Милости

Тсубоми с самого детства верила в то, что где-то на земле есть ее родственная душа. Она всегда трепетно прижимали ручки к груди и каждое утро осматривала все тело на наличие заветной аккуратной метки, которая, обязательно, появилась бы совсем скоро. Родители на это всегда тепло улыбались и трепали дочь по голове, лохматя и без того не самую аккуратную прическу и обнажая общую для них татуировку аккуратной маленькой веточки японской цветущей вишни на запястьях. Тсубоми всегда считала это истинно романтичным и мечтала, что у нее с родственной душой будет что-то столь же милое и аккуратное. У сестры же на коже лежало орлиное перо, мягко огибая контур ключицы. Родственную душу сестра еще не встретила, потому ее перо все еще было бесцветным, хотя это ничуть не портило общую картину. Тсубоми считала, что это все равно выглядит очень красиво, под стать ее сестре - сильной, женственной, изящной. Тсубоми всегда хотелось, чтобы ее метка появилась на запястье или тыльной стороне ладони, и чтобы это обязательно был цветок - цветы она любила и считала их прекрасными. Сестра говорила, что Тсубоми бы очень пошел жасмин, хотя маленькая Тсубоми не понимала, к чему это, но сам цветок - как и название - она честно считала очень красивым. Когда горел ее дом, когда сестра вывела ее буквально из тлеющих дверей, Тсубоми видела, как догорало орлиное перо, огибающее точеную ключицу. Было страшно и было тяжело - сестра так и не встретила родственную душу, и не встретит уже больше никогда, а у Тсубоми еще даже не было метки. Сестра тоже должна была жить. У нее хотя бы было, для кого. У сестренки Аяно на предплечье была легкая аккуратная синица. Тсубоми тоже считала ее красивой, только вот смотреть на нее постоянно желания не было. Орлиное перо все еще теплилось в детских воспоминаниях, и синица никак не могла ее заменить. У отца метка была на щиколотке, и это была выцветшая веточка сирени. Тсубоми считала это грустным, потому никогда не смотрела на татуировку дольше трех секунд. Вообще не было желания рассматривать метку, потому что единственная приемлемая метка для ее отца - веточка цветущей японской вишни. В свои четырнадцать, когда умерла сестренка Аяно, Кидо решила, что жить без родственной души - легче и проще. Потому что уже во второй раз ее сестра - почти родная и такая уже любимая - лишилась жизни. Единственное только отличие было в том, что синица, в отличие от пера, успела налиться яркими красками. А это, наверное, правда тяжело, лишаться своей родственной души, и Кидо совершенно не хотела такой участи. Было бы легче, если бы на тыльной стороне ее ладони никогда бы не появился чертов жасмин. Уже когда образовалась Ослепленная Банда с самой Кидо во главе, у Сето на плече появился точеный тонкий серп месяца, которая почти сразу налилась насыщенным белесым цветом с легким отсветом теплого желтого. Мари в тот же день смущенно показала свою метку, которая была абсолютно идентична месяцу Сето. Кидо, правда, считает это нереально крутым и честно счастлива за свою почти семью, но ей это совершенно не нужно. Ну, ладно, может, где-то в глубине души ей и хочется увидеть распустившийся жасмин на своей руке, но родственную душу встречать не хочется, потому что Кидо очень боится потерять ее, только-только обретя при этом. Потому что единственное, в чем на сто процентов убедилась за всю свою жизнь Кидо, так это в смертности близких, и повторять этот грустный опыт не хотелось. Метку Шинтаро Кидо замечает случайно, пугается сначала, а после понимающе улыбается, в глубине души удивляясь при этом. Выцветшая синица пристроилась на его предплечье, и Кидо даже начинает жалеть Шинтаро, потому что она знает, как это больно и тяжело. Но, наверное, терять родственную душу гораздо больнее, но Кидо этого знать не хочется. А в шестнадцать у Кидо на шее, у самой артерии, впервые проступили очертания татуировки, которая, по идее, должна была соединить ее с ее родственной душой одной неразрывной нитью. Кидо первые десять минут отчаянно трет шею и пытается избавиться от метки. Добивается она лишь того, что кожа на шее горит, а силуэт лишь постепенно набирает яркость. Пуля на шее отталкивает, но смущает одновременно с тем, потому что почти сразу после появления она блестит совершенно металлическим блеском с рыжеватыми всплохами. Ее родственная душа уже рядом, и, скорее всего, она уже заждалась Кидо. А потом вдруг она случайно замечает такую же метку на шее Кано, которую до этого он упорно скрывал от каждого либо своими волосами, либо краями кофты. И поверить в это просто фантастически сложно, потому что на шее, прямо на артерии Кано так же пестрит серебристая пуля с медным отливом. Потому что ее родственная душа все это время была совсем рядом.

***

Шуя еще в глубоком детстве решил, что метка ему не нужна. Потому что быть связанным по рукам и ногам своей родственной душой и какой-то татуировкой ему не хочется вообще. Он каждый вечер хмуро осматривает свои руки и плечи с туловищем, боясь обнаружить на себе бесцветную метку. Ему нравились татуировки родителей - на груди обоих был мужественный и очень красивый волк, который так подходил его отцу и украшал мать, показывая, что она любима и что у нее есть ее защитник. Кано считал это нереально крутым и красивым, потому что его маме и папе правда очень шел этот серый волк с яркими желтыми глазами. Шуе хотелось чего-то столь же крутого и эффектного. Например, гордого льва с густой гривой и величественной статью или извилистого китайского дракона, который в книжках всегда изображается грозным и обязательно справедливым. И чтобы метка обязательно была на всю спину, обязательно. Потому что это было правда круто и Шуе это нравилось. Мама смеялась и говорила, что ему бы больше пошел статный и сильный полосатый тигр. Шуя был не прочь иметь и тигра, главное - гордого, красивого и на всю спину, потому что ему хотелось быть таким же классным, как отец. Нет, мальчик был уверен, что таким же крутым он не будет, но хоть немного приблизиться к отцу хотелось. Только вот через два дня у него на шее у сонной артерии появился четкий силуэт обычной пули, которая Кано крайне разочаровала. В ней не было ничего крутого, она выглядела не так офигенно, как волк, лев или дракон с тигром. Мама гладила его по голове и говорила, что пуля - символ силы, которая у Шуи точно есть. Это ободряло мало, но если так говорила мама, то так и было. Еще мама говорила, что Шуя особенный, раз его метка проявилась в столь раннем возрасте. Шуя кивал, улыбался и довольно вскидывал подбородок, потому что у всех обычных людей татуировка появляется в четырнадцать-шестнадцать лет. Это значило лишь то, что он особенный, пусть его пуля и не так крута, как сказочный китайский дракон или величественной царь зверей. Когда родителей Шуи пристрелили в подворотне, он честно ненавидел свою метку, потому что именно она и убила его маму и папу. Потому что пули попали им прямо в сердце, ровно в голову волкам. Это было ужасно, потому что его метка вдруг стала мало того, что ниточкой к его родственной душе, так еще и ярким напоминанием о смерти его родителей. И, честно, Шуя ненавидел эту чертову пулю на своей шее. Синица сестренки Аяно не выглядела слишком круто, но она ей очень шла - такая же милая, аккуратная и легкая. У Тсубоми и Коуске еще не было метки, и Шуя бы предпочел своей тоже не иметь. Потому ему было гораздо проще прятать ненавистную пулю за отросшими волосами или цветным детским пластырем. Бледная веточка сирени на ноге отца тоже очень уж классно не выглядит, но она почему-то передает его боль от потери жены. Шуя думает, что, не смотря на совершенное ее несходство с волком его родного отца, ветка сирени все же крайне приятная и, почему-то, грустная. Мальчик думает, что был бы не против даже такой же сирени взамен своей пуле. В свои четырнадцать Кано вдруг замечает, что его метка вдруг приобрела надлежащие ей оттенки, теперь искрясь металлическими отблесками с медным оттенком. Кано встретил свою родственную душу в несчастные четырнадцать, если не раньше, когда смотреть спокойно на собственную пулю еще не получалось. На шеях его близких людей метки еще не было - что у Кидо, что у Сето, что у Мари было пусто, и Кано вдруг впервые пожалел, что метки появляются лишь в промежутке между четырнадцатью и шестнадцатью и что его пуля проявилась в его несчастные пять. В пятнадцать Кано замечает яркий видный месяц на плече Сето и Мари, и он честно рад за них, потому что найти родственную душу - это прекрасно. Правда. Особенно когда общая на двоих метка не является чем-то болезненным для одного из пары. Потому он лишь весело улыбается и хлопает, когда Сето и Мари смущенно демонстрируют оставшимся членам Ослепленной Банды свои татуировки, при этом стараясь максимально незаметно держаться за руки. Кано считает это поистине милым и прекрасным. Только вот этого "прекрасного" самому себе не хочется совершенно. А в шестнадцать он вдруг улавливает металлический блеск с медными отливами на шее Кидо, которая прячет свою метку и отчаянно чешет шею с сонной артерией, видимо, пытаясь стереть ее. Кано ее понимает, но вдруг очень не хочет, чтобы Кидо избавлялась от ненавистной ему самому пули. И Кано вдруг очень рад, что его метка теперь красуется именно на Кидо. Наверное, он даже сможет полюбить эту пулю. Точно так же, как он любит и саму Кидо.