Принц и нищенка

На самой северной границе, вдали от любых глаз, под тенью раскидистой груши, высаженной моими же руками, я похоронил свое счастье. В тот момент мне казалось, что все происходит будто не со мной. Будто я просто сторонний наблюдатель. До меня не добирались ни слова сочувствия, ни эльфийский плач, ни даже рассказы о самочувствии моего ребенка. Леголас родился в молчании. Не было праздников в его честь. Не было песен. Не было подарков. И не было рядом с ним ни матери, ни отца. Это сказка про чудовище, ревностно охраняющее свои сокровища. И чудовищем этим был я. День за днем пролетали незаметно. Я просто не мог спрятаться от своих иллюзий. Мне казалось, я вижу Адару. Вижу, как она танцует на веранде или тянется за яблоком на ветке с балкона и чуть не падает, но я успеваю ее схватить, хотя мои руки смыкаются в воздухе, а не на талии эльфийки. Она сотни раз умирала у меня на глазах. Приходила ко мне, истекая кровью. Кляла за все. Дрожала от страха, осознавая, что я не смогу ей помочь. Это была она? Нет. Мой разум вырисовывал эти жуткие сцены, не желая отпускать ее образ. Не желая признавать ее смерть. Не в силах смириться. От нее мне остался только голос, что пел в глубине моего сознания. Он пел колыбельные. Проклятые детские колыбельные! Будто издеваясь. Будто желая ударить побольнее, ведь я не хотел видеть сына. Даже его имя было придумано не мной, и каждый раз, когда я слышал его имя, я вспоминал, как Адара его выбирала. Мы гуляли по моей оранжерее, и я рассказывал ей о новых цветах, завезенных из самых удаленных концов земли. Рассказывал, что ради них были построены корабли и подкуплены пиратские капитаны, что рисковали пропасть в пучине моря, так и не достав семена. На что моя возлюбленная лишь смеялась и качала головой: — Трандуил, ты зря восхищаешься нежными парниковыми растениями. Их красота недолговечна, а характер привередлив и ненадежен. Взять хотя бы просто лист. Он собирает дождь и солнце для того, чтобы дерево плодоносило, и образует такую желанную порой тень в знойный день, не требуя особого ухода и благодарности. Простота — венец творения рук Эру. — Не вижу ничего привлекательного в листьях. Их тысячи, а такие диковинные цветы есть только у меня. Супруга погладила округлившийся животик и нежно прошептала: — Laegolas. — Зеленолист? — Я назову своего сына — Леголас. Прекрасное имя. Все твое королевство поклонится в ноги простому зеленому листу, и любые цветы померкнут перед его красотой и светом сердца. Он станет совершенно особенным. Я чувствую. — Тогда я выбираю имя для девочки, а то ты ее назовешь в честь земляного червя. Мы смеялись в тот день, придумывая имена для детей, и тот смех теперь впивается в мою память как иглы. Мы были беспечны. Я был слишком любим ею, и это сделало меня разнеженным. Почему я забыл про безопасность? Для чего водил ее гулять по самым дальним лесам? Почему не запер в комнате с десятком лекарей? Все казалось нормальным. Ничто не предвещало беды. Я помню. Я прокручиваю эти дни в голове постоянно, ища хоть какой-нибудь знак, но его не было. Все было слишком хорошо. Слишком! У меня никогда не бывает все слишком хорошо. Я вообще не должен был прикасаться к Адаре. Я никогда не был достоин. Мы ведь не полюбили друг друга как в романтических сказках — с первого взгляда. Мы ссорились и ругались, дрались и даже клялись друг друга убить. Я бранился скорее ради развлечения, ведь в королевстве появился хоть кто-то, кто говорил мне всю правду в лицо, а не упорно вылизывал мне зад до блеска. Я не должен был открывать ей своих чувств и посягать на ее невинность. Я должен был выдать ее насильно замуж или отправить подальше от Эрин Гален, как и обещал. Она бы ненавидела меня до сих пор, но жила. Ходила бы по этой земле. Улыбалась. Танцевала. Хоть что-нибудь делала, кроме этого назойливого пения! Я сжал виски и глухо застонал. Ну, сколько можно! Прекрати! Проклятые детские песенки! В дверь отрывисто постучали, и, не дожидаясь разрешения, показалась светлая голова. Ариетт. — Уйди! — Трандуил, он пошел. Твой сын. Он на ноги встал. Я думала... — Вот пусть теперь убирается прочь на своих двоих! — рядом стояла бутылка вина, и я швырнул ее в уже закрывающиеся дубовые ставни. Темно-зеленые осколки разлетелись по комнате, а бордовая жидкость стала разливаться красным пятном по полу. Как кровь. — Что же я делаю? Голос в голове затих и перед глазами появились четкие контуры помещения. Мои покои? Где я? Тень сумерек пала на веранду, и первые звезды выглянули из-за хмурых тучек. Мороз разрисовал перила балкона причудливыми узорами, и в воздухе зазвенели снежинки, мягко покрывающие мрамор белоснежным ковром. Почему нет гардин? Почему шелковые шторы на окнах, будто сейчас лето? Их не меняли? Сколько лет уже? Я оглядел комнату и ужаснулся. Грязные простыни, весь пол в каминной золе, а запах... Боги. Это я сделал? Как давно? Почему я не чувствую времени? Видимо, оно утратило для меня всякий смысл. Мне потребовалось еще несколько суток, чтобы осознать произошедшее. Или месяцев. Не знаю. Будто мое сознание плыло по какой-то тягучей субстанции и еле-еле захватывало суть происходящего вокруг. Стоило мне отвернуться после взгляда на залитую солнцем комнату, как наступала ночь. Слишком быстро сменялись сутки. Я не понимал, как это происходило. Почему? Я не мог сказать точно, ведь то, что от меня осталось после смерти супруги, не могло сильно быстро соображать, но оно прекрасно осознавало пару-тройку вещей. К примеру, что в моем королевстве есть много эльфов, потерявших свои половинки и намного меньше страдающих, чем я. Взять хотя бы моего отца. Моя мать умерла, когда я еще не достиг совершеннолетия, но я помню отцовскую ласку. Я знал своего отца и никогда не видел его отчаяния, кроме той минуты, когда я чуть не погиб, и он молился, чтобы его тела хватило для защиты меня от огня дракона. Его хватило. Он подарил мне жизнь дважды. А Леголас своего отца не знает. Его некому защитить. Он даже не видел меня ни разу. И я его не видел. Я даже не знаю, какого у него цвета волосы. Какие глаза. Я ничего не знал о своем сыне. Я пропустил первые шаги своего ребенка, променяв их на это заточение. От кого я заперся? От новорожденного? Внутри меня скрутило тугой узел. Будто петлю затянули на шее. Мысли о единственном сокровище, оставленном на этой земле моей покойной супругой, вернули меня в реальность. Ты не мне поешь. Эти песенки не для меня, любимая. Я понял. Мне нужно посмотреть на него. Сегодня. Сейчас. Накинув теплый халат, я вышел из покоев и направился прямиком к детской. Я знал, где она расположена, потому что сам ее обустраивал. Когда-то, когда все в моей жизни было по иному. Какой он? Я даже не помню, сколько ему лет. Точнее нет, я просто не знаю, сколько я просидел взаперти. Подойдя к белой двери, разукрашенной золотыми узорами, я нерешительно взялся за ручку и осмотрелся. Двое стражников стояли по обоим концам коридора, и оба боязливо посматривали за моими действиями. Что они себе надумали? Совет решил, что я спятил от горя, и мне нельзя приближаться к ребенку? Только сойдите со своего поста, и я снесу вам головы. Рука надавила на дверную ручку, и створки приоткрылись. Стражи, переглянувшись, так и не решились сделать хоть шаг. Молодцы. Правильное решение. Пора. Я медленно зашел в детскую и первое, что увидел, — ночник. Небольшой сосуд со светлячками, которые хорошо освещали темную комнату. Посреди помещения стояла резная колыбель из белого дерева, а над ней висел кружевной балдахин. Меня не интересовало больше ничего. В данный момент я наблюдал издалека золотую кудряшку, торчавшую из-под одеяла. У него мои волосы. Мои... Через пару шагов я уже был у колыбели. В ней укутанный до макушки лежал небольшой комочек. Совсем небольшой. Крохотный. Я думал, он будет чуть крупнее. Мне развернуть его? Или попытаться аккуратно открыть хотя бы личико? Просто постою и посмотрю. Но тут малыш развернулся сам, скидывая с себя перину, и я увидел своего сына. Первый раз в жизни. Крохотного эльфенка с золотыми локонами по плечи, острым носиком, пушистыми ресницами и розовым румянцем на пухлых щечках. Мальчик рукой смахнул кудряшку, по-видимому, щекотавшую нос, а потом резко открыл глаза. Запах учуял. Боги, сколько я не мылся? Я только хотел сбежать, как меня остановил и ошарашил невероятный цвет глаз ребенка. Будто мой лазоревый соединили с изумрудами Адары. Он и не похож на меня и похож одновременно. Чудесный. Светлый. Теплый ото сна и такой трогательный. Чувства топили меня с головой. Такие странные. Словно я уже видел этого малыша или всегда знал. Словно этот ребенок был со мной с первых дней моей жизни, но я просто проводил свои дни в ожидании его появления. Такой... родной. Мальчик рассматривал меня, а потом, как ни в чем не бывало, зевнул и стал потирать усталые глазки. — Привет, — я не удержался от улыбки, и ребенок улыбнулся в ответ, начиная подниматься в кроватке. Сначала запыхтел, переворачиваясь на бок, а потом кое-как с четверенек встал на дрожащие ноги, придерживаясь за бортик колыбели. Затем он нахмурился и вытянул руки перед собой, показывая свое первое в жизни достижение, будто репетировал уже не раз. Видимо, к нему часто заходят и просят показать этот трюк. Скорее всего, все заходят, кроме меня. Я паршивый отец. Надо его похвалить. — Ты стоишь! — я удивленно округлил глаза. Малыш гордо кивнул. Понимает речь? — Ты умеешь говорить? Мальчик снова нахмурился и ударил себя ладошкой в грудь. — Леголас! Это, по-видимому, пока что все, но мне почему-то кажется, что так много. Я сделал такой же жест. — Трандуил! Леголас замолчал и пристально в меня всмотрелся. — Ada?* — брови эльфенка сошлись на переносице, а губы задрожали. — Ada! Ada! Он потянул ко мне руки, и я подхватил невесомое тельце, прижимая к себе. Невероятно! Он знает это слово! Знает, что я папа. Знает, что я его папа! Боги! Как он так вкусно пахнет! Манной кашей! Мальчик обвил мою шею руками и прислонился щекой к моей щеке, но потом, почувствовав мокрую слезу, что нечаянно скатилась из моих глаз, отстранился и стер рукой влажную дорожку, поворачивая мое лицо к себе. — Ada! — указал на себя. — Ion Laegolas!** — улыбнулся. — Да. Ты мой сын. Мой Леголас. Ты так много знаешь. Такой умный, — я сильнее сжал ребенка в своих руках, и он заулыбался во весь рот. Я увидел, что у нас есть целых три зуба. Это прекрасно! Мы совсем взрослые! Мы разговариваем! Мы ходим! Мы такие красивые! Такие крохотные! Я, кажется, слишком расчувствовался. Дрожал от макушки до пяток. Взгляд ребенка остановился на чем-то позади меня, и я обернулся. В комнате стояла Ариетт, зажимая рот руками. — Я просто зашел посмотреть. Я его не будил. Клянусь. Ты слышала, как мы разговариваем? Ты рассказывала ему обо мне? Посмотри какой он славный. Какой хорошенький! Он же красивее меня. Ариетт, у меня хоть что-то получилось! Девушка убрала руки и шумно выдохнула, нервно отряхивая юбку и утыкаясь взглядом в пол. — Ada! — сын хлопнул в ладоши и указал на меня. — Да, да. Вот и познакомились. Леголас, тебе нужно спать. Уже очень поздно, — Ариетт подошла к нам и хотела взять ребенка из моих рук, но Леголас схватился за мою шею крепче и отрицательно замычал. Девушка опешила и медленно убрала руки, поглядывая то на ребенка, то на меня. — Не отбирай его. Пожалуйста! — Пжастя, — проговорил мальчик мне в ухо. — Вот предатель! — эльфийка слабо ущипнула малыша за попу. Ребенок коротко хихикнул и развернулся в моих руках, подаваясь куда-то вперед. Ариетт приблизилась и подставила щеку, в которую малыш ее поцеловал, а потом, отстранившись, помахал пухлой ладошкой. Девушка ему подмигнула и нахмурилась, переведя взгляд на меня. — Я приду с утра его кормить. С рук не спускать, окно не открывать, захочет пить — бутылочки на комоде. Брошь с рубашки не снимать. Что еще? Ах, да. Если хоть волос с его головы упадет, я сама тебя... ну, того... — ее ладошка показала в воздухе отсечение головы, чтоб не говорить при ребенке вслух о расправе надо мной. — Так что лучше зови Намо прямо сейчас, Трандуил Ороферион! — Я все сделаю. — Леголас, следи за ним. Он не очень умный для своего возраста. Малыш гордо кивнул и снова помахал ручкой. То же самое сделал и я, на что получил недовольное фырканье эллет. Она развернулась на пятках и вышла, тихо прикрывая дверь. Не до конца. Скорее всего, не уйдет, а будет где-то рядом. Я ее понимаю. Я отец всего лишь несколько минут. Могу и натворить чего недоброго. Только мы остались одни, я занервничал. Что мне делать? Петь я не умею, сказок не знаю и вообще первый раз общаюсь с детьми. Точнее, с такими маленькими. Так-то я помню и Арвен, и ее братьев, и даже Калебриан учил кататься на олене в свое время. Но таких малышей еще видеть не приходилось. Сколько ему? Он знает? Сын с интересом копался у меня в ухе. — Сколько тебе лет? Он отстранился и покраснел, а потом закусил губу и стал, видимо, вспоминать. Долго что-то сооружал на пальцах и показал ладошки. Восемь. Ему восемь месяцев. Я восемь месяцев просидел в своих покоях. Восемь. — Это цифра восемь, сыночек. — Осемь... Вот с той ночи мы и познакомились с Леголасом. Он оказался очень смышленым и гиперактивным. Я думал, что пара-тройка игрушек измотают малыша, и он ляжет спать, но не тут-то было. Он показал мне абсолютно все свои игрушки и рассказал мне абсолютно все про них на только ему понятном языке. Я качал головой и не подавал виду, что мне очень и очень стыдно, ведь все эти игрушки были простые и без изысков. И среди них не было ни одной, подаренной мной. Надо ли говорить, что с утра я поставил все королевство на уши? Я отправил слуг во все концы Средиземья, чтобы нам привезли все только самое лучшее. Заказал у оружейников тренировочные мечи и лук. Даже пони приволок из Хоббитании. В общем, пришлось переделывать одну из больших гостевых под игровую комнату для всех детей королевства. С тех пор каждый день в коридорах стоял невообразимый шум. Я излечился? Нет. Просто нашел ориентир в жизни и старался на нем сосредоточиться. Мне нравилось занимать себя чем-то. Это отвлекало от горя и даровало крепкий сон после напряженного дня. А напрягаться приходилось все больше и больше с каждым прожитым годом. Леголас рос любопытным мальчишкой и очень любил природу. Все вызывало у него восторг: бабочки, подснежники, даже за муравьями велось пристальное наблюдение. А еще он лазал по деревьям. Я знаю, что дети это обожают, но когда речь идет о твоем ребенке, становится как-то не по себе. Пару раз он сваливался прямо мне на голову, лазая за очередным спелым яблоком или посмотреть на гнезда птиц. Моим смыслом жизни стало поймать и не опоздать, накормить и уложить спать. Весело? Очень. Мне выщипывали брови, заплетали колтуны в волосах и даже учились считать на моих зубах, тыча в мой рот маленьким пальчиком, который секунду назад ковырялся в земле. Ариетт говорила, что это мое наказание, и я самоотверженно терпел. Казалось, все налаживается. Казалось, судьба снова дала мне шанс испытать счастье, и это счастье называлось сыном. Но все было притворством. Паузой перед настоящей бурей. Как через года мне скажет Оромэ — я просто не пережил свою боль. Я от нее спрятался ненадолго. Это была поздняя весна, и майские грозы были в самом своем разгаре. Громыхало так, что уши закладывало, но это отвлекало меня от дурных сновидений. Я лежал и смотрел на сверкающие между кучными облаками молнии. Они на секунду освещали ночной лес белым светом и делили небеса пополам, разрывая воздух. После таких гроз всегда удивительно легко дышится. После таких гроз неизменно появляется радуга. За окном бабахнуло снова, и бархатное покрывало на мне слабо дернулось и начало потихоньку сползать с кровати. Что такое? Я перекатился на край и увидел светлую головку, по шею закутанную в бордовую ткань. Леголас? Я одной рукой подхватил ребенка, и он распахнул свои лиловые испуганные глаза. Только я его усадил на кровать, как он начал судорожно искать глазами, куда спрятаться. — Что случилось? Но за окном опять раздался грохот, и сын, охнув, с головой нырнул под покрывало, прижавшись к моей подушке. — Леголас, ты боишься грома? Горка в бархатной ткани отрицательно замотала головой. Боится, конечно, старый дурак. Он ведь ребенок. И ты когда-то боялся. — Иди ко мне. Из-под покрывала нерешительно высунулись два больших глаза и острый носик, усыпанный веснушками. Я освободил пространство рядом с собой, и мальчишка переполз ко мне, одним движением обнимая меня руками и ногами. Он уже был больше, и волосы так отрасли, что приходилось заплетать косички, чтобы не лезли в глаза. Эти косички сейчас были растрепанны и наполовину расплетены. Я стал поправлять это безобразие. Через минуту мне на лицо упала ладошка. — Шпи, — еще не надломившийся детский голос, но командный, как у матери. Шепелявит. — Не шпи, а спи. — Хорошо. Шшшшпи. Не получилось. Ой, как все запущено. — Ладно, давай шпать. Послышался кроткий смех рядом, и я улыбнулся. — Пап? — Я пап. Снова смех. — Amin mela lle.*** — И я тебя люблю, родной. Засыпай давай. Устроившись поудобней, я укрыл одеялом мальчика и поцеловал в затылок, на что получил довольную мордашку, вжавшуюся мне в грудь. Ариетт не стала скрывать от него ничего, и Леголас прекрасно знает, что его мама умерла, но он ее не знал, и потому расстраивался просто из-за самого факта ее отсутствия. И, верно, именно потому я для него так дорог, ведь больше у него никого нет. Ни бабушек, ни дедушек, ни братьев, ни сестер. Он пока еще даже не нашел ни с кем из детей общего языка, ведь с момента его рождения новых эльфов не рождалось, а все остальные были сильно его старше. Леголас мог бы вырасти замкнутым из-за всех этих факторов, но вопреки всему рос очень общительным и заинтересованным. У меня и правда кое-что все-таки получилось в этой жизни. Я уже представлял себе, как он станет взрослым и даст мне отбой по всем фронтам. Король лесов Средиземья Леголас Трандулион. Молодой и светлый. Он найдет себе королеву, и я уйду на заслуженный покой. Заведу гончих или даже гусей. Осяду. Надену шерстяные носки и буду смотреть со стороны, как мой народ процветает с легкой руки своего нового правителя. Даже забавно. Я не могу состариться, но смогу вести себя как дед. Келеборн старше меня. Почему он не носит шерстяные носки? Или носит? Надо будет спросить. Мои глаза закрылись и, слушая мерное дыхание сына под боком, я стал погружаться в сновидения. Мне снилась Адара. Мы гуляли по саду, держась за руки, и занимались глупостями. Девушка подергала за ветку груши, и меня окатило каплями воды, что задержались на листьях после вчерашнего дождя. Я протер мокрое лицо, убирая налипшие волосы, и зарычал в приступе притворного гнева, а эльфийка сорвалась с места и помчалась, театрально зовя на помощь. Ее шелковое синее платье шуршало по траве, и в какой-то момент она споткнулась о подол и стала падать, цепляясь за мою вытянутую руку и утягивая меня за собой на землю. Я успел лишь перевернуть нас в воздухе, чтобы любимая упала на меня, а не наоборот. Удар о землю получился бы жестким, если бы не поцелуй эльфийки, ради которого я готов был стерпеть любую боль. Отстранившись от меня, девушка часто задышала, и я почувствовал жар от ее тела. Очень горячо. Она просто полыхала, как раскаленный металл. Ее глаза бегали по моему лицу, а губы стали трескаться. Нас охватил огонь. Я видел за головой супруги край перепончатого крыла. Дракон извергал на нас пламя, и девушка, как восковая свеча, стала плавиться в моих руках и обжигать мою кожу. Я услышал крик. Моя Адара кричала от боли, но крик ее был похожим на мое имя. Она звала меня. Звала до последнего момента, пока не превратилась в угли, что прожигали мое тело насквозь. — Папа! Ada! Папа! С протяжным воем меня выдернуло из сновидения, и я почувствовал, что мне совсем нечем дышать. Рубашка прилипла к телу от пота, а в висках отрывисто стучала кровь. Больно. Очень больно. Ожоги пылали, а кожа будто горела вновь. Что же это? Как же это? Предо мной сидел Леголас с застывшим ужасом в глазах и трясся от страха. Ударил во сне? Зажал? Навредил? Что я сделал? — Родной, — я как можно нежнее попытался его позвать, но мальчишка стал отползать к краю кровати и свалился с нее, а я не успел схватить. Даже не пискнув, он аккуратно встал и стал пятиться к двери, а, дойдя, распахнул ее и стрелой понесся прочь. Что такое? Я приподнялся и заметил свое отражение в напольном зеркале. Ожоги. Магия исчезла. Я чудовище. Мрак навалился на меня с новой силой... Я не заслужил его любви. Я вообще ничьей любви не достоин...