Однажды в Азкабане

Когда-то давно, мой дядюшка-сквиб презентовал мне магловскую книгу французского автора про графа Монте-Кристо. Я её прочитала дважды и, помнится, просила прислать мне ещё что-то подобное. К сожалению, книги обнаружил отец и запретил дяде снабжать меня подобной литературой, а найденные сокровища просто испепелил. Нечего и говорить, как я была расстроена этим в свои тринадцать лет. И вот теперь, я неожиданно вспомнила эту историю об узнике замка Иф. Многие события книги стёрлись в памяти, но я хорошо помнила попытки побега. Долго прокручивала в голове, как мне может это помочь, ведь мысль о побеге из тюрьмы я так и не оставила. И мне было проще, чем тому герою — я точно знала, что моя камера угловая. И ещё — у меня был мой кинжал. Единственно, что меня огорчало, что я сразу не подумала исследовать стены, когда тут поселилась. И вот, три недели спустя, дождавшись, когда дементоры покинут мой отсек, я для верности ещё немного посидела на матрасе, кутаясь в одеяло и пережидая пока схлынет неприятный холод, а потом с трепетом приступила к исследованию стен. Для начала решила простукать каждый дюйм стены своим деревянным башмаком. Это заняло гораздо больше времени, чем я рассчитывала, потому что каждый участок приходилось простукивать подолгу, чтобы привыкнуть к одинаковому звучанию. Увы, никаких пустот обнаружить спустя двое суток так и не удалось. Бездушный камень везде звучал одинаково. То есть не то, чтобы совсем одинаково — чуть глуше были удары там, где камни соединялись друг с другом. Но в эти полоски могла проскользнуть разве что крыса, если бы мне удалось проделать там отверстие. Отчаиваться не стала. Поскребла в нескольких местах стену ножом и убедилась, что почти квадратные камни глубже, чем на ноготь, ножу не поддаются, а вот между камнями порода хоть и с трудом, но соскребалась. И если мне удастся вынуть эту породу вокруг камня, то я смогу вытолкнуть его наружу… наверное. В любом случае, заняться мне всё равно было нечем. И даже если впереди меня ждала неудача, и я сильно расстроюсь — это не повод отказываться от попытки обрести свободу. Мой матрас, в отличие от прошлой камеры, лежал как раз у наружной стены. Так что и камень я выбрала у самого пола прямо за матрасом. Выбирала тот, у которого боковые скрепления были наиболее толстыми. Монотонное занятие выскребания серой пыли не могло мне прискучить поначалу. Ничего хорошего впереди меня не ждало, и даже если я убьюсь о камни внизу при попытке побега — это будет лучшей участью, чем медленно сходить с ума в полном одиночестве и безнадёге. Тренироваться я не перестала, силы мне могли понадобиться для побега, но теперь занималась этим днём. А вот ночью часа три — четыре убивала на выскребания пазов вокруг камня. Весь мусор аккуратно выбрасывала в дыру в полу. К сожалению, работа шла настолько медленно, что постепенно я впала в депрессию. Да ещё очень боялась сломать свой кинжал, потому держалась при работе за самый кончик лезвия, где был твёрдый коготь, отчего порядком изранила руки. К концу месяца я уже забросила свою работу по выскребанию породы между камней, продвинувшись ненамного. Между камнями теперь мог получиться отличный тайник для моей первой самодельной палочки, если бы мне было, чем его замаскировать. Туда бы и пять палочек поместилось. Только это нисколько не утешало. Когда заявился Браншретер, до прихода дементоров оставалось ещё больше часа. Я безучастно лежала на матрасе, завернувшись в одеяло, и даже не посмотрела в его сторону. Депрессия как раз овладела мной полностью. — Эсми, — позвал он негромко, словно кто-то ещё мог его здесь услышать. — Эсмеральда! — Уйди, — безучастно посоветовала я. — Что-то случилось? — поинтересовался этот толстокожий страж. Не сочла нужным отвечать на такую глупость. Конечно, случилось! Я в тюрьме и это навсегда! Я состарюсь тут и умру. Не будет больше ни вкусных обедов, ни встреч с людьми, ни жениха, ни свадьбы, ни детишек и внуков. НИЧЕГО! Я так и умру девственницей, и если повезёт — то не очень старой. А что, сниму ожерелье — подойду к самой решётке, и поцелую сама одного из дементоров. Я подняла голову и посмотрела на Браншретера. Он глядел с беспокойством, держась за решётку обеими руками. А ведь вполне себе мужчина, и я ему нравлюсь. Уж лучше он, чем Гёрклун. Продаваться начальству за ванну и мясо конечно мерзко, а вот с Браном, по доброй воле — почему и нет. — Эй, Бран, — позвала я, — у тебя есть ключи от моей камеры? — Зачем? — сразу нахмурился стражник. — Да вот, — вздохнула я, — хочу с тобой заняться любовью. Оказалось, не так и сложно это произнести. Даже не покраснела. То ли от того, что в депрессии, то ли просто потому, что это Бран. Воин молчал с каменным лицом. Словно я его оскорбила. — Не хочешь? — решила я добиться определённости. Молчание. — Проваливай, Бран, — я устало вздохнула и отвернулась к стенке. — И не ходи больше, мне твои зёрна без надобности! Минут пять он ещё простоял у решётки, потом утопал. Ну и плевать. Никто мне не нужен! И я никому не нужна, выходит, даже этому гаду Браншретеру! Хотя нет, дементорам нужна! Вот и отдамся им, только не в этот раз — спать хочется, и вообще. Так и уснула. Даже не почувствовала прихода и ухода жутких стражей. Утомилась сильно за последние дни, а проснулась от скрежета ключа где-то посреди ночи. Дёрнулась на матрасе, оборачиваясь к решётке. А Бран уже был рядом, и прижался губами к моему рту, гася испуганный крик. Сопротивлялась я не долго, слишком хорошо помнила, что сама ему себя предложила. А раз дала слово, надо выполнять — это я с детства усвоила. И когда этот монстр отстранился, и взялся за мои портки, вопросительно подняв взгляд, я отчего-то улыбнулась и приподняла бёдра, чтобы ему было удобнее снимать. Снял, проведя своими лапами по моим бокам до самых лодыжек, отчего внутри всё стало горячим, а в голове опустело. Мысленно охнула, что вот сейчас случится оно, совсем не так, как представляла ещё девчонкой. Но всё же. Бран и рубашку с меня снял, а сам избавился только от сапог и жилетки. Не знаю, кто учит этому гоблинов, но ласкал он мастерски, попросту облизав с головы до ног, и не пропуская ни одного даже самого потаённого местечка на теле. Точнее, этим самым местечкам уделил внимания побольше, вызвав такое удовольствие, что я была уже совсем не против, когда Бран, бросая неуверенные взгляды, начал вылезать из своих кожаных штанов. Свет от факела не давал рассмотреть всё подробно, да я и не очень пыталась — глаза странно расфокусировались, так как незнакомые и жутко приятные ощущения сделали всё вокруг неважным. Я вцепилась в его предплечья, отмечая, что мне нравится ощущать гладкость его кожи и силу перекатывающихся под ней мускулов, когда он резко двинулся, заставив меня до крови закусить губу от пронзившей боли. Почему-то кричать я себе запретила, поэтому только быстро дышала, стараясь пережить уже стихающую боль. Бран застыл, зависнув надо мной, и я вдруг встретила его виноватый и жалобный взгляд. Этот дуралей, видимо, свято верил, что я уже давно отдалась начальству. Стукнула его кулаком по башке за такое и поинтересовалась со стоном: — Будешь продолжать? Или я умру, не дождавшись? Этот громила просто обхватил меня руками, стискивая со всей силы, перекрывая кислород, но тут же уменьшил навалившуюся на меня тяжесть. И наконец, задвигался. Да, сначала было довольно больно, хотя самая острая боль уже давно прошла. А потом я просто потерялась в ощущениях, выгибаясь в руках Браншретера, бесстыдно позволяя ему всё, и двигаясь вместе с ним, поймав ритм и обхватив его ногами. Мир взорвался, подарив ощущение чуда и освобождения. Пришла в себя, ощущая приятную слабость во всём теле, когда Бран неожиданно поднялся, забирая с собой уютное тепло. Краем глаза смотрела, как он быстро приводит в порядок свою одежду. Говорить не хотелось. Да и что я могла сказать? Отвернулась от него, свернувшись калачиком. И почувствовала, как он заботливо подоткнул одеяло со всех сторон. Очень боялась, что Бран всё испортит какими-нибудь словами, но гоблин молчал. Вышел из камеры, запер дверь и сразу ушёл. Судя по шагам, настроение у него было выше среднего. И это порадовало. Было бы очень тоскливо, если бы ему совсем не понравилось. Всю глубину своего падения я ощутила полчаса спустя, когда окончательно пришла в себя и проснулась. Просто на минуту представила, как сообщаю своей семье за утренним чаем, что, знаете, мол, я отдалась гоблину. Интересно, сколько раз успели бы проклясть меня отец и братья, пока бабка выжигает с гобелена? Только их больше нет. Не осталось никого, кто бы выжег, нет и родового гобелена. В одну роковую ночь погибли все, кто мог заставить меня почувствовать стыд и раскаяние. Да, они отомщены. Осталось простить и забыть. Простила давно, а забыть не получается. Однако, что мне делать в жизни — зависит теперь лишь от меня одной. Да, узница Азкабана, но совершеннолетняя узница. И опекунов нет. И кому какое дело, чем в тюрьме занимается последняя из рода Флитвик. Вздохнув, обтёрлась салфеткой, убирая следы страсти. И уставилась на тряпицу — пятна моей крови и семенной жидкости гоблина — какая гремучая смесь! Неоценимая, вероятно, в проведении ритуалов. И что — так и буду лежать, горюя о потере опостылевшей девственности, и никак не использую? Ну а что я могу? Палочку сделать не из чего. Разве что кинжал превратить в артефакт. Я поспешно села. До утра, а тем более до прихода охранника с завтраком ещё не меньше шести часов. Что за артефакт делать из кинжала, я вдруг легко придумала. А почему бы и не палочку? Кто сказал, что древесину нельзя хлебом заменить? Сердцевина есть — коготь дракона. Хотя там внутри ведь ещё и три волоска гоблина затесалось, остальные три я извела на бусы. Так что, если эта смесь из двух сердцевин рванёт, так мне уже будет всё равно. Но я буду не я, если сейчас не рискну! Осталось нарисовать чем-то руны. Да что тут думать, буду кровью рисовать — не упускать же момент. Матрас был отодвинут в мгновение ока. Из тайника извлечён кинжал. Одной из чистых салфеток я тщательно протёрла пол. Отбросила в сторону чехол с лезвия и сделала кончиком кинжала надрез на левой ладони, сложив её лодочкой. Кровь заструилась каплями, медленно наполняя ямку в ладошке. Окуная палец в кровь, быстро намечала руны. Я столько времени на них потратила в прошлый раз, что правильность начертания так и стояла перед глазами. Через несколько долгих минут всё было готово. Кинжал завернула в тряпицу со следами девственной крови и спермы и водрузила в середину. Ещё немного крови на места активации, и вот уже руны засветились. Все сразу и так интенсивно, что пришлось прикрыть глаза от слепящего света. Тряпочка на кинжале вспыхнула, окутав поднявшийся в воздух кинжал огненным коконом. Я зачарованно наблюдала за чудом, сквозь неплотно закрытые веки. Зрелище заставляло трепетать от восторга. Не такого, как совсем недавно под тяжестью накаченного воина, а совсем даже другого толка, но не менее прекрасного. Наконец руны вспыхнули огромным куполом, который включил в себя не только пентаграмму, но и меня саму. Такого я не ожидала, но прорвать купол побоялась. Только протянула руки, подставляя под кинжал, и он мягко опустился мне на ладони, всё ещё горячий. В тот же миг всё погасло, оставив меня в полутьме. Я не стала проверять люмосом, превратился ли кинжал в палочку. Прошлый раз уже научил, к чему приводит такая беспечность. Проверила, чтобы не осталось следов на полу, задвинула обратно матрас, взяла ещё пару салфеток и пошла к углублению в полу — умываться. Оделась в чистую смену одежды, а ту, что так ловко снял с меня гоблин, тщательно прополоснула в воде и вывесила на решётку сохнуть. Пятно крови на матрасе заставило задуматься — застирать не удастся. Положила на него свой обновлённый кинжал, всё ещё слегка светящийся синеватым светом. Решила попробовать невербальное «Эванеско», авось не затронет сигналки в камере. Да только не успела — кровь вдруг прямо на моих глазах стремительно впиталась в кинжал. Только тут я поняла, что внешний вид его изменился. И лезвие, и рукоятка теперь выглядели так, словно сделаны не из хлеба, а, как минимум — из бронзы. И на вид, и на ощупь так казалось. А оплётка из жгута моих черных волос на рукояти впечаталась в неё в виде золотистого рисунка. И только если приглядеться, можно было понять странное — рисунок от оплётки представлял собой очень мелкую вязь из рун. И лишь некоторые были мне знакомы. Ну а лезвие явно стало металлическим, пусть металл и имел цвет кофе с молоком. И коготь вписался — во всяком случае его видимая часть — став с остальным лезвием одним целым без намёка на грубый переход, что был у меня до этого. И всё это выглядело так красиво, что из рук выпускать вообще не хотелось. Да, у меня в руках был по-настоящему уникальный артефакт. Знать бы ещё, что он может. А ещё, очень возможно, что ритуал его именно ко мне привязал — недаром купол накрыл меня вместе с пентаграммой. Рана на ладони ещё кровила, и я прижала к ней кинжал, не подумав. Но быстро опомнилась — кровь из раны стала шустро впитываться в лезвие, теперь по-настоящему острое. Отдёрнула кинжал от снова вскрывшейся раны на ладони, вот тогда края пореза вдруг и затянулись. Как не было! Как же мне хотелось ещё как-то испытать новое оружие, да только сильно боялась повторения захвата. Если и кинжал отберут, будет совсем грустно. Подумав, повесила оружие на шею, пристроив, как бывало при его сушке, между грудями, и едва отпустила, как он просто исчез. Чудеса. Я ощущала его тяжесть — он стал на порядок тяжелее после ритуала, могла пощупать рукоять — лезвие трогать боялась — но не видела. Попробовала снять. Ложится в руку, как влитой, но по-прежнему невидим. Вспомнила о чехле для лезвия. Попробовала надеть на ощупь, так и это страшненькое творение тут же исчезло. Припомнила, что так бывает с родовыми артефактами. Мысленно приказала кинжалу появиться. Тяжёленький и очень опасный артефакт тут же заблестел в неровных отблесках от горящего перед камерой факела. И самое интересное, что чехол вдруг стал ему под стать — такой же матово-бронзовый, украшенный по верху вязью из золотистых рун, и в точности повторяющий изогнутое лезвие. На ощупь — материал чехла теперь просто металл, а не задубевшая тряпица, пропитанная хлебным мякишем. Со вздохом удовлетворения повесила кинжал себе на шею, и он снова без всякого приказа исчез. Интересно, при обыске его смогут нащупать? Слегка занывшее плечо привлекло внимание, и я, сдвинув ворот рубахи, полюбовалась синяком с отчётливыми следами явно нечеловеческих зубов. И как раньше не заметила! Видать это мой любовник в порыве страсти оставил отметину. А что если… Я приложила кинжал к синяку и сразу отдёрнула. Кожа разгладилась и приобрела нормальный цвет. Отпечатки зубов исчезли бесследно. На всякий случай разделась и насколько могла оглядела все доступные участки кожи. На правой ключице и под ней имелось ещё по паре засосов. И на левой груди почти неприметные следы зубов. А ещё под коленкой и на левом бедре. Как славно, что мой артефакт с этим справился за считанные секунды. Даже, если это всё, что он умеет — всё равно круто! Ну Бран! А я-то ничего не ощущала, кроме кайфа от его манипуляций ртом и зубами. Воспоминания вызвали уже знакомый жар. И я поспешно стала себя отвлекать грустными стихами. Немного помогло. Я забралась на матрас, чувствуя, что меня переполняет энергия, но глаза закрыла. Нужно было поспать, во что бы то ни стало. Как известно, ритуалы, особенно на крови, могут забирать много сил, которые восстанавливаются, в том числе, и сном. Или сексом, как ни странно. Но не звать же Брана для повторного покрытия моего тела засосами и укусами. Да и как его позовёшь? Может, Чифа утром попросить пригласить бывшего стражника? Хихикнула, представив рожицу гоблина с кольцом в носу, и строго велела себе спать, а не думать всякие глупости. Задышала глубоко, имитируя глубокий сон, а скоро и уплыла куда-то в мир сновидений. Проснулась я резко от далёких ещё шагов. Уже узнаваемых — это Чиф нёс завтрак. Прошло то время, когда приходил Бран, а ведь теперь могла сравнить, как всегда ждала Браншретера, а вот приход Чифа оставлял совершенно равнодушной. Неужели мне не безразличен гоблин? Да нет же, не бывает ведь, чтобы между нашими расами возникали чувства. Просто он мне нравится, и всё. Потягиваясь, села на кровати, улыбнулась спокойному Чифу, который вдруг повёл носом, внимательно оглядывая камеру и меня заодно. — Что-то не так? — я подошла и забрала у него миску с кашей. — Запах странный, — к моему удивлению поделился он информацией. — Может от мокрой одежды, — кивнула я на решётку, где сохли мои выстиранные тряпки. Ага, выстиранные в выемке на полу, после того, как я там смыла с себя остатки страстной ночки. Я похолодела. Нюх ведь у этих гоблинов почти звериный. Но продолжила, как надеялась, спокойно: — Раздобудь мне мыло, и будет пахнуть свежестью. Чиф фыркнул: — Не положено. Итак, вон, и матрас вам, и одеяло. Спасибо скажите. — Спасибо, — искренне ответила я, пробуя ложкой кашу. — Вкусно-то как! — Да не мне спасибо. — А кому? Он махнул рукой и ушёл. Вернулся как обычно — через полчаса. Молча забрал тарелку и утопал. На этот раз принюхиваться не пытался. До вечера я была совершенно свободна. Чуть отодвинула матрас, легла на него и, не снимая с кинжала невидимости, сняла с шеи. Чехол поддался без труда, став сразу видимым. Отложила в сторону. Протянув руку с кинжалом к стене, поскребла лезвием начатый проём между камней. От надавливания отвалился сразу целый кусок породы, размером с дольку апельсина. Восхитилась — так ведь теперь можно сильно ускорить работу. Осторожно продолжила, куски отваливались только так. Рукоять в ладони вдруг сильно нагрелась, гася мой азарт, и через секунду я услышала быстрые шаги. Едва успела зачехлить кинжал, надеть на шею, задвинуть матрас и сесть на него с беспечным видом. Перед камерой появился Гёрклун. Его ноздри тоже затрепетали. Явно нюхает. Чиф — предатель! Я уже больше месяца не видела начальника, и век бы ещё не видеть. — Подойди! — велел он. Не послушаться? Так ведь хуже будет. Я покорно подошла и дёрнулась, когда гоблин внезапно рванул ворот моей рубахи, обнажая левое плечо. Я ахнула, вспомнив про бусы, и не поверила своим глазам — они тоже получили невидимость. Гёрклун тем временем провёл пальцами по плечу в том самом месте, где не так давно красовался укус Брана. Какая же я умница, что успела его убрать. Даже думать не хотелось, что это чудовище может сделать с подчинённым. — Что вы ищете? — решилась спросить Гёрклуна, а то главный гоблин тюрьмы, похоже, увлёкся поглаживанием кожи и вот-вот перейдёт к груди. Он хмыкнул и убрал руку. — Просто проверка. А ты тут как? Жалобы есть? — Дементоров уберите, — пожала я плечом. Он словно не услышал. — Ну раз всё устраивает… — И нитку дайте с иголкой — сами же порвали. Мне что теперь — перед вашими стражниками голым плечом щеголять? Он нахмурился, глядя на моё плечо, потом кивнул: — Пришлю кого-нибудь. Какое же счастье было увидеть перед камерой Каригана спустя два часа! Ведь если бы не он, моего кинжала-артефакта мне не видать. Да и вообще, скучала по его улыбке. И судя по тому, как улыбается, он успел меня простить. Во всяком случае, очень на это надеялась. — Привет, Кариган! — Тоже рад тебя видеть, Эсми, — хмыкнул он. — Смотрю, совсем как прежде. Внезапно он тоже потянул носом, и я не удержалась. — А что вы все здесь вынюхиваете? Он явно смутился: — Да так. Ты вот нитки просила. Я забрала у него нитки и иглу и настойчиво заглянула в его глаза: — Кариган, ты же хороший, скажи пожалуйста, не мучай! — Так это… К тебе никто ночью не приходил? Я постаралась выразить натуральное изумление: — Кроме дементоров? Ну ты скажешь тоже… Хотя, я ведь спала крепко, ничего не слышала. — Тогда и не знаю, — развёл руками гоблин, косясь на моё плечо. — Кариган, — я сурово сдвинула брови. — Скажи немедленно. Почему всех интересует этот запах и моё плечо?! Он ещё больше смутился, посмотрел на меня неуверенно, потом, решившись, приблизил голову к решётке: — Запах крови, — сказал шёпотом. — Как если бы мужчина лишил тебя девственности. Но может и другое что, если бы ты поранилась сильно, к примеру. Но именно… э-э… там. Потому что, будь у тебя первым гоблин, он бы точно отметил тебя своей женщиной. Потому что иначе с тобой нельзя. А раз плечо чистое… А людей тут свободных нет… Мужчин, в смысле. В охране. Я расширила глаза. Так вот, что со мной Бран сделал! И о чём он думал? Что никто не заметит, что ли? — Вот оно что! — глубокомысленно протянула я, судорожно придумывая оправдание. — А как гоблин отметил бы? Плечо бы мне искусал? Я хохотнула, типа пошутила. Но хотелось бы знать точно. — Ну не искусал, — поморщился светловолосый гоблин, — но один укус бы был, и отметки зубов. — Что — именно на левом плече? — продолжала я допытываться. — И на груди ещё, — признался он и быстро добавил, — но если нет на плече, то и там не будет. Я мысленно поаплодировала догадливой себе, убравшей все отметины. Впрочем, хотя бы для старого друга-гоблина надо выдумать правдоподобную версию. А там уже — сплетники они ещё те, разнесут быстро. — Помнишь коготь, что мне подарил? Кариган вздрогнул и отшатнулся. Но я решила продолжить, глядя на него с грустью: — Прости за подробности, но я его спрятала именно там, — выразительный взгляд вниз и смущение. — Думала, сохраннее будет. И так вдруг больно стало! Кровь… Пыталась достать, а он и выскользнул из пальцев, подпрыгнул на полу и прямо туда. Я указала на дырку в полу. — Прости, — взглянула жалобно, — я ведь не нарочно. Так дорожила твоим подарком! Вдев нитку в иглу, я попыталась приладить на плече куски разорванной ткани. Кариган выдохнул и, грустно усмехнувшись, покачал головой: — Теперь поня-а-а-атно, — протянул он. — А Гёрклун-то голову ломает, допрос с пристрастием нам устроил. Хотя ясно же, раз не отметили, не мы это были. — Только ты уж не рассказывай никому. Ой! — уколола всё-таки плечо. — Обещать не могу, но постараюсь, — вздохнул он, следя за моими манипуляциями. — Брану-то можно? А то он за тебя переживал сильно. Злой был. Небось, на Гёрклуна и подумал. Так его даже допрашивать не стали, начальство велело выметаться и спустить пар на тренировках. До сих пор рубится во дворе с новичками. Ты это, не удивляйся, если он тоже заглянет. И лучше сразу плечо ему покажи. — А что это вообще значит? Ну — укус этот, и что гоблин своей женщиной делает? Вроде свадьбы что ли? — Хуже, — пожал плечом гоблин. — Эсми! Тебе же неудобно! Дай мне иглу, сам зашью. — Шей, — вернула ему швейный инструмент и подставила плечо. — Только скажи, чем хуже. Он очень сноровисто принялся штопать мою рубаху, делая аккуратные стежки. — Тем и хуже, что это… — он нахмурился, подбирая слово. — А, клятва! — Клятва? — Да. Клятва верности и отречения. — Это как? Что она значит? — что-то мне уже не слишком нравилась ситуация. — То и значит. Ни с кем и никогда больше до самой смерти. Только с той, кому дал эту клятву. — Ого, — Брана стало откровенно жаль. Хотя, если знак я удалила, может и не значит теперь ничего. — А для женщины — тоже до смерти ни с кем? — Если гоблинша, то да, — Кариган перекусил нитку зубами, — у них и проверить никак, заживает всё быстро, но, когда поклявшийся рядом, связь любой увидит. Если, конечно, она в ответ укусит. Но по-другому и не бывает, клятву мужчина просто так не принесёт. И это огромная честь для неё. — А с людьми? Вот, если, правда, кто-нибудь бы укусил? — И поспешно пояснила: — Гёрклун же имел на меня виды. — Ты что — не стал бы никто человеческую девственницу трогать. Потому что, говорю же — не удержаться. А рабом быть, кто же захочет. — Но Гёрклун… — Так потому и хотел, что не думал, что ты такая. А как тебя проверили — помнишь, Глонди обыскивала, так он и думать забыл. — Глонди — гоблинша? — до меня начало доходить. — Ага. — И что — она всем сообщила, что я девушка? Он сосредоточенно прятал нитки в свой карман. — Ну что ты. Только начальству. А там… Кто-то из ребят услышал… Мне уже пора, Эсми. — Ещё один вопрос! Он затормозил. Любопытный потому что. — Да? — Кариган! А вот Веста… — Ага, её никто точно не тронет. — А есть вообще такие пары? Чтобы гоблин и человек? Он нахмурился: — Эсми! Тебе что — кто-то нравится? — Я просто спрашиваю! — Никогда не слышал о таком, — быстро ответил он и зашагал прочь. Жалел, небось, что столько секретов мне выдал. Вздохнула и уселась на матрас по-турецки — думать, что же я натворила. И почему инструкцию к гоблинам не прилагают? Может потому, что это вообще дикое извращение? Вот гоблины почему-то об этом всё знают, а в Хогвартсе такого не преподают. И дома меня никто насчёт них не просвещал. Не потому ли, что все только банковских гоблинов знают? Тогда и правда, в голову не придёт, что кто-то с ними захочет связаться. Дружбу завести — и то сомнительно. А уж любовную связь — и подавно. А воинов этих гоблинских видел кто? То-то, что нет. И не удивляет разве народ, кто вообще в гоблинских восстаниях участвовал? В качестве силы? Уж явно кто-то вроде Брана и Каригана, а не те клерки из Гринготтса. И где, интересно, таких симпатичных воинов от всех прячут? Не все же тут, в Азкабане, работают. Кошмар! Я уже считаю их симпатичными! Бран появился почти бесшумно, или я слишком глубоко задумалась и шагов не услышала? Только подняла взгляд, а он стоит. Вид мрачный, руки спрятаны за спиной. Ноги расставлены. Словно не на свидание пришёл, а к бою готовится. — Привет, — первой поздоровалась я, не двигаясь с места. Дышать стало труднее. Как представлю, что ночью было! То ли противно, то ли повторить хочется. И прямо сейчас! — Покажешь плечо? — спросил мой любовник вместо приветствия. — Пожалуйста! Аккуратно оттянула ворот, чтобы опять не порвать. И не подошла — ничего, они зоркие — издалека увидит. — Не так, сними её вообще! Кто-то тут обнаглел, похоже! Хорошо же! Я вскочила, подошла к самой решётке и, глядя ему в глаза, быстро стянула рубаху. С непроницаемым лицом он скользнул взглядом вниз. Смотрел пристально, но руки из-за спины не вынул. — Оденься! И кто тут у кого раб? Я натянула рубаху и скрестила руки на груди. Чувствовала себя перед ним совершенно беззащитной. Была бы рядом шуба — и её бы напялила. Пусть и без того жарко. А лучше — броню какую-нибудь. — Как ты это сделала? — поинтересовался он дружелюбно. Ясно! Не поверил, что не было. Или точно знал, что кусал. И врать ему не хотелось. В конце концов — это для меня всё дико, а для них эти клятвы — что-то жутко серьёзное. Да и то сказать, у нас, магов, заморочек не меньше, если подумать. — Залечила, — ответила напряжённо. Вдруг спросит — чем! Даже ему не отдам свой артефакт! Он усмехнулся. Лицо прояснилось. Похоже, этого объяснения ему хватило. Верит в мои целительские способности? — Спасибо! — сказал с чувством и таким взглядом посмотрел, что я невольно отступила. Не соблазнял бы уж среди бела дня! — Прости, что не подумал о последствиях. Этот Чиф… И я мог принести траву специальную. Только голову совсем потерял. — А что было бы, если бы узнали? — меня начала бить дрожь. Не так всё прекрасно, как мне показалось ночью. — Тоже самое, — хмыкнул он, — потерял бы голову, только в прямом смысле. — И ты знал, что тебе грозит? — я как-то сразу поверила, что он не врёт. — Это допрос? — Да. Знал? — Все об этом знают. — Ты знал, что я девушка? Он молчал, опустив глаза. — Бран! — Даже если бы знал, ничего бы не поменялось! — ответил с вызовом. О, как мило! Я не знала, смеяться мне или плакать. Срочно нужен Кариган, чтобы допросить по полной. Хотя — вот же не менее осведомлённый тип передо мной. И пусть попробует не ответить! Я снова подошла вплотную к решётке и для верности ухватила его за жилетку. Коснулась случайно обнажённого пресса костяшками пальцев, и Бран с шумом втянул воздух. — Что? — Поправь меня, если ошибаюсь. То есть — если бы я девушкой не была, и ты меня… со мной бы занялся этим самым, никто бы не осудил. Так? — Да. — И если девушка, но не укусил, тоже бы… — Это невозможно, — перебил он. — И не спрашивай, почему. Людям этого всё равно не понять. — А может, я хоть попытаюсь? — обиделась я. — Ты просто скажи — что означают эти укусы? — Для тебя ничего, — быстро ответил он. — Бран! — Это правда! Кто-то тут очень упёртый баран! — То есть я могу с любым теперь, так? И ничего мне не будет? Ой, как нехорошо! Глаза Браншретера в прямом смысле налились кровью. Ноздри хищно раздувались, но ответ прозвучал твёрдо: — Да! Судя по его виду, не держи он руки за спиной, вполне мог бы не удержаться и придушить меня. — А для тебя, Бран? Что это значило для тебя? Молчание. И взгляд упрямый. Не скажет ведь. — Мне жаль, что так вышло, — тихо призналась я. Отпустила его жилетку и отступила от решётки. В газах Брана непонимание и обида. — Я же не знала ничего, — поспешно пояснила я. — Но ты тоже хорош — мог бы и спросить. — Спросить о чём? — Девственница я или нет. — Это бы ничего не изменило! Я же сказал! — Он шагнул ближе к решётке и схватился за прутья. Устал сдерживаться? Глядя исподлобья, уточнил сквозь зубы: — Значит, жалеешь? Я растерянно уставилась в каменное лицо своего первого мужчины. Глаза сужены, словно хочет меня прожечь своим взглядом. Это у нас что? Первая ссора? Кто бы подсказал правильный ответ! Конечно, мне жаль, что он связал себя этой клятвой — потому что, ну какая я ему пара? Всё равно ведь сбегу, даже если это меня убьёт. А он останется здесь. И уже никогда не создаст нормальной семьи. Разумеется, никому бы такого не пожелала. И Брану — в первую очередь. Только явно он что-то другое имеет ввиду. О чём, по его мнению, я могу жалеть? Откуда мне знать особенности гоблинской психологии? — Понятно, — фыркнул Браншретер, устав ждать ответа. Скроив надменную и гордую физиономию, оттолкнулся от решётки, глянул ещё раз гневно и, печатая шаг, направился к выходу. — Бран, стой! Вернись, пожалуйста! Шаги затихли. Думает, как поступить? До конца коридора он точно дойти не успел. — Если ты сейчас уйдёшь, — начала я… Но тут же поняла, что угрозами ничего не добьюсь. Только от волнения все умные мысли из головы вымело. Он всё-таки ушёл, помедлив ещё минуту. Гад! Обиделся ведь на пустом месте. Ну и пусть! Вернувшись к своей работе, сердито орудовала ножом. Только глаза щипало от невыплаканных слёз. Или пыль в них попала. Выгребла горку мусора, и поняла, что пора приступать к следующей грани. И лучше к нижней, пока камень ещё держится. А то если освобожу сначала верх, то потом, очищая проём снизу, могу запросто лишиться руки — как придавит всей массой. Чутко прислушивалась к окружающим звукам. Но никто меня беспокоить не собирался. Наконец, доработавшись до изнеможения, и освободив проём снизу камня почти наполовину, решила передохнуть. Тщательно прибралась, задвинула матрас и умылась. Легла поспать на минутку, да так и проспала до самого ужина. Проснулась чутко — от шагов Чифа в конце коридора. Поднялась поспешно. Подошёл стражник, протянул мне кусок хлеба с мясом в салфетке. У меня их уже целая стопка, этих тряпиц. Часть конечно, уже извела, на всякие нужды, но ещё много осталось. Чиф как-то очень пристально рассматривал моё лицо. Даже захотелось спросить, что не так. Но воздержалась. — Кружку давай, — попросил вдруг. И достаёт из корзины кувшин. Я шустро сбегала за кружкой и протянула сквозь решётку. — Что, праздник какой? — Нет, — коротко ответил он, наливая мне до краёв молока. У меня аж слюнки рот наполнили. Неужели молока попью? Осторожно поднесла к губам кружку и стала глотать холодное и неимоверное вкусное молоко. Корову они, что ли держат? Даже глаза закрыла от блаженства. Не могла оторваться, пока не выпила всё до капли. Открыла глаза — стоит. — Ещё? — спрашивает без выражения. Я с готовностью протянула кружку. Разбираться, что за счастье привалило, не стану. И отказываться тоже. Вторую я так же прикончила одним махом. Ну а что — такой стресс пережила! У гоблина уже глаза по галеону. Но покорно наливает и третью порцию. Эту пить не стала, отнесла к кровати. Выпью после еды. Чиф всё ещё топтался у камеры. — Видишь, — говорю ему, прожевав первый кусочек. — Мне табуретка нужна. Кружку поставить некуда. А тут крысы бегают. Не то, чтобы я верила, что ему разрешат дать мне табурет — а вдруг я из него палочку новую сделаю — но попросить-то можно. — Я спрошу, — отвечает спокойно. — Тогда иди уже, — махнула ему рукой. — И спасибо от всего сердца, Чиф. — На здоровье, — проворчал гоблин и потопал на выход. А я медленно жевала мясо с хлебом, запивая еду невероятно вкусным молоком. Просто праздник! И никто мне не нужен.