Однажды в Азкабане

Утром от моего скверного состояния не осталось и следа. То ли выспалась хорошо, то ли предстоящее мытьё головы так вдохновило, что я даже зарядку сделала, вспомнив, что ночную пропустила. Умыв лицо, отчерпала воду, тщательно ополаскивая выемку, и подставила кружку под тонкую струйку, чтобы набрать воду заново. Видать, пить мне сегодня не придётся, ну да обойдусь парой глоточков. Завтрак притащил Кариган, и я отчего-то постеснялась спросить на этот раз, что там с Браном. Даже обрадовалась. Совершенно не представляла, как буду смотреть ему в глаза после вчерашнего. Кусок мыла лежал надёжно спрятанный в матрасе — была там прореха. И расчёска уместилась там же. Незачем подставлять Браншретера и светить перед каждым гоблином своим богатством. Пусть даже и перед добряком Кариганом. — С добрым утром, — улыбнулся здоровяк. — Сегодня овсянка, очень вкусная. — И вам доброго утра, Кариган. Неужели вкуснее, чем обычно? — поддразнила я, осторожно забирая ещё горячую миску. — А то! — и гоблин доверительным шёпотом добавил: — С молоком нынче и с сахаром. — Лучше бы молоко отдельно дали, — не удержалась я, представив, как буду запивать эту роскошь одним глотком ледяной воды. В углублении воды ещё было буквально на донышке. А ведь пару кружек уже вылила. — Никак стирку хотите затеять, мисс? — Какие догадливые нынче тюремщики пошли, — усмехнулась я. Кариган смутился, и я поспешно добавила: — Спасибо большое, давно такой вкуснятины не ела. И презрев собственные правила, устроилась на матрасе, зачерпнула немного каши своей ложкой и отправила в рот. — М-м-м, обалдеть! Не вы ли это готовили? Не думала, что гоблины умеют краснеть, но лицо Каригана явно потемнело от смущения. — Что вы, мисс, я не умею… Лучше скажите, на прогулку-то пойдёте сегодня? — Пойду, конечно, — удивилась я вопросу. И только потом вспомнила про мытьё волос. Может пропустить ради такого дела? Но так вдруг захотелось погулять под настоящим небом, что ещё раз кивнула: — Пойду. — Вот и славно, вот и славно, — закивал Кариган, потирая ладошки размером с моих две. — Сегодня можно будет поговорить даже во время прогулки, ради праздника. — Какого это? — Ну, это наш, гоблинский, вам и не интересно будет. Я судорожно вспоминала историю, которую в школе преподавал нам профессор Биннс. Говорили, он умер через два года после нашего выпуска. Жалко было старичка, такой добродушный был и шутил много. Рассеянный, правда, но историю преподавал очень интересно. — А! В этот день Министр Магии подписал договор с Григом Беспощадным? — вспомнила я. — Именно, мисс, — просиял Кариган. — Ну так я попрошу, чтобы вас с Вестой поставили в пару, хорошо? А то с другими вам, наверное, и не хочется разговаривать? — Спасибо, я буду рада. — И наугад поинтересовалась: — Наверняка Веста вас об этом попросила? — Какая же вы проницательная мисс. Жалко девочку-то, такая улыбчивая. А поговорить тоже любит. И поёт красиво. Так я и доела кашу, пока мы болтали. Вкусная оказалась, нет слов, я бы и от добавки не отказалась. Но не наглеть же. Кариган унёс посуду, а я продолжила собирать воду. К моему счастью, струйка воды, хоть и переходила иногда на капли, но совсем не заканчивалась до самой прогулки. Так что шесть кружек успела вылить в свою «умывальню». А потом за мной зашёл очень молчаливый и мрачный Бран, чтобы отвести на прогулку. Отводя взгляд, я протянула ему руки, для цепей, отчаянно желая поблагодарить за подарки, но не зная, как приступить к разговору. И чем дальше, тем труднее было нарушить молчание. Он очень бережно защёлкнул на левом запястье браслет, а у меня мурашки пробежали по коже, от прикосновения его пальцев. Это он нарочно, что ли? Защёлкивая на правой руке, он повторил это — проведя большим пальцем по коже между железякой и внутренней стороной ладони. Я вскинула взгляд и встретилась с его усмешкой. — Не давит? — только и спросил он. — Нет! Мы дошли до камеры Весты, где он гораздо быстрее справился с цепями. Обменявшись с ней улыбками, мы вышли во внутренний дворик и стали прогуливаться по периметру. Браншретер устроился на одной из скамеек и то ли дремал, то ли следил за нами из-под ресниц. А мы, пользуясь разрешением, негромко переговаривались, затрагивая довольно нейтральные темы. О том, например, какая вкусная была каша нынче утром. И что Весте понравился мальчик, который был с министром, а мне так себе. Про газету я попросила её не рассказывать — а то ещё не все прочла. Так что обсудили только передовицу. Оказалось, Веста тоже не знает, кто такой Брайан Дамблдор, а вот с новым Мастером дуэлей немного была знакома. Эта дама что-то преподавала у её старшего брата. Договорить об этом не успели — Браншретер сделал нам знак, что пора возвращаться. У камеры Весты мы простились, сожалея, что поговорить удалось так мало. А вот когда я вошла в свою камеру, то удивлённо открыла глаза. Выемка в полу была полная прозрачной воды, и от неё определённо шёл пар. А недалеко от неё стояла моя кружка, заполненная чем-то белым до краёв. Молоко? Я резко обернулась к Браншретеру, который не торопясь освобождал мои руки, и успела заметить, с каким интересом он разглядывает моё лицо. Или точнее реакцию на чудо. Конечно он тут же сделался бесстрастным. — Это что? — сурово ткнула я едва освобождённой рукой в сторону умывальни. — Так праздник же, — осторожно ответил он, словно боялся произнести что-то лишнее. Это чтоб Браншретер чего-то боялся! Я обнаружила свою вторую руку зажатой в его большой ладони и удивлённо попросила: — Бран, снимите уже второй браслет! Мне не терпится воспользоваться этим праздником, пока всё не остыло. Он тоже глянул вниз, удивился и поспешно избавил меня от цепи. — Можно попросить? — остановила я его, когда дверь в камеру была заперта. — Что? — Пусть никто не шастает по коридору, пока я принимаю ванну. Хорошо? Он слегка скривился, так как обычно «шастать» тут кому-то, кроме него самого, нужды не было, но всё же ответил, хотя и довольно холодно: — Не беспокойся. Можно подумать, я его гордость задела! Хотя, кто его знает, может, так оно и есть. Или наоборот, хотел подглядывать, а я своей просьбой всё испортила. Выкинув мысли о Бране, как только он ушёл, я завесила одеялом часть решётки, зачем — не знаю. Вряд ли эта тряпка помешает кому-то из гоблинов за мной подсмотреть, вздумай они сюда явиться. На всю решётку одеяла не хватало. Но мне так было как-то спокойней. Чтобы не сразу испортить воду, сначала, раздевшись, вся обтёрлась горячей водой и намочила волосы. Потом вся намылилась куском приятно пахнущего мыла, особо усердно намыливая голову. Пришлось закрыть глаза, а потом на ощупь пробираться к умывальне. Стоя на коленях первым делом вымыла волосы, потом уже всё остальное. Жаль, не было полотенца, и под конец вся вода в углублении стала мыльной и серой, но выстиранная накануне запасная одежда была достаточно чистой и быстро впитала влагу. А то, что сняла с себя я простирнула прямо в этой мыльной воде. Эх, какое это блаженство, чувствовать себя чистой. Я поняла, что надолго запомню это купание. Потому что сомневалась, что такое когда-нибудь повторится. Свесив мокрые волосы с матраса, я закуталась в снятое с решётки одеяло и закрыла глаза. Не думала, что купание может быть таким утомительным. Проснулась я всё в том же блаженном состоянии, и с большим наслаждением расчесала подсохшие волосы настоящим гребнем. Умиротворённая, я устроилась на своём спальном месте, и наконец, углубилась в изучение газеты. Есть хотелось ужасно, только до ужина оставалось ещё часа три, и моё чтение то и дело прерывалось журчанием желудка. Наверное, так подействовало купание, ведь казалось, я уже вполне привыкла к двухразовому питанию. Внезапно вспомнила о своей кружке с молоком, и бросилась к ней. Там действительно было молоко, холодное и невероятно вкусное. Пила его закрыв от блаженства глаза, смакуя каждый глоток. И только допив, посмотрела в сторону коридора и увидела наблюдающего за мной гоблина. Представила, как я выгляжу в его глазах — на коленях, и поспешно вскочила. — Что случилось, Бран? — спросила сердито, мельком глянув, всё ли у меня в порядке с одеждой. И как пропустила его шаги? — Ничего, Эсми. Приятного аппетита. Я фыркнула, показав ему пустую кружку. Фривольное обращение пропустила мимо ушей. — Ты считаешь, что этого достаточно, чтобы утолить голод? Он пожал плечом и, как-то странно поглядев, просто развернулся и ушёл. Я даже растерялась. Как грубо! С некоторых пор перепалки с ним стали доставлять удовольствие — хоть какое-то общение. Надо бы ему сказать, что вот так уходить — по крайней мере, невежливо. Я всё так и стояла посреди камеры с этой кружкой в руке, когда Браншретер внезапно вернулся. В руках его был большой бутерброд с толстым куском розовой ветчины с прожилками белоснежного сала. Мой рот непроизвольно наполнился слюной. Но отдавать мне это сокровище, Бран не спешил. Взгляд его сделался насмешливым. — Если я отдам тебе это, — произнёс он негромко, видимо наслаждаясь моментом, — ты перестанешь сокращать моё имя? Упрямство во мне боролось с голодом несколько секунд. Но победила гордость. Всё-таки молоко слегка притупило неприятные ощущения в желудке. Я с трудом отвела взгляд от этой вкуснятины и с вызовом посмотрела в его глаза: — Не перестану. — Почему? — нахмурился он. Ответить мне на это было сложно, в самом деле, как объяснить мужчине, что мне нравится его дразнить. Поэтому постаралась ответить честно, но наиболее обтекаемо: — Мне так больше нравится. Долгую минуту он молча сверлил меня взглядом, причём я, задрав подбородок, отвечала тем же, а потом Бран усмехнулся и вдруг протянул бутерброд сквозь решётку: — Держи, Эсми. — Бран! — Мне тоже так больше нравится. Держи, пока я не передумал. Вздохнув, я взяла бутерброд и выжидательно уставилась на гоблина: — Смотреть будешь? — Нельзя? — поднял он бровь. Ну и пусть! Я впилась в бутерброд зубами, но потом все же откусила поменьше, чтобы не стоять перед Браншретером с набитым ртом. И стала медленно жевать, тая от божественного вкуса. Тюремщик не сводил с меня глаз, хотя я не могла представить, что может быть интересного в жующем человеке. Это нервировало, и съев ровно половину, я решительно протянула ему остаток, хотя в жизни мне не было так жалко делиться с кем-то своей едой. — Спасибо, я наелась! — На здоровье, — пробормотал он, но бутерброд не взял, развернулся и пошёл. Вот тут я и вспомнила о своём решении с ним поговорить, предварительно спрятав остатки бутерброда в кружку: — Эй, Бран! Постой! Он оглянулся через плечо, словно раздумывая, послушаться меня или нет, но всё же вернулся. Встал перед самой решёткой. А ведь я к ней прильнула, чтобы его позвать. А теперь было неловко отстраняться. Пришлось терпеть его близкое соседство и запах, правда, скорее необычный, чем неприятный, исходящий от его тела. Хоть он был одного со мной роста — я-то всегда была мелкой, а для гоблина они тут все довольно высокие — но его мощь как-то подавляла. — Я хотела сказать, — быстро проговорила я, — что невежливо вот так разворачиваться и уходить посреди разговора. Это всё! Можешь идти. — Спасибо за разрешение, — фыркнул он, оставаясь стоять. И по-прежнему слишком близко. А потом и вовсе приблизил ко мне лицо, и втянул носом воздух, — вкусно пахнешь. Я, было, зажмурилась, но тут в удивлении распахнула глаза. Неужели Бран только что сделал мне комплимент? — Спасибо, — голос прозвучал как-то пискляво, и я с досадой откашлялась, ощущая потребность сказать в ответ что-нибудь приятное. — Ты не думай, я очень тебе благодарна и за бутерброд, и за мыло, и за расчёску… Последнее я уже прошептала. Ругаться с ним было куда комфортней, и я почувствовала, как наливаются жаром щёки, и вообще все лицо и даже шея. Наплевав на приличия, я быстро шагнула назад, отцепившись, наконец, от решётки. Потом сделала ещё один шаг, и ещё. Бран наблюдал насмешливо и даже добродушно. — Ты смешная, — хмыкнул этот гад. — Я пойду? — Да, всего доброго. До встречи! — выпалила я, кляня себя за то, что вообще заговорила о вежливости. Он ещё покачался немного с пятки на носок, в своих высоких ботинках, кивнул, и наконец, ушёл. В изнеможении я упала на матрас, уронив рядом кружку с недоеденным лакомством, и закрыла руками пылающее лицо. В голове крутились лишь две мысли: «Какая же я дура!» и «Что он обо мне подумал?» Предаваться долго самобичеванию не понравилось. В итоге я снова взялась за газету и, не чувствуя вкуса, доела бутерброд. К ужину я так и не проголодалась. — Привет, — произнёс Бран, протягивая мне миску с куском жаренного мяса и двумя ломтями хлеба. — Ножницы не принёс? — деловито поинтересовалась я, забирая еду. Надо было срочно отвлечься от этих смущающих вежливостей, и я решила, что продолжение темы со стрижкой — прекрасно этому поспособствует. Тем более, я не рассчитывала, что смогу повторить мытьё волос до будущего года. И сушить их — проблема. И красоваться здесь не перед кем! И точка! А мыло и гребень я верну. Завтра же. Или нет, когда подстригусь. — С чего это? — глаза Браншретера тут же утратили свою мягкость, чего я и добивалась. — Уже забыл? Я подстричься хочу, Бран! Неужели так трудно понять? В его лице я прочла непонимание и растерянность: — Я надеялся, что ты передумала. — Зря, — улыбнулась я, — не передумала. Так ты принесёшь? — Не надейся даже, — холодно заявил он и, полоснув меня яростным взглядом, удалился. Я стояла с миской в руке и чувствовала, как сердце бьётся где-то в горле. Есть расхотелось окончательно. Но не пропадать же добру. Заложив мясо между двумя ломтями хлеба, завернула получившийся сэндвич в очередной обрывок от одеяла — после ночной тренировки тоже есть хочется. Миску поставила на пол, просунув ее сквозь прутья решётки, а сама улеглась на матрас, завернувшись в изрядно обкромсанное «одеяло» и, закрыв глаза, притворилась спящей. Просто поняла, что ещё одного раунда с Браном я сегодня не выдержу. Не успела досчитать до пяти — а ведь так надеялась уснуть до его прихода — как гоблин вернулся. Звякнула миска, которую он поднял с пола. — Я знаю, что ты не спишь! — напряжённо проговорил он. Я даже не шелохнулась. Хотя была уверена, что он определил это по громко стучащему сердцу у меня в груди. Но когда он ударил кулаком по решётке, я подпрыгнула на своём матрасе. — С ума сошёл? — Цирюльник придёт завтра, — прорычал он. — Спасибо, — крикнула я в удаляющуюся спину. Подумаешь, какой свирепый! Жалко ему, что я подстригусь, что ли? Не его же волосы! И вообще, сам-то, небось, бритый ходит. Ворча таким образом, я готовилась ко сну, заплетая косу. В последний раз. И самой вдруг стало её жалко, просто до слёз. Но не идти же на попятный! Сама же просила! Но только потому, что была уверена, что Бран не согласится. Пора уж это признать. А теперь деваться некуда.