В шаге от пропасти

По развалинам медленно пробиралось несколько человек. Четверо с трудом несли на покрывале раненного, ещё один шёл впереди, будто показывал дорогу. — Осторожно, тут яма. — Понял, ребята, обходим слева. — Принято. Долго ещё? — Минут двадцать. — Боюсь, не донесём, ему стало хуже. — А ты неси, не бойся. Наконец, из темноты показался высокий забор. Идущий впереди нашел на стене неприметную выемку, нажал и туда и, дождавшись вопроса, дал ответ. В стене приоткрылась дверь и, прибывшие просочились в образовавшуюся щель. — Что? Опять? — из двери к комнату вышла пожилая женщина, подслеповато щурясь, она окинула взглядом живописную группу и спросила: — Что стоим? Несите его в медпункт. Доктор ещё не ушёл. Раненого унесли, а женщина принялась хлопотать, накрывая на стол, уж слишком хорошо она знала, что сейчас тут появятся голодные мужики и съедят всё, что не приколочено. Так было после каждого рейда, правда, не всегда целыми и невредимыми, но что поделать — в трудное время они живут. После того, как захваченные военными учёные смогли запустить вирус в систему и отключить действие имплантатов, произошло много событий. Сначала многие просто не поняли, что прибор в голове перестал работать, постепенно стало доходить, что подчиняющие импульсы больше не оказывают никакого воздействия на подопечных. Первыми это поняли каторжники и заключённые, ещё бы, там ведь часа не проходило, чтобы хоть кого-нибудь, да не наказали. То тут, то там стали вспыхивать стихийные и быстро подавляемые бунты. Как бы ни полагались на имплантаты охранники, а оружие у них тоже было, и пользоваться они им умели. Слухи о мятежах, конечно, просочились, но особого значения им не придали. Следом по стране прокатилась волна загадочных смертей опекунов, все они казались естественными, а смирно сидевших подопечных никто и не заподозрил. Опекуны погибали один за другим, пока какому-то полицейскому не попалась запись с камер наблюдения, которая ясно показала виновников, и ими оказались — вот сюрприз! — подопечные погибшего. И когда стали выяснять, как им удалось обойти запрет имплантата, и выяснилась страшная для обывателей вещь — он просто не работал. Нейтралы напуганные вспышками насилия попрятались по своим домам ни защищая одних, ни помогая другим. О зверских убийствах — подопечные, почувствовав свою безнаказанность, мстили за многолетние унижения, заговорили в прессе, и это вызвало новую волну паники и смертей. В то страшное время выжило едва четверть опекунов, да и то из тех, что по-доброму относились к своим подопечным. Среди них была и Кейт. Когда Эрик с группой байкеров и Полом приехал к поместью, он увидел смешанную орду, состоявшую из нейтралов и подопечных. Пьяные, разогретые безнаказанностью, они пытались прорваться внутрь дома, чтобы вершить суд. Но на пути встали Марк, Рик, Росс, даже мужчины из числа прислуги держали оборону, не пуская внутрь оголтелую толпу. Прибытие к обороняющимся подкрепления, утихомирило нападавших и они, ворча постепенно разошлись. Совместными усилиями забор по периметру был укреплён ещё лучше, к семейству Кейт примкнули несколько друзей Черепа и Пола. И, как сказал тогда усталый до одури Марк, у них, наконец-то появилась надежда. Гражданская война продолжалась ещё три года, пока в стране не стали наводить подобие порядка. Поместье Кейт с тех пор разрослось в три раза, вмещая в себя ещё несколько домов, а все, кто жил теперь за высоким крепким забором не смотрел на висок, считая всех равными друг другу. Правда, было в этом правиле одно исключение: самыми привилегированными членами небольшой и дружной общины, были дети. Эти мелкие пронырливые существа, любимцы и баловни каждого, пользовались всеми благами, и никто не различал, чей это ребёнок, Кейт, Марка или Маэла. Да — Маэлу по просьбе Кейт исправили последствия старой операции, и теперь среди детей играл его маленький сын. Нашёл свою любовь и Марк, причём в буквальном смысле слова, во время одного из рейдов его группа подобрала истощённую девушку, прятавшуюся в развалинах. Конечно, в этом крепком загорелом мужчине никто бы сейчас не узнал генерального директора крупной компании, но девушка сумела разглядеть что-то очень важное ей, и теперь они с Марком ждали второго ребёнка. — Доброго вечера, тетушка Элис, — на кухню вошла Кейт, неся на руках маленького сына. — И тебе, Кейти, — приветливо откликнулась женщина. — Наши вернулись? — Да. — Всё в порядке? — Относительно, Тима немного подстрелили. Зато принесли ещё консервов. — Это хорошо, — Кейт откинулась на спинку стула, укачивая малыша. — Не спит? — с сочувствием спросила тётушка Элис. — Нет, зубки режутся, всю ночь спать нам не давал. Я даже Эрика в другую комнату отправила - ему в рейд, а Эндрю кричит и кричит. Женщина кивнула, она вырастила четверых и знала, что такое бессонные ночи. Кейт качала сына и тихонько пела: — Месяц над нашею крышею светит, Вечер стоит у двора. Маленьким птичкам и маленьким деткам Спать наступила пора. Завтра проснешься, и ясное солнце Снова взойдет над тобой. Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, Спи, мой звоночек родной. Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, Баюшки, баю-баю. У стола сидел Череп, обнимая Рика, а парень доверчиво прижимался к широкой груди и не вздрагивал, когда огромная ручища сжимала его чуть сильнее. Зашла Лаура, постаревшая и подурневшая, она бережно придерживала огромный живот — рождение нового члена общины ждали со дня на день, кивнула приветственно и подошла к стене Памяти. Там висели фотографии, рисунки и просто таблички с именами тех, кто погиб, защищая остальных. Женщина зажгла тонкую свечу и поставила у портрета Росса. Постояла, глядя в его глаза, и смаргивая слёзы, поднесла огонёк к свече у другого портрета. С него смотрел добрыми усталыми глазами профессор Солн, старик пережил первые, самые страшные годы и тихо умер во сне прошлой зимой. На кухню заходили уставшие мужчины, усаживались за стол, кивая приветственно Кейт, а она улыбалась в ответ и пела: — Пусть никакая печаль не тревожит Детскую душу твою. Ты не увидишь ни горя, ни муки, Доли не встретишь лихой. Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, Спи, мой звоночек родной. Спи, мой малыш, вырастай на просторе, Быстро промчатся года. Смелым орленком на ясные зори Ты улетишь из гнезда. Ясное небо, высокое солнце Будут всегда над тобой. Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, Спи, мой звоночек родной.* Малыш спал, тихо посапывая, и Кейт качала его, зная, что никто и никогда не назовёт её ребёнка носителем гена агрессии, что он проживёт свою жизнь так, как хочет сам, не подчиняясь чьим-то приказам. Человечество в очередной раз подошло к самому краю пропасти и сумело остановиться, не сделать последний шаг. ________________ * Колыбельная сыну - Муз. М.Блантера, сл. М.Исаковского, исполнялась А.Герман.