понимаю, каким образом тебе удаётся их прятать? — поинтересовался Адам, разглядывая перья. — Ну, в смысле… Ты же не Ангел. — И слава… богу, — запнувшись, отозвалась я. — Спроси у Михаила, его подарочек. — Нет уж, спасибо, — буркнул младший Винчестер. — Лучше я останусь в блаженном неведении. Я бросила ему кислую улыбку и подлетела вверх, разглядывая предполагаемое место обитания застрявшего кота. Крыша дома была засыпана жёлтыми листьями, среди которых едва различался чёрный комок. Ого! Я схватила находку и спустилась, ткнув ею Сэма в нос. — Смотри, это же тот котёнок, которого Кас хотел Дину подарить! — восторженно пропела я. — Как он здесь оказался? — Я даже понятия не имею, куда он после того случая делся, — фыркнул Сэм, отталкивая комок шерсти. — И почему он с тех пор ни на сантиметр не вырос. Я заулюлюкала, почёсывая котёнка по голове. Адам фыркнул; когда он заявился на порог дома Бобби, я встретила его точно так же. Но впечатление о себе я уже успела ему составить — Миллиган считал меня идиоткой с мозгами в жопе, но храброй и «блин, ты Винчестер больше, чем я». На что ему было гордо отвечено «Ты ещё Сингеров не знаешь!» и донёсшийся вдогонку с кухни смешок Бобби, как заключение. У семей охотников, знаете ли, свои причины гордиться детьми. — Поехало, поехало! — буквально закудахтал Адам, прилипая к оконному стеклу. Мы с Сэмом чуть не растеклись по окну, а у меня перья от возбуждения встали дыбом. В идеально чистую гостиную, которая, я уверена, скоро превратиться в сраку, вошли Кастиэль с Дином; у каждого в руках были пакеты с продуктами. Я утробно захрюкала от умиления, и Адам подавился, но от созерцания не оторвался. — Напомни, пожалуйста, ты, с двумя грошами в кармане, как смог урвать такой домик? — негромко спросила я, наблюдая, как Дин волочит Каса за руку. — Один чувак, работающий в экономической сфере, должен нам за спасение его жизни, — так же тихо пробормотал в ответ Сэм. — О, не продолжай. Уверена, тут замешана адская гончая и сделка. Когда-то читала такой фанфик, только вы с Дином там дом своей сестре покупали. — У нас есть сестра?! — воскликнул Сэмми и получил крылом по затылку. — Затухни! — шикнула я, втягивая крылья в спину. — Нет, у вас есть только Адам. Не раскатывай губу, — Адам хихикнул, а я прищурилась. — А дом Дину с Касом выбирала я. Коллективный процесс. Они что, танцуют? Все трое вновь приросли к окну, где Дин и Кас, обнявшись и прикрыв глаза, медленно покачивались в такт какой-то мелодии. — Что за песня? — загомонила я, тряся Сэма за руку. — Сэм, что за песня?! — Не кипишуй, — спокойно отозвался охотник, сдвигаясь чуть влево. — Я попросил Каса здесь небольшую дырочку сделать, — пояснил он, указывая на стену у окна. — Как раз для таких случаев. Но он не понял, зачем. Винчестер прислонился ухом к дыре в стене и зажмурился, пытаясь разобрать мелодию, пока мы с Адамом внимательно наблюдали за происходящим в гостиной. — Кажется, Тони Беннет… — Только не говори, что… — The way you look tonight, точно, — уверенно заявил Сэм, продолжая слушать. — О-о-о, я сейчас умру, — схватившись за сердце, застонала я. — Тебе плохо? — тут же всполошился охотник, хватая меня за плечи. — Нет, мне хорошо-о-о, — я опрокинулась в его руках назад, томно вздыхая. — Мне та-а-ак хорошо… Я медленно подняла глаза на Сэма и хихикнула. — Похоже, Кас всё-таки знал, для чего ты просишь. Винчестер нахмурился, и надпись «Здравствуй, Сэм, пожалуйста, убери отсюда свой длинный нос» засияла на его лбу всеми цветами радуги. Не успела я насладиться таким изысканным перлом от Кастиэля, как надпись исчезла. А ведь вещь-то хорошая, Кас явно учится новому. Жаль, что я не слышу, о чём говорят Кас с Дином. Они выглядят по-настоящему счастливыми, танцуя в обнимку посреди их нового дома. Не думала, что когда-нибудь это увижу; Кас положил голову на плечо Дина, охотник прислонился щекой к черноволосой макушке, оба в домашней одежде и улыбаются так ярко, что мне становится светло. — И вот они теперь серьёзно будут жить в этом доме? — удивлённо спросил Адам, бросая взгляд на фасад. — Вот просто как обычная пара? — Нет, конечно, — фыркнула я. — Мы ж охотники. Тем более, Дин без Сэма завянет через месяц, разве нет? — Сэм ткнул меня пальцем под рёбра, и я хихикнула. — Мотели, Импала, нечисть, бесконечная война с Тьмой — это никуда не исчезнет, но разве не круто иметь свой дом, куда всегда можно возвратиться? Сэм отвернулся, и я почувствовала его улыбку. Против всех своих умозаключений, я подошла к нему и обняла сзади за талию, прислонившись щекой к широкой спине. Район здесь спокойный и красивый. Хоть до Рождества ещё неблизко, многие жители уже начали украшать свои дома к празднику. Я абсолютно уверена, что Дин не сможет усидеть в такой обстановке достаточно долго для «порядочного гражданина Америки», в конце концов, он же чёртов Винчестер, но в данный момент и, может, на какое-то время, он был абсолютно счастлив, как и Кастиэль. Какой шиппер не хотел увидеть свою пару в таком вот месте со спокойствием на душе? Хоть на некоторое время без боли, страданий и сломанных костей. Я знаю, что такая жизнь не для Винчестеров. Но Дин заслуживает. И Сэм заслуживает, поэтому я аккуратно заглядываю в его глаза и прижимаюсь губами к его губам. Я вообще умная. Я понимаю, что никогда не буду достойна его. Он ведь знает, куда я убегала и как страдаю. Знает, что я далеко не равнодушна к его врагу. И по каким-то прямо-таки неземным причинам всё равно поддерживает и хранит в глазах эту пресловутую любовь, которая разрушает нахер всё, чего касается. И я, со своей мозговыносящей, неприемлемой во всех аспектах способностью до глубины чувствовать особо дорогих мне людей, ощущаю эту его любовь ко мне, которая вибрацией отдаётся где-то в моей душе. И каким-то образом находящую ответ. — Меня сейчас стошнит, — сообщил с заднего плана Адам. — Вы лучше посмотрите, что ту-у-у-ут… Кажется, за неделю я успела воспитать достойного Дестиэлевца! Радость от подобного умозаключения сменилась писком Румпельштильцхена — Дин в гостиной схватил Каса за запястья и прижал к стене, целуя так настойчиво, как я не видела ещё ни в одном подглядывании за ними. Мы с Сэмом чуть ли не вывалили языки, наблюдая за намечающийся порнушкой, но тут рядом что-то зашуршало, и Адам продемонстрировал добытую мной из параллельного мира картонную фигуру Дина. — Давайте поставим за окном, а когда они закончат… — радостно начал он. — Убери! — переполошилась я, врезаясь в Миллигана. — Такой момент испортишь! Мгновение эпичного полёта в грязь, удар ноги Адама в окно, поломанная в интересном месте картонка и внезапный гогот Сэма, не сумевшего сдержать естественный порыв. Секундная пауза, и мы вскочили, тут же встретившись взглядами с разъярённым и растрёпанным Дином по ту сторону окна. — Вы что тут, нахрен, забыли? — удивительно, как окно не разбилось. — А ну в темпе съебались, иначе я выйду и популярно объясню, почему непозволительно подглядывать за старшими! — Валим! — пискнула я, давя смех. Дин уже схватился за новенький кол из дуба и бросился к двери. — Сэм, возьми Адама! Винчестер схватил младшего брата, я схватила Сэма и, давя настойчивые мысли о сказке про репку, распахнула крылья и взмыла в воздух.***
Момент был невероятен до тех пор, пока Дин не услышал странный удар в окно. Он уж было подорвался за оружием, как мгновением позже ушей коснулся приглушённый стеклом гогот на низкой ноте, в котором Винчестер без труда распознал истерику младшего братца. Сознание тут же разделилось на три фронта; один принялся изо всех охотничьих сил давить приступ неконтролируемого смеха при виде растрёпанной Елены, с боевым выражением лица раскинувшейся на Адаме, сжимающем картонную фигуру Дина; другой желал забиться в угол от смущения, третий же в мгновение ока собрал весь матерный словарный запас и приготовился излить сей поток на головы наглых мелких. В недолгой борьбе победил третий фронт, и старший Винчестер, оставив раскрасневшегося Кастиэля у стены и для остроты выволочки схватив кол из дуба, что есть силы заорал на троицу, застывшую за окном. Дабы донести всю серьёзность своего возмущения, Дин сделал вид, что уже бежит на улицу с целью вогнать кол в самые пикантные места. Елена, что-то крикнув своим соучастникам, схватила Сэмми за куртку и резко взмыла в воздух. Последней в окне мелькнула ехидная рожа Адама, его ботинок элегантным движением оставил на стекле смачный отпечаток, а громоподобное дружное ржание, последовавшее следом, прозвучало так ясно, будто троица находилась в комнате. Дин нервно огляделся, от души надеясь, что им не пришло в голову разместиться на чердаке. Он обернулся к Касу, и тот покачал головой. Значит, дома никого нет. Винчестер уже давно привык, что Ангел отвечает на незаданные вслух вопросы. — А ещё я не могу понять, как Елене удаётся прятать крылья, — словно продолжая прерванный разговор, произнёс Серафим. Он слегка опустил голову, отчаянно стараясь скрыть румянец. — Я могу предположить, что Михаил расщедрился на возвращение ей крыльев, но она остаётся человеком… Думаю, здесь что-то не так. Дин не ответил и, не сводя с Каса тяжёлого взгляда, сделал шаг к навстречу. — А ещё её перья кажутся мне знакомыми, — румянец Касу скрыть не удалось, ибо краска затопила почти всё его лицо. — Ты думаешь то, что Сэм с Еленой купили нам этот дом — хорошая идея?.. — Я думаю, что пока всё более-менее спокойно, нам можно побыть немного счастливыми, как считаешь? — негромко поинтересовался Дин, подходя к Ангелу почти вплотную. — Я… Что ты хочешь сделать, Дин? — почти задыхаясь, взволнованно спросил Кастиэль. — Я? — Винчестер наклонил голову и коснулся губами впадинки у горла Серафима. — Я хочу сорвать с тебя одежду и продвинуть наши отношения на новый уровень. — Я не… Дин не дал Касу продолжить, ведь в фанфиках, которые они сумели отрыть в залежах вещей Елены, в такие моменты Ангел начинал болтать много лишнего, а зная характер любовника, Дин совсем не исключал факта, что фикрайтеры вполне пророчески описали подобные сцены. Посему охотник заткнул Кастиэля поцелуем, решив идти наперекор всему, что включало в себя его собственные, завядшие в прошлом, принципы, мнение большинства, природу и фикрайтеров вместе взятых — хоть Дин никогда и не занимался любовью с мужчинами, он постарается, чтобы ничего и никто не помешал тому сладкому чувству, что уже разливалось в их телах. Возможно, Кас почувствовал настроение Дина, потому что больше не проронил ни слова, слишком чутко прислушиваясь к тому, что делал Винчестер. Он хороший ученик — когда охотник резко стянул с Ангела рубашку, Кастиэль сам приник губами к шее Дина, с удовольствием слушая тихий стон. На этот раз перемещение не принесло Дину никаких неприятных ощущений; внезапно обнаружив себя опрокинутым на новой широкой кровати, он прикрыл глаза, секунду наслаждаясь прохладным взмахом крыльев, а потом Кас сорвал с него футболку и прошёлся поцелуями по обнажённому торсу. Винчестер никогда не предполагал, что будет получать наслаждение, длившееся, казалось, вечность, от одних только поцелуев. Ещё чуть-чуть, и охотник точно потеряется в этих чувствах. Он никогда не занимался сексом по любви до этого времени. Он и не хотел раньше. Он даже не думал, что сможет очутиться за границей Вселенной вместе с Касом и не захотеть возвращаться обратно.***
Казалось бы, куда дальше-то? Счастливые Дин и Кастиэль? Есть. Мои крылья? Есть. Вернувшийся Адам? Пожалуйста. Да я за несколько сезонов не наблюдала столько позитива, как сейчас. Как ни крути, но картинка, демонстрирующая откармливание свиньи на убой никак не желала покидать мои мысли. Да и вообще, после стольких лет наблюдений за сериалом довольно сложно поверить в простодушие Небес. Если б я была кем-то поважнее, то решила бы, что Михаил меня зачем-то задабривает, но так как всё, что я сделала — это по-вселенски подставила себя и немного изменила историю, то я искренне не понимала, чем заслужила происходящее сейчас. Эти мысли табуном прогрохотали у меня в мозгу, пока я стояла и тупо пялилась на улыбающуюся мне Карен Сингер в гостиной Бобби. — Ма?.. — хрипло пискнула я, хватаясь за такого же остолбеневшего Сэма, чтобы не упасть. Почему-то назвать её «мамой» было так же легко, как когда-то Бобби «папой». От этого женщина просияла, и я почувствовала неожиданное тепло в груди. Сэм первым пришёл в себя и аккуратно двинулся назад, чтобы не мешать мне и Бобби. Я почти не заметила, как он выпнул Адама из дома, и продолжала переводить непонимающий взгляд с отца на мать. — Что… — У нас немного времени, — так же хрипло, как и я, произнёс Бобби. Какая-то часть встала на место. Конечно, воскрешать мою маму никто не собирался. Но даже поговорить с ней — я ж не вернула Бога на Небеса, в конце концов, откуда такая доброжелательность! Я протянула дрожащую руку вперёд, и Карен схватилась за неё, притягивая меня к себе. Уж не знаю, что говорят при недолгом воссоединении члены такой семьи, как наша. Думаю, и мама с папой не знали, поэтому какое-то время мы просто стояли, обнявшись. А потом я начала говорить — о своей жизни, о том, что было раньше, о последних событиях, о том, что мне не нравится плакать, о Сэме и про то, что в последнее время я очень часто летаю. Когда Бобби отошёл за чаем, я тихо рассказала маме о Люцифере. Нет, я не думала, что Бобби будет сильно осуждать меня, ведь всё и так и так кончилось, но мне почему-то казалось, что кроме Карен я никому не смогу рассказать. В принципе, представьте ситуацию — к вам приходит дочь и говорит, что любит Дьявола. Лично я, со всем своим воображением, не могу вообразить реакцию. Но Карен, видимо, могла. Не знаю, как обстоит её покой на Небесах, но она не отреагировала так, как стандартные родители. Видимо, привыкла. И слишком сильно любила меня, чтобы заставлять переживать всё заново. В последнее время я правда часто летаю. Далеко и высоко, иногда с Сэмом, но чаще одна. В этот раз я совершила длительную «прогулку» с двумя остановками. На машине это путешествие составило бы часов двадцать (знаю, по навигатору смотрела), но на крыльях, особенно на новых, всё вышло куда короче. В Нью-Йорке было теплее, чем в Южной Дакоте, поэтому тёплую куртку я оставила в одном из переулков, как и плавательные очки, защищающие глаза от ветра. От крыльев шло тепло, и именно оно не дало мне превратиться в ледышку во время стремительного полёта, не куртка. А вчера мама исчезла, пробыв с нами почти целый день. В какой-то момент я просто заснула у неё на коленях, а когда проснулась, Карен уже не было. Наверное, именно из-за этого я решила отправиться куда-нибудь подальше. Смутные сомнения насчёт доброжелательности Ангелов рассеялись; обрести маму на один день, а потом так резко снова потерять было хуже, чем вообще её не встретить. Люцифер бы так со мной не поступил. Я прикрыла глаза, втягивая носом ночной воздух. Потом повернулась в воздухе и вгляделась в заходящее на западе солнце, освещающее вершины зданий города, который никогда не спит. Сейчас закат был тех оттенков, которые любил наблюдать на утёсе Падший. Он приходил ко мне во сне. Надеяться на то, что Дьявол жив и каким-то чудом залез в мой мозг, пока я спала — глупо. И смешно. И ванильно, чёрт подери. Хотя, вряд ли Сатана и ванильность хоть каким-то боком соприкасаются. Из двух вариантов он бы выбрал второй — не давать мне встретиться с матерью. И поступил бы лучше, чем Михаил. Люцифер — монстр. Он хотел уничтожить человечество. Завоевать Небеса. Он Падший, предавший Бога. Ненавидящий людей. Ненавидящий собственных созданий. Породивший грех. Я резко взлетела выше и завертелась в воздухе, раскинув руки в стороны. А ещё он Светоносный. Он Архангел, сумевший привязаться к человеку с мозгами набекрень и шилом в заднице. Он воин, покинувший поле боя по просьбе девчонки. И, клянусь, тогда он вознёсся настолько высоко, что другим Ангелам и не снилось.