* * *
Я шел в школу. — Папа? — Лазурит явно решил проверить мое душевное состояние, чувствовал видно… — Все хорошо, Лаз. Угу. Где хорошо? Где, я вас спрашиваю? Я только что чуть не изнасиловал своего ребенка! Было бы во что насиловать, точно бы это сделал. Мать проигнорировал, которая наблюдала, как я не пойми чем занимался. Ну, или пойми чем. Но тем не менее. Я невменяемый извращенец! Убейте меня кто-нибудь. — Дьявол. Дьявол среди нас, дети мои, — тихое нашептывание в кустах у школы привлекло мое внимание. Боже, я верю в тебя! Ты услышал мои мольбы! Я кинулся к дядьке в рясе, как к любимому родственнику. Моя радость была столь велика, что святошу я опрокинул, усевшись ему на колени и цепляясь за рясу на груди. — Убейте меня отче, ибо я грешен! — истерика была налицо. Лазурит взволнованно вертел глазом на тентакле то в мою сторону, то на мужика. — Э… все мы грешны, сын мой, — неуверенно забормотал оседланный мною изгонятель. — У-у-у! Я надругался над дорогим существом. У-у-у! — Тебя попутал бес, сын мой. Я изгоню его! С этими словами фанатик подо мной засуетился, доставая… кол. Он еще и размахивать им стал перед Лазуритом! Во избежание несчастных случаев я был вынужден срочно лезть в карман за баллончиком и использовать его на святоше. Дыхание я задержал, а вот мужик нет. Я еще успел вскочить с него, когда он начал кататься в кустах, завывая. Пришлось ждать, когда пострадавший придет в себя. — Вы неправильно все понимаете. Я хуже любого монстра. Я изнасиловал своего ребенка. Худший на свете отец. Нет мне прощения! Пусть моя смерть смоет все грехи! В общем, я опять кинулся на мужика и не спрашивайте зачем, я тогда с трудом соображал. Неудавшийся охотник за нечистью, растирая кулаками покрасневшие глаза, уже куда спокойнее заметил: — А не маловат ли ты для детей, сын мой. — Да вот же он у меня на руках. Вы его еще изгнать хотели. — Но это не человеческое дитя. — Да что вы понимаете! Это мой ребенок. И потом, кто бы говорил? Вы и сами, святой отец, не человеческий ребенок. Так что нечего валить с больной головы на здоровую. — Я есть сын человеческий, раб божий. — Ну, а я овца! А вы типа мой пастух и что? Ведь я тоже не человек как и вы, вернее мы наполовину люди. — Это ложь! — А вот и нет! Если бы вы были человеком, вы бы не смогли видеть Лазурита. Значит или ваш отец, или мать — не человек, — мой напор заставил его задуматься. — И вообще сейчас не о вас речь, а обо мне. Убейте меня! Вы не понимаете. У-у-у! Я хочу своего ребенка. И меня ничто не может остановить. Я хочу целовать его, обнимать и гладить, лизать, сосать… Было бы куда, я бы его обязательно трахнул. Я ужасен. Просто кошмарен! Пока я причитал и исповедовался, святоша окончательно впал в прострацию, уже не реагируя на мои попытки трясти его за рясу. — Хера себе, ты извращенец, Санек. А говорил, что Аз маленький еще. Да педофил рядом с тобой не отбрасывающая тени хуйня, — это подоспел Костян — как потом оказалось, нашу потасовку он увидел из окна. Ну, а какая драка без него? Конечно, он поспешил на помощь! — Аз любит папу! — заверил Лазурит. — У-у-у! — прорвало меня.* * *
Костян отконвоировал меня на уроки к Толяну и классухе. Святоша так и остался сидеть, глядя в пространство перед собой. Но мне было на это плевать. Я страдал! — Ты хочешь Аза?! — Костян поделился новостями с Толиком, и тот жаждал правды. — Да. У-у-у! — Только сейчас я понял, как заблуждался в том, что ты извращенец. — Э?.. — Извращенцы по сравнению с тобой милые, невинные создания. — Иди на хуй! — Знаешь, после твоих исповедей мне кажется, что хуй, это не так уж и плохо. Лишь бы человеческий. Вот вам и друзья. Вот их поддержка. Еще и классуха. Не день, а жопа! Судя по тому, что при моем появлении все разговоры смолкали, мои обжимания в кустах активно обсуждались. Но сейчас мне было не до косых взглядов и чужих домыслов. У меня были проблемы поважнее вконец загубленной репутации.* * *
Я был выжат до капли, энергии совершенно не осталось. Сидел перед матерью на кухне и слушал о том, что если буду дрочить, у меня на ладонях вырастут волосы. Кто ей сказал такую ерунду? И вроде же взрослая женщина, должна же понимать. Одно было хорошо в том, что меня так измотали: чувства притупились и я почти не ощущал угрызений совести от своего поведения по отношению к Лазуриту. Притом я понимал, что стоит нам остаться наедине, и я опять могу повести себя так же. Неважно, как это воспринимал Лаз, я чувствовал вину. Ведь он мне безоговорочно доверял, а я воспользовался его абсолютным доверием. Но мама… Мама была на высоте! Она внушала мне всякую лабуду до двух ночи. И на что-либо кроме сна у меня просто не осталось ни времени, ни сил.