Save no stras animas

Ещё слишком рано, рассвет лишь коснулся земли тонким лучом, оповещая о том, что уже совсем скоро начнётся новый день. Тсунаёши с неохотой завозился на кровати, а виной тому разбушевавшийся телефон. Тело немного онемело от неудобной позы. Но пришлось покинуть неудобное, но тёплое место. Инженеры словно взбесились, требуя прийти к ним. — Как там снаружи? — неприлично бодрячком спрашивает Спаннер. — Там жизнь кипит и бьёт ручьём, — отшучивается Савада.- Но ты ведь меня не для этого позвал. — Да. Я знаю, Тсуна, мальчишки стали дороги тебе. Но им пора вернутся на своё место. Ну, ничего неожиданного он не услышал. Знал, что этим всё кончится и довольно скоро. Отчёты в виде записок на клочках бумаги лежали на столе каждое утро. Одна сменялась другой и наконец-то результат. — Давай вечером. — Будет истерика? Непринуждённость, главное не подавать виду. Именно с такими мыслями шёл к себе в спальню Тсуна. А там его ждёт шикарный мужчина и мм… вполне себе приятное продолжение утра. — Доброе утро. Шепчет Тсуна на ушко, водя носом по волосам. Реборн давно уже не спит, наслаждается остатками сонного состояния, тяжестью к спине и шёпотом Савады. Приветствовать в ответ не нужно. Лёгкий поцелуй раскатает о настроении. Небрежно надетая рубашка спадёт на пол с плеч Савады. Ему нравится целовать спину киллера, нравится проходиться кончиками пальцев по еле заметным шрамам, чувствовать, как напрягаются мышцы, облизывать кошачье место, чувствуя ответную дрожь. Лучшая награда. Желание разгорается, а утро еще не отпустило. Стоит ли говорить о том, что нежность сплетённых воедино тел зашкаливает до лисьего урчанья. Жаркие, влажные поцелуи, сброшенное одеяло. Медленные до одури толчки, легкое неверие в счастье, что ему удалось заполучить в свои руки. — Ре-борн, — Савада любит катать на языке его имя, словно дорогостоящий выдержанный коньяк. Реборну нравится положение вещей. Он чувствует сумасшествие небесного пламени, солнце откликается, и их языки сплетаются, не отставая от тел хозяев. Утренняя развязка всегда быстрее, на то оно и утро. — Не гоняй сегодня детей. — Я им еще не отомстил за вчерашнее. — Сегодня они вернутся назад. — Так значит сегодня, — Рокудо как всегда бесцеремонно влезает в разговор, заходя на кухню. — Тсунаёши-кун, отдай-ка нам их на пару часов. Савада глядит с сомнением, но с другой стороны дети уже оставались наедине с ними. — Пусть вначале позавтракают. Не подавайте виду. — Истерика начнётся вечером, — скорее констатирует, нежели спрашивает Хибари. — Мне кажется, это не будет просто. Завтрак проходит вполне себе спокойно, ну или почти. Молодняк активно прячется от наигранно злого дяди Реборна за спинами старших в конце стола. Реборн, конечно, обещал не бегать и не наказывать за вчерашнее веселье над ним, но взглядом все-таки рассказывал, что было бы с их задницами, если бы живущие в особняке всем составом их вчера не прятали. Тсуна от воспоминаний не может не улыбнуться. Детей вчера пришлось кормить в ванной у Ламбо. Прятали всем домом, ловили по закоулкам, отдавали из рук в руки. А мальчишки, словно воробьята, все взлохмаченные, глаза огромные то ли от страха, то ли от азарта. Но повесились на славу. И судя по реакции за столом, помнит об этом не только он. Тихие смешки раздаются то тут, то там, кто-то их прячет в кружке, а кто-то смотрит ему в глаза. Савада кивает в ответ на взгляд, и Рокудо с Хибари забирают детей на руки, расходясь по своим комнатам. Тсуна вопросительно смотрит на Реборна, но тот мотает в ответ головою. Он уже несколько раз говорил с более маленьким и еще не таким опасным мальчишкой. Добавить больше не чего. — Всё? Нас отправят. — Да. Ни больше, ни меньше. Ни каких тебе истерик и нервных переживаний. Юный Реборн изначально рос на улицах Италии, да и предупредили еще в самом начале. Что тут можно сказать. Настроение Савады начинает потихоньку портится. Но он не может оставить их здесь. Это опасно. Беспокоит его и уединение своих хранителей. Мукуро извивается словно уж, идя за руку со старшим иллюзионистом. Он оборачивается, высматривает что-то еще незамеченное им ранее. Если честно, ему немного боязно. Куда его ведут? Зачем? Его будут наказывать за шутки? Или что-то еще? Незаметно для себя ребёнок ёжится, передергивает маленькими плечиками, хмурится. Почти как взрослый. Только вот Рокудо, напротив, совершенно спокоен и немного весел от растерянности ребёнка. Наконец-то они подошли к покоям иллюзиониста. Рокудо ни слова не говоря, снова берёт его на руки. Мукуро не спрашивает, ждёт. Они садятся на кровать, Рокудо садится по-турецки прямо в обуви. Сажает между ног себя маленького, снимает перчатки. Мукуро нервно ёрзает, оборачивается, но не может понять. Наконец-то Рокудо накрывает глаза ребёнка своей ладонью, испуская волны пламени, он погружает их в мир, известный только для них. Для кого-то уже, а кому-то предстоит его постичь лишь в будущем. Хибари уходит во внутренний сад, неся малыша на руках. У него нет планов как у Рокудо. Он не будет рассказывать ничего. Он просто сядет под низко опущенной ивой, прижмёт к себе такого еще ранимого и верящего создания, и будет наслаждаться, даря тепло. Тепло, что он больше никогда не почувствует. Чем дольше они сидят в инженерной и подготавливаются к переходу времени, тем сильнее это сказывается на них. Каждый хранитель понимает, что босс снова со временем зачерствеет. Одна надежда, на эти новые отношения с Реборном. — Мы создали что-то вроде аниметрии*. Но это лишь образное обозначение. Сложно объяснить, сколько пришлось собрать частиц для большего количества энергии. По идее, они должны отправится именно туда, откуда пришли и никакое иное измерение. Возможно, что рамки с временем могут быть нарушены. Тсуна мало смыслит в подобных теориях. Его волнует лишь только, как они доберутся. А если они разойдутся со временем, быть может, так даже лучше? — Будет примерно как с нами? — Да именно так, но чуть более усовершенствованно. Савада кивает в ответ. Реборн контролирует взглядом действия, и если честно, он ждёт хоть какой-то детской истерики от себя. Но всё спокойно, пока спокойно. Рокудо и Хибари к назначенному часу приводят детей. Савада пытается взглядом проверить целостность. Если Кёя спокоен, но не понимает происходящее, то Мукуро наоборот слишком подавлен. Он не смотрит в глаза и крепко держится ручкой за старшего. Савада не может выдержать, он подходит к ним. И в один миг, натянутая тишина трещит и осыпается, будто осколки большого зеркала. Мукуро отпускает иллюзиониста и бросается к нему в объятия, плачет, трясётся. — Пожалуйста, пожалуйста, не отпускай. Не бросай! Сердце кровью обливается. Савада и сам стал чаще дышать и в глазах почему-то расплывается всё. Он чувствует себя мальчишкой, тем самым пятнадцатилетним, что плакал, сдавался и бежал, говоря, я не могу ничего изменить. Только сейчас он и в правду не может ничего изменить. Время не на их стороне, оно не позволит себя обмануть и кого-то обязательно заберёт. А Мукуро плачет, и в глазах Кёи появляется смирение, лишь юный Реборн стоит в стороне. Он не показывает своих чувств, улица не прощает эмоций, но внутри, что творится у него внутри? Знает лишь старший, что крепко сейчас сжимает его плечо. — Прости, прости, Мукуро. Я ничего не могу изменить. Я не могу пойти против вселенной. Я слишком слаб для этого. Отчаяние глушит, беспомощность уничтожает, Савада морально раздавлен. Спаннер не ждёт, он более жёсток к чувствам. Знает, что влетит, но так же знает, что прощание будет слишком долгим. Он набирает комбинацию, и дети, словно по команде, начинают исчезать. Мукуро ещё что-то отчаянно кричит, Кёя хочет увидеть, поймать за руку, но их уже нет. Детей в их мире больше нет. Они отправились домой. Спаннер отшатнулся к стене, когда Тсуна взглянул на него. Столько ярости в этом взгляде, столько боли. Никто не смел остановить уходящего босса. Савада влез в рутину с головой. Несколько дней он закрывался в кабинете, не подпуская к себе никого. Ни хранители, ни даже Реборн не смели тревожить его одиночество, разделяемое делами и коллекционным коньяком. Инженеры и вовсе не появлялись на глаза. Никто, пока к нему в кабинет не ворвался Ламбо. Тогда у него и появилась первая эмоция. Эмоция удивления.  — Ты посмотри, Тсуна! — с недоумением восклицает хранитель. — Когда они это сделали? У Ламбо розовые волосы, а кожа нежно-зелёного оттенка. Тсуна даже улыбнулся, совсем немного. Ещё неделю хранители попадали в разного рода ловушки. У кого-то лизун на важных документах, у кого-то петарды в сигаретах, а Ламбо еще неделю ходил окрашенный в разные цвета, пока не выбросил все свои запасы гелей и шампуней. Догадка, что краситель оказался в каждом тюбике, посетила его не сразу. Савада оттаял, потихоньку, медленными шагами, и Реборн ему помогал в этом. Мукуро с ужасом озирается. Вокруг него вновь серые стены сырой камеры. Маленькие рубиновые капли на каменном полу. Слёзы текут сами по себе, он не может остановиться. Он хочет туда, обратно. Лязг ключей в замке слышится как гром, тело вновь само дрожит, не слушаясь маленького хозяина. Он не забыл, как больно будет. Он боится забыть, под натиском крыс, как было тепло. Кёя выбирается из своего маленького укрытия. Старший молчаливо дал ему сил принять потерю и справится самому. Ему хочется заплакать, но больше он не разрешит себе. Он вызовет помощь и проживёт какое-то время в детском доме. Лишь бы там не было таких как Арч. Реборн продолжает жить на улицах Италии. Он станет сильным. Он видел, кто он. Но он не видел скрытого. Еще не знает об испытаниях, что ждут его.