Песня тишины

— Кажется, твой отец до сих пор меня ненавидит, — улыбается Скорпиус и притягивает к себе Розу. — Зато моя мама тебя обожает! — та ласково ерошит волосы на затылке и целует в уголок губ. — Это она тебе сказала? — А ты разве сам не видишь? В то-то и дело, что видит. А после этих розиных слов верит в это еще больше. Или он просто выдает желаемое за действительное? Такое желанное... Вроде и не дурак.... И кое в чем разбирается… Хотя женщины для него — все еще загадка. Особенно Гермиона… Скорпиус подмечает, как иногда теплеет ее взгляд, как бы невзначай обращенный на него. Особенно, когда она думает, что за ней никто не наблюдает. Как дрожит ее голос, когда приходится говорить с ним. Чуть-чуть. Почти незаметно. Но Скорпиусу этого достаточно. И прежние чувства к Гермионе, спрятанные так глубоко, снова рвутся наружу. И он позволяет себе надеяться. На невозможное. На запретное. На то, что никогда не случится. На взаимность. Хотя и понимает, как это глупо и безнадежно. Ведь дело совсем не в разнице возрасте, это как раз ерунда. А в том, что это Гермиона и Роза. Мать и дочь. И от осознания своей порочности, Скорпиусу делается гадко. Но он ничего не может изменить. Как ни старается. Запретить любить — невозможно. Это все равно, что не дышать. Не жить. А Скорпиус не может жить без нее. Без Гермионы. И страстно целуется с Розой. Потому что именно она — его лекарство от сердечного недуга. Вчера он заметил Гермиону случайно, краем глаза, когда та слишком поспешно отступила в тень. И тут же выпустил Розу из объятий. Чувствуя себя предателем. В обоих случаях. — Ты точно не поедешь на Чемпионат? — Роза немного расстроена. Они так давно никуда не выбирались вместе, а Скорпиус опять ссылается на неотложные дела в Министерстве. — Ты прямо как мама… Она тоже не могу… Не могу… — Твоя мама понимает, что делает. Всегда… Просто много работы, — он пытается скрыть радость. Вот она, единственная возможность побыть с мечтой наедине. Без Розы. Хотя бы несколько мгновений. — Говорит, плохо себя чувствует… Хочет отдохнуть… И снова он еле сдерживает радость. Неужели всё, что казалось — не бред сумасшедшего? Не плод безумной надежды? И, может, даже... ревность? Скорпиусу хочется верить, что она. — Ты пришлешь мне Патронуса? — шепчет Роза. — Ты едешь всего на два дня, — смеется он. — Но я уже скучаю… — Я тоже, — очередная ложь так легко срывается с губ. Похоже, это уже входит в привычку. Ему должно быть стыдно! Наверное... только чуть-чуть. Поэтому Скорпиус мысленно клянется себе в ближайшие два дня обходить дом Уизли за тысячу ярдов. И нарушает обещание на следующий же день. Выискивает какой-то глупый предлог, связанный с делами их департамента, и, не давая себе передумать, решительно входит в камин. Наверно, он все же настоящий Малфой, как бы ни убеждал себя в обратном. Гермиона встречает его на лестнице, видимо, куда-то собралась. Она кажется такой невозможно красивой сейчас. И такой желанной, что Скорпиус, не выдерживает, и, забыв осторожность, осмеливается подойти. — Миссис Уизли, с вами все в порядке? — она совсем не удивлена, будто ждала его появления, но, тем не менее, пытается навязать правила прежней игры. — Уходи, — так тихо и обреченно, что он вместо этого слышит «останься». Она волнуется, потому что оступается и хватается за перила. — Что с вами? — сейчас он действительно переживает — она бледна и напугана. Но он сможет защитить ее от всего мира. Только от себя спасти не сумеет. — Роза с отцом… Их нет… Она, что, не сказала? — Я забыл, — Мерлин, он не хочет говорить о Розе. Не сейчас. Потому что рядом Она. И важно только это. Она почти падает к нему в руки. Да она не в себе! Дурак, размечтался… — Что с вами? — она такая легкая. Совсем как девочка. Его девочка. Нет, женщина. Его женщина. Она что-то бессвязно шепчет, бессознательно ища помощи. Его помощи. И он принимает единственно верное решение — прижимает ее всю к себе и несет на верх. Какая же она горячая… И как смотрит на него… И снова что-то шепчет… Ему слышится только одно: «Скорпиус…» Если честно, ему плевать, что она говорит, потому что сейчас она говорит о нем. И он отвечает так же тихо: — Гермиона… Я здесь… С тобой… — но она не слышит. Чуть громче и решительнее: — Гермиона... Сейчас... Ты — моя... И целует. Глубоко. Жадно… Как в первый и в последний раз… И уже невозможно остановиться, даже если захочешь… Но она не останавливает. Позволяет касаться так, как ему давно хочется. Позволяет целовать себя… И даже — нет, это не правда! — отвечает так же жадно и торопливо. И не останавливает… Он легко переносит ее на кровать и тонет-тонет вместе с ней в сладком безумии. Забыв, что они волшебники, руками срывает одежду, целует все, до чего может дотянуться. А она что-то шепчет, но он слышит только свое имя и шепчет — шепчет в ответ: — Мне нужна ты… Только ты... я люблю тебя…Слышишь?.. — наверное, нет. А он прикусывает, выцеловывает, ласкает. Шея. Грудь. Живот. Ниже… Еще ниже… Прикасается … Выпивает до дна… Боготворит… Любит… И так хочет, чтобы и она любила тоже… И верит, что так и есть… — Гер...ми... она...