Мята, мед и молоко

Хмурое осеннее утро тонуло в тумане и рыжий затылок был единственным ярким пятном в этой безнадежной серости, когда я заметил его впервые. Дурацкий бурый свитер с косами, висящий мешком; торчащая из-под него рубашка, не то синяя, не то серая; простые джинсы; стоптанные кеды; рюкзак на одном плече и стопка конспектов, прижатая к груди. Ничего особенного, просто очередной первогодка в нашей альма-матер. Потом он мелькал в коридорах, столовой, опустевшем по причине холодов парке... Тут и там он, тускло-солнечный, притягивал взгляд. И чем дольше я за ним наблюдал, тем хуже мне становилось. У него не было друзей. И этот тоскливый, больной взгляд, обращенный на смеющихся однокурсников, выжигал душу. Всегда везде один... Как потерявшийся котенок под дождем. Так и хотелось подойти к нему, притянуть к себе и тискать это чудо, наслаждаясь его заливистым смехом... Но, да, с малознакомыми людьми так делать почему-то нельзя. Неприлично. А как подступиться к нему «цивилизованно», я не представлял. Думал, отслеживал, искал в толпе, отмечая, как его фигурка все сильнее сгибается под тяжестью печали. *** Когда моего солнечного зажал в углу Тэм, альфа, с двумя прихвостнями, я взбесился. Ненавижу эту шайку пустоголовых спортсменов, считающих себя королями мира только из-за того, что у их родителей есть деньги. А у рыжика, смотрящего на них глазами испуганного олененка, их, очевидно, нет. И это, в свою очередь, дает этим самцам право над ним издеваться?! Фигушки! Слететь по лестнице, перескакивая через ступени, и вмешаться в их «беседу» — дело пары секунд. — Фу, песики, место! Отстаньте от ребенка, он не виноват, что в момент раздачи мозгов вы закидывались стероидами! Альфы неохотно оглянулись. Тэм, с наигранной ленцой отступив от жертвы, переключился на меня. Смерил взглядом, поржал. Выдал неизменное: «Отвали, головастик!» — получил в ответ красноречивую фигуру из трех пальцев и полез в драку. Перехватить его руку и выполнить простенький, но действенный болевой прием, заставив здоровяка привстать на цыпочки, поскуливая от боли, проще простого. Мы проходим это уже, наверное, в сотый раз, и результат всегда один: Тэм шипит, плюется, но послушно извиняется, а потом забирает своих шавок и сваливает. Никак уяснить не может, что мудрые родители записали сына в школу боевых искусств, а не в кружок лепки и шитья. Тупица, что тут говорить. Обернувшись, вижу, что паренек сидит на полу, вцепившись в тетрадки так, что костяшки побелели. Подхожу, протягиваю руку, предлагая помощь. Он смотрит, неуверенно подает свою, поднимается. Высвобождает конечность из моих пальцев, смущенно поправляет челку, закрывающую левую половину лица, и выдыхает неуверенное «спасибо». Упускать такой шанс — сущий идиотизм, а потому я расцветаю обаятельнейшей из улыбок и представляюсь: — Я Ноэль. А как тебя зовут? Он почему-то мнется, что-то бессвязно лепечет... — Не хочешь называть свое имя? Он прикрывается конспектами и мотает головой. — Ничего не понял, но буду звать тебя... — задумываюсь на мгновение, — Хани! Можно? Ты милый и вкусно пахнешь! Солнышко краснеет и соглашается. Провожаю его до аудитории, мысленно танцуя ламбаду! *** Теперь мы киваем друг другу при встрече, изредка перекидываемся парой фраз, но на более тесный контакт Хани не идет. Сбегает под дурацкими предлогами, будто боится меня... Или стесняется... Чудесный робкий котенок! Ну хоть Тэм усвоил урок и больше к нему не лезет. И правильно, я, конечно, душка, но омег в обиду не дам. Не так воспитан. *** Все чаще застаю паренька в библиотеке. Но изучает он, вопреки ожиданиям, не реставрационные справочники, а риэлтерские сайты. Если он ищет жилье, то... У меня есть план! Покопаться в истории браузера, выяснить, на каких сайтах он бывает чаще всего, написать соответствующее объявление и ждать, пока солнышко сам постучит в дверь! Проще простого, благо старая квартира отца в моем полном распоряжении. Три комнаты, все удобства, до универа десяток минут пешком. И ортопедический диван-кровать — не то подарок довольного клиента отца, не то поклонника папули — будет очень кстати. Приберусь и начну «искать» соседа, чтобы делить с ним жилплощадь, квартплату и досуг. *** Через три дюжины отказов на пороге оказывается Хани. Изумленно глядит на меня, я кажусь не менее удивленным, и парень не замечает подвоха. Покончив с осмотром жилища, вопросами о причине сдачи комнаты и прочими формальностями, мы сидим на кухне, пьем чай, болтаем о всякой ерунде... Расставаясь с ним, я ни на секунду не сомневаюсь — мы встретимся вновь. А как иначе? Он рыжий, я в зеленом, мы просто созданы друг для друга! *** Соседом Хани оказывается идеальным: вещи не разбрасывает, мусор не складирует, присутствием не раздражает. Первое время скользит тенью, замирая от каждого шороха, но постепенно привыкает, начиная раскрываться, обнажать сущность. Сначала умилительно отчитывает за питание полуфабрикатами, тащит в супермаркет закупаться полезными овощами и обалденно их готовит! Потом робко просит посмотреть с ним ужастик, потому что сам фильм интересный, но смотреть его в одиночестве очень страшно. И сидит в гостиной, забравшись на диван с ногами, не отрывая глаз от плазмы, вцепившись в мое предплечье обеими руками... В самые кровавые моменты жмурится, прячет лицо на плече, а когда все заканчивается, заявляет, что смерти были ненатуральными, и персонажи вели себя как дураки, но ночник в своей комнате не гасит и еще неделю обходит зеркала стороной... Однажды за обедом признается, что первое время побаивался меня, считая альфой. И здорово удивился, осознав ошибку. Зато я не удивляюсь совершенно. Освежающий мятный запах часто вводит людей в заблуждение. Да и характером я, к сожалению или к счастью, не нежная фиалочка. А неформальная одежда, выкрашенные в неоново-зеленый, под цвет линз, концы рваного каре и множественный пирсинг подсознательно ассоциируются у таких домашних мальчиков, как Хани, с чем-то нехорошим. Опасным. И их инстинкты велят держаться от таких людей подальше, хотя это всего лишь один из способов самовыражения. Как танцующие олени на его красном свитере. Или бесконечный полосатый шарф, которым он укутывается до самых глаз. Теперь по утрам, в отличие от хмурого сонного меня, рыжик бодро подпевает радио, жарит тосты и занимает ванную на целый час. Я варю кофе, окончательно просыпаюсь под контрастным душем, оперативно собираюсь и по дороге в универ узнаю обо всех планах Хани на этот день. А вечером встречаю после закрытия книжного, где он работает на полставки. Показываю город, знакомлю со своими друзьями, вытаскиваю на интересные мероприятия. И с ума схожу от неправильности испытываемых к нему чувств. *** Хотеть омегу, если ты альфа, — естественно. Но как омега может мечтать о другом омеге? Не представляю. И хочу. Очень! И его пол здесь совершенно не при чем. Не только тело — мне нужен весь Хани: его мысли, родинки, дурацкие песенки, теплое тело в объятиях и рыжеволосая голова на соседней подушке. Нежно целовать его по утрам, раздевать перед сном и чувствовать, как весь он, распаленный, растрепанный, шепчет мое имя, выгибаясь в оргазме, а потом, смутившись, закапывается в одеяле. Бережно обнимать этот кокон, пытаясь достать из него свое чудо, и признаваться в любви. Потому что это правда. Как бы безумно, странно и неправильно это не звучало... Я люблю Хани. Люблю! Его медово-молочный запах; улыбку, лишающую проблемы большей части своей гнетущей тревожности; ненавязчивую заботу; многранность характера. Даже музыку, фильмы, книги, о которых он так восторженно рассказывает! Люблю... И понятия не имею, что с этим делать. *** С каждым днем находиться рядом с ним все тяжелее. Его чистота, невинность заставляют чувствовать себя больным на всю голову извращенцем. Потому что нельзя! Нельзя? Нельзя... Мне нужно отвлечься! А что стирает память лучше выпивки, танцев и горячего альфы? Модный клуб, пара-тройка коктейлей, и чьи-то руки уже скользят по телу, губы слюнявят шею, а в бедро упирается чужой стояк. Увести его в уборную, запереться там, заняться сексом. Вытрахать все бредовые мысли, последствия долгого воздержания... Альфа, перестав лапать мою задницу, разворачивается в нужную сторону, тянет за собой. Представляю, как оказываюсь распластанным на мраморной столешнице рядом с раковиной, тягучую боль в заднице, чужое пыхтение за спиной и... вырываюсь. Он тоже пьян, реакции замедлены, и поймать меня снова он не успевает. Или не пытается вообще? Я не знаю, потому что уже выскакиваю на улицу, жадно глотая холодный ночной воздух. Осматриваюсь, выбирая дорогу, на ходу натягиваю куртку, зеленую в черную полоску, стилизованную то ли под тупомордую рыбину, то ли динозавра. Капюшон на голову, наушники, завалявшиеся в кармане, в уши, музыку погромче... На дисплее телефона шестнадцать пропущенных от Хани. И десяток встревоженных СМС. Нужно отозваться, написать какую-нибудь успокоительную чушь, но пальцы набирают безумное: «Я люблю тебя». Отправляют. Если ты не ответишь, если не захочешь... Мы просто свалим все на чертовы коктейли! *** Дома на меня налетает рыжик, похожий на сердитого встрепанного воробья. — Почему ты не отвечал на звонки? Не встретил меня? Что-то случилось? — не дождавшись ответа, он бегло осматривает меня, принюхивается, удивленно вскидывает брови. — Ты пьян? — Не настолько, чтобы не отвечать за свои слова. Хани, потупившись, скрывает лицо в волосах. Значит, сообщение он получил. Чудесно, потому что я собираюсь разобраться во всем раз и навсегда! — Ты будешь встречаться со мной? — бешено бьющееся сердце, почти проламывающее грудную клетку, странно контрастирует с ровным, спокойным голосом, которым я задаю самый главный вопрос. Он дергается, вскидывает голову, смотрит зло, а потом резким судорожным движением отбрасывает с лица челку, оттягивает ворот тонкого домашнего свитера, демонстрируя обожженную кожу. — Встречаться? Со мной? Таким?! — в его глазах обреченная вера в собственное уродство, и эта горечь разъедает душу, как кислота. Он стоит так близко, что, протянув руку, я легко дотягиваюсь до него. Скольжу пальцами по краю нижней челюсти, ладонью глажу шею, чувствуя все неровности кожи. Рыжик замирает, кажется, даже перестает дышать. — Хани, я знаю про шрамы, — и никогда ни о чем не спрошу, потому что бестактные вопросы ранят человека, а Хани достаточно настрадался. Мягко улыбаюсь, придвигаясь ближе, нежно массируя затылок и, большим пальцем, за ухом. Он прикрывает глаза, легонько трется щекой о мою ладонь, а затем подается вперед и прижимается губами к моим. Он совсем не умеет целоваться, и я осторожно перехватываю инициативу. Пробую его на вкус, ласкаю нежно, не спеша пускать в ход язык. Еще не время. Отстранившись, на всякий случай уточняю: — Это значит «да»? — Да! — он радостно кивает, но почти сразу добавляет обеспокоенно: — Если тебе не противно. Отрицательно качаю головой, наслаждаясь восхитительным запахом молока и меда. — Не тогда, когда ты так волшебно пахнешь. Выпускать любимого из рук не хочется, но и дальше стоять посреди коридора в куртке и сапогах глупо. Стягиваю лишнее. Хани тащит меня на кухню, кормить поздним ужином. За едой он рассказывает о новых книгах, привезенных в магазин, о реферате, который им задали на понедельник. Сгружая посуду в мойку, он подходит слишком близко, чем я незамедлительно пользуюсь, запирая его в кольце рук и коротко целуя в щеку. — Я люблю тебя, Хани. И хочу, очень. Он прижимается сильнее, прячет заалевшее лицо и выдыхает тихо: — Сначала душ. От тебя пахнет чужим возбуждением и... — короткая пауза, — альфой. Неприятно... Обнимаю его крепче, понимаю, что совершенно забыл о своем «приключении», а напоминание о чужих касаниях заставляет «оскверненную» кожу гореть и чесаться. — Пойдем вместе? — и, не дожидаясь протестов, увлекаю его в нужную сторону. *** Пока Хани избавляется от одежды и торопливо скрывается за матовой дверью душевой кабинки, я спокойно перестилаю кровать, ищу чистые полотенца, чищу зубы, снимаю линзы, раздеваюсь. Рыжик стоит под струями теплой воды, запрокинув голову, обняв себя за плечи. На звук открываемой и закрываемой двери он не реагирует. Дает шанс рассмотреть себя получше, прочувствовать ситуацию и сбежать. Смотрю: ожог, начинающийся на нижней части лица, совсем маленьком участке, переходит по шее на левое плечо до самого локтя, цепляет бок, образует отдельное пятно на ягодице и еще одно на правой лопатке. Шрамы старые, уже успевшие побелеть, и мне страшно думать о том, какую боль они причиняли Хани раньше. Встряхиваю головой, изгоняя невеселые мысли. Обхватываю Хани за плечи, поверх его собственных рук, прижимаюсь к спине, целую за ухом. Он медленно разворачивается, убирает облепившие лицо мокрые волосы и получает еще один поцелуй, ласковый и нежный. Осторожно обвожу языком его губы, слегка прикусываю нижнюю, заставляя охнуть от неожиданности, и, воспользовавшись моментом, углубляю поцелуй. Хани изумленно распахивает глаза, когда наталкивается своим языком на шарик пирсинга в моем. Обводит его по кругу, прикусывает штангу, несильно тянет. Оторвавшись от любимых губ, вновь разворачиваю Хани спиной и усаживаю на специальную скамеечку. — Зачем? — он удивленно смотрит, как я тянусь к полке, уставленной различными флаконами, выбирая нужный шампунь. — Буду тебя нежить. — Но такой ответ его не успокаивает. — Я думал, мы просто... — Хани запинается, и продолжает совсем тихо, — переспим. — Непременно! — выдавив нужное количество шампуня на руку, начинаю распределять по волосам, спадающим на спину красивыми волнами. Рыжик дергается, а я наконец понимаю, что сказал. Спешу объясниться: — Хороший мой, удовольствие партнеру можно доставить разными способами. Например, так, — запустив пальцы в его роскошную шевелюру, массирую кожу, взбивая пену, и слышу тихий стон. — Хочу, чтобы наш первый раз был особенным, чтобы ты не боялся и смог расслабиться. Снимаю душ, прошу закрыть глаза, смываю мыльные хлопья. Повторяю процедуру, мне нравится так ненавязчиво и интимно его касаться. Потом беру гель для душа, но Хани меня останавливает: — Твоя очередь, присаживайся. Занимаю освободившееся место, чувствуя, как тонкие пальцы касаются плеч, шеи, проходят по ушам, легко касаются сережек и наконец зарываются в разноцветные пряди. А потом я выпадаю из действительности, превращаясь в мурчащее от удовольствия желе. В реальность меня возвращает смешливое: — Только не засыпай здесь, ладно? Хани, оказывается, успевает и вымыть голову, и потереть спинку, и смыть пену. Забираю у него мочалку, убираю скамейку, выливаю гель и замечаю, как Хани таращится на мою грудь. — Ой... У тебя и здесь проколы?! Прослеживаю его взгляд. — А, да! Тебе не нравится? Рыжик продолжает неотрывно смотреть на мои маленькие розовые соски, украшенные пластиковыми штангами с неоново-зелеными шариками. — Можешь потрогать, если хочешь. Пальчики незамедлительно касаются груди, обводят ареолу, задевают шарик и испуганно отдергиваются. — Продолжай, они давно прижились. — А зачем вообще... То есть это так странно... — Он гладит ладонями плечи, обводит ключицы, рассматривает, изучает мое тело. Проявляет инициативу и даже не думает краснеть! — Ну... Я совсем не чувствительный здесь, — прохожусь пальцем по чужому соску, аккуратному и напряженному, вызывая легкую дрожь, и шепчу, вовлекая Хани в головокружительный поцелуй: — В отличие от тебя. Прикосновения рук становятся настойчивее, ласки — смелее. Дразняще провести ногтями вдоль позвоночника, слыша, как сбивается дыхание. Ладонями по бедрам, спине, груди. Выцеловывать шею, плечи, мысленно обещая пересчитать все веснушки на светлой коже, вдыхать его сладкий запах, не замутненный никакими посторонними отдушками. Слышать стоны, когда губы смыкаются на соске, а пальцы нежно массируют второй, и чувствовать, как руки Хани судорожно сжимают мои волосы, стараясь притянуть ближе. Он такой податливый, чувствительный, откликающийся на малейшее прикосновение, совершенно не похожий на всех прошлых партнеров-альф, что у меня просто сносит крышу. Вжимаю Хани в стенку, просовывая колено между стройных ног, чувствуя его возбуждение. Глажу затылок, охотно позволяю любимому вести в поцелуе, накрывая второй рукой его твердый член. Подушечками ласкаю обнаженную головку, размазываю выступившую смазку по всей длине, обхватываю ладонью, начиная движение. Рыжик приоткрывает затуманенные страстью глаза, толкаясь навстречу. А потом, к немалому удивлению, начинает в точности повторять мои действия. Теперь мы стонем в унисон, тремся друг о друга, сталкиваемся губами, покрываем чужую кожу укусами и засосами, потому что хочется быть еще ближе, прижаться теснее, утвердить свое право на выгибающееся от наслаждения тело... Разрядка наступает внезапно, и от взрывающихся под веками звезд я на секунду лишаюсь всех чувств разом. У Хани подкашиваются ноги, но упасть я ему не даю. Аккуратно сажаю на пол, обессилено плюхаюсь рядом и, положив голову ему на плечо, восстанавливаю дыхание. Потом мою нас еще раз, хорошенько вытираю рыжика полотенцем, сушусь сам. Мы кое-как доползаем до кровати, почти мгновенно вырубаясь. Утром я бужу любимого первым в его жизни минетом, заставляя Хани метаться по постели, выстанывать мое имя и умолять о большем. А через пару дней и сам оказываюсь в схожем положении, потому что под маской скромника обнаруживается чертовски талантливый ученик, любопытный и открытый для новых экспериментов. *** Мы не афишируем отношения из-за Хани, опасающегося непонимания со стороны сокурсников. Но ходить в кафе, кино и гулять по улицам за ручку это не мешает совершенно. Мы же омеги, мы пахнем друг другом, но никому и в голову не приходит, что за этим стоит что-то большее, чем просто долгое проживание в одной квартире. *** На Рождество мы едем знакомиться с родителями. Хани ужасно нервничает, по тридцать раз в день задавая вопросы из серии: «А вдруг я им не понравлюсь? Если скажу что-нибудь глупое?» и «Может лучше синий свитер? Или тот, зеленый, из тонкой шерсти?». Я успокаиваю его, как могу, но всегда находится новый повод для сомнений. Вот и сейчас он, замерев с шапкой в руках, вспоминает: — Я даже не знаю, чем они занимаются! — И в глазах зарождается паника. Спешу его просветить. — Мой отец — архитектор, это у нас семейное, а папуля пишет книги. Хорошие и разные, парочку даже экранизировали. Предвосхищая твой следующий вопрос: они тоже люди, и говорить с ними можно обо всем на свете. И, да, они знают, что мой парень — омега. Рыжик вздыхает, надевает, наконец, шапку, глядится в зеркало, подтягивая шарф повыше. Завешивать лицо волосами он перестал, но от этого вязаного монстра избавляться не спешит. Я не настаиваю. Всему свое время. Уже на лестничной клетке, глядя, как Хани возится с ключами, добавляю оптимистично: — Они классные, вот увидишь.