***
— Мы же не собирались останавливаться? — осторожно поинтересовался Раду, когда Марджелату остановил коня и спешился у корчмы. — А теперь собираемся, — тот криво ухмыльнулся. — Постоялый двор тут искать нечего, но авось хозяин за пару монет на сеновал ночевать пустит. — Он-то пустит, — Раду покосился на мрачную физиономию друга и вздохнул. — Но мы ж вроде как спешили. — Завтра наверстаем. А уехать, не расплатившись с этим дедом, нехорошо будет. Ты ж его проклясть обещал. Слово держать надо, Зайчик. — Так обратно той же дорогой поедем, тогда и сквитаюсь. — А чего откладывать-то, за ночь управимся. — Марджелату ногой распахнул дверь, которая от такого обращения душераздирающе скрипнула. Раду покачал головой, прихватил седельные сумки и двинулся следом, жалея, что заикнулся про месть. Конечно, со своей лошади он пылинки сдувал, и отплатить человеку, посмевшему ее ударить, хотелось, но не до смерти же. А у Марджелату физиономия была — как только не пристрелил на месте. — Только давай на этот раз без драки обойдемся, ладно? — попросил Раду, пристраиваясь на лавке рядом с другом. — Зайчик, ну ты же знаешь, я первым не начинаю, — усмехнулся тот. — А ты сегодня совсем не начинай, ладно? Конечно, в корчме было всего два человека, из которых один — старик, того и гляди на ходу рассыплется, а второй дремал, положив голову на стол, и сивухой от него через всю комнату разило. Да еще какой-то мальчишка крутился. Вроде и не с кем устроить потасовку, но Раду хорошо знал талант Марджелату нарваться в плохом настроении на драку где угодно. — Зайчик, у нас другие планы, — протянул он тоном, который обычно ничего хорошего окружающим не сулил. — Лучше расскажи, как ты деда проклинать-то собрался? — Да так, была одна мысль, но я думал, когда обратно поедем. А сейчас вот не знаю, получится ли. От знахарки местной зависит. — От знахарки? Ой, Зайчик, только не говори, что ты его действительно проклясть решил. — Да не, травками кой-какими разжиться надо. И будет этому деду такое проклятие... — мечтательно протянул Раду. — Только влезть к нему понадобится. — Ну так чужой огород не дворец господаря и не австрийское посольство, — хмыкнул Марджелату уже более мирно, и у Раду немного отлегло от сердца. Может и вправду дело обойдется налетом на чужой огород да недоброй шуткой над его хозяином. После ужина он отошел договориться про ночлег и расседлать коней, а когда вернулся, надежда на благоприятный исход рассеялась, как туман над полем. Маржделату с мрачным прищуром промывал револьвер и разговаривал с крутившимся в зале мальчонкой. — Михай-то вредный дед. А уж псина у него, — мальчишка демонстративно потер седалище, — у-у-у... — Прямо у-у-у? — весело поинтересовался Марджелату, но прищур оставался недобрым. — Злющий. И зубищи — во! — он развел руками, показывая, какого размера зубищи. — Дяденька, а пистоль посмотреть можно? Раду ожидал, что тут-то мальчишку и прогонят, свое оружие Марджелату в чужие руки давать не любил, но тот внезапно подвинул револьвер. — Смотри, только нажимать чего не вздумай. — Здорово! Вот все обзавидуются... Они такой даже не видели, а я ажно держал! — Мальчишка благоговейно покрутил револьвер в руках. — Лука! Не надоедай господам! Поди свиньям корму задай! — послышался оклик хозяина корчмы. — Тятька зовет, — вздохнул мальчишка, нехотя возвращая револьвер хозяину. — Ну раз зовет, то беги. И...— Марджелату подмигнул Луке, а тот широко улыбнулся в ответ, показав щербатые зубы. — Все сделаю, господин хороший, не извольте беспокоиться! — И что сделает? — поинтересовался Раду, когда мальчишка умчался прочь. — Да так... — Марджелату неопределенно махнул рукой. — Кстати, знахарка твоя на другом конце деревни живет. Третий дом от околицы. — Выяснил уже? — Раду усмехнулся, подхватил седельные сумки и направился к двери. — Пойдем пока на ночлег устроимся. Сарай здесь знатный, сено свежее, и даже одеяла дали, целых два.***
Сарай и правда оказался знатный — большой, добротные стены и крыша, недавно справленные, никакой ливень не промочит, и снегом не засыплет. В таком ночевать лучше, чем на постоялом дворе. Свет проникал через небольшие окошки под стрехой. Пахло сеном и яблоками, два мешка которых обнаружились под лестницей. Пока Марджелату лазил наверх, проверить, есть ли окна и там, на случай, если придется отстреливаться или уходить по крышам, Раду сгреб сено в кучу, разровнял, бросил одеяла. — Королевское ложе, — сообщил он спустившемуся Марджелату. Тот вынул из мешка два яблока, бросил одно ему, разлегся на сене и захрустел. — Зайчик, шел бы ты к знахарке. — Ага, — Раду плюхнулся рядом с Марджелату. — Пойду скоро, не горит. — А ты не скоро, ты сейчас давай, — Марджелату доел яблоко и слизнул сок с пальцев. — Ночью бегать еще, да и поспать не помешало бы. — А ты что, не идешь? — Раду уходить явно не собирался. — Мне-то там чего делать? — Марджелату махнул рукой. — Или боишься один не уговорить? — Может, и боюсь, — Раду фыркнул. — Вдвоем убеждать сподручнее. — Ступай, ступай, все у тебя получится. А я пока посплю. Вернешься — растолкаешь, — Марджелату подложил под голову седельную сумку и надвинул шляпу на глаза. — А будет, кого расталкивать? — не удержался Раду. — Или придется по всей деревне выискивать, где шум и драка? — Зайчик, неужто не доверяешь? — Марджелату зыркнул из-под шляпы. — Разве я когда... — А в Могошая? В Тырговиште? — принялся перечислять Раду, загибая пальцы. — В Констанце, в Бистрице, Куртя-де-Арджеш, Джурджу... Все припоминать мне пальцев на руках и ногах не хватит, придется по деревне идти занимать. — Злопамятный ты, Зайчик, — проворчал Марджелату, сдвигая шляпу. — Ну, подрался немного, подумаешь... Обошлось же все. — Не считая пули в плечо, ножа в бок и несколько раз стулом по голове, конечно, все обошлось, — проворчал Раду. Марджелату нахмурился, сел. — Если тебе надоело со мной таскаться, так и скажи. — Не надоело. Но я не хочу однажды опоздать, а потом стоять над твоей могилой, — Раду ответил таким же хмурым взглядом. Порой друга, а с некоторых пор и больше чем друга, Раду не понимал. Но спрашивать не отваживался. Особенно когда Марджелату вот так зыркал. И хорошо еще, если отмолчится, а ведь скорее всего отшутится, да так, что не знай его — и с кулаками кидаться впору. Раду не обижался, понимал, что тот не со зла. Хотя в глубине души что-то и грызло исподволь. Но не за резкие, ядовитые слова. Что поделать, если у Марджелату под языком колючек на целый терновый куст? Оставалось лишь отшучиваться в ответ, благо, научился уже. Это поначалу через раз получалось, когда обмолвиться боялся, выдать себя. А уж потом, когда все сложилось, научился, думал, легче будет. Только не вышло оно, легче. Порой казалось, никакого терпения не хватит подбираться вот так, по шажочку. Сложнее, чем дикого зверя приручать. Чтобы доверял, не таился, позволил дотронуться. До конца пока так и не вышло. И поди пойми, кто ты ему? Что друг — Раду не сомневался, но остальное... К себе-то Марджелату его подпустил, куда уж ближе. А вот что на сердце — не говорил. То молчал, то шуточки отпускал ехидные. Раду себя тоже боярышней, которой любовные признания нужны, не считал, но нет-нет, да точили душу сомнения. Что придумал он себе все, а на деле оно вот так, с язвительными подколками, легко, без обещаний, не всерьез... — Не хочешь, так я не держу, — огрызнулся Марджелату. — Не держишь, — согласился Раду. В груди снова кольнуло. Ведь и правда, не держит, хоть сейчас уходи. Только он знал, что даже если и уйдет, на край света сбежит, все равно вернется, и будет прикрывать спину, отвечать насмешкой на насмешку, сторожить всю ночь, когда Марджелату снятся кошмары, отгонять призраков прошлого. — Но я тебе должен, так что никуда от тебя не денусь. — Что ты мне должен? — Марджелату опешил. Когда-то они считались, кто кого сколько раз из передряги вытащил, но потом перестали. Какие тут могут быть счеты? — Ну как, жизнь, — Раду пожал плечами. — Помнишь, я сказал, что она теперь твоя? Ну так я свои слова назад не беру. Не расплатился еще. — Зайчик, ты это... — Марджелату придвинулся ближе. Похоже, он все-таки перегнул палку, будь неладен его злой язык. Может, и хотел бы сказать что-то ласковое, но не получалось, не привык он. Он и к тому, что больше не один, что можно к кому-то повернуться спиной, можно спать рядом — тоже не привык до сих пор. — Ничего ты мне не должен. И потом, ты же знаешь, я в огне не горю, в воде не тону, и пуля меня не берет, сам видел, сколько в шкуре дырок, все зажило, как на собаке. Так что напиться на моих похоронах тебе не светит. — Не светит, значит? — переспросил Раду. — А ты что, хотел бы? — Марджелату хмыкнул. — Нет, если тебе правда хочется, я могу... Он не договорил, потому что Раду скрипнул зубами, дернул его к себе за ворот рубахи и зажал рот самым банальным, зато действенным способом. — Заткнись, — велел он, на миг прерывая поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, хотя Марджелату и так молчал, и даже не делал ничего, только запустил руку ему в волосы, ласково гладил по затылку. В кои веки уступил, позволял целовать его, как Раду вздумается. — Надо же, не знал, что на тебя так действуют разговоры о похоронах, — произнес Марджелату, когда Раду, наконец, выпустил его рубаху и отстранился. — Теперь знаешь. — И больше никаких разговоров о долге, — Марджелату привычным жестом растрепал его седую шевелюру. — Тогда больше никаких разговоров о похоронах и о том, что ты меня не держишь. — По рукам, — Марджелату улыбнулся, насмешливо, как всегда, но глаза были теплыми. — А теперь ступай к знахарке. И если поторопишься, то успеем не только поспать, ночь длинная. Он снова откинулся на сено и надвинул на лицо шляпу. Раду хмыкнул, подхватил кобуры с пистолетами и вышел из сарая. Выждав какое-то время, Марджелату поднялся и выглянул из сарая, удостовериться, что остался один. Потом притащил сверху несколько пустых мешков, уложил их, накрыл рединготом и сверху нахлобучил шляпу. Даже вблизи было похоже на человека. Закончив, он полюбовался делом рук своих и тоже покинул сарай, но в другом направлении.