Диалоги на тетрадных полях

      — Подождите меня! — просит Линда, и скулит, и путается в собственных бесконечно почти длинных конечностях. Забавно выходит, конечности-бесконечности, но Линда не отвлекается на игры слов, Линда сосредоточена на том, чтобы бежать.       Конечно же, спотыкается.       — Не торопись! — смеётся в ответ Эржебет, в глазах Линды она — бесшабашный нетопыриный вихрь, кружево крыльев во всю небесную ширь. Оказаться в её объятьях это уже — познать высоту. У Линды предательски дрожат ноги, когда Эржебет помогает ей встать на узенькой лестничной площадке, отряхивает грязные острые коленки, все в мелких царапинках.       — Мы подождём, — заверяет Янус — и он куда понятнее прочих. Тень с глазами светлыми, как весенний ливень, аромат черёмухи, заблудившийся в перезвоне бубенцов. Млечная кровь белых ночей.       Хайд ждёт несколькими ступенями ниже, притопывает ногой, но не торопит — он весь словно бы десять мечей, Линда пересчитывает их очень тщательно, нет, нет, ровно десять, и ни в коем случае не восемь, восьмёрка — не его число. Хайду бы сейчас подсадить её на закорки и донести вниз, но он знает, что нельзя. Очень важно, чтобы Линда от начала и до конца спускалась сама. Ничего важнее этого нет.       Вот она и спускается, осторожно, шаг за шагом, с одной стороны плещут чужие нетопыриные крылья, с другой притаилась бесконечная бездна от одной ступеньки до следующей.       Линда — вовсе не дикая тварь из Нижнего мира, в отличие от некоторых. Вполне себе благопристойное городское наваждение. А что второе её сегодняшнее воплощение, усталая женщина лет сорока, стоит несколькими этажами выше рядом с Джекиллом и Агатой и смотрит в окно, пока она, тоже Линда, одна из двух Линд, бестолковым подростком спускается по лестнице — что ж, издержки.       Самое сложно — это следить за ногами. Линде куда привычнее, когда шагающие её конечности, хоть четыре, хоть шесть, находятся на одном теле, но целиком в одного человека она не помещается, как ни крути. Быть кошкой или собакой просто, куда проще, но сегодня ей очень надо — так. И всё равно неудобно. Сделаешь лишний шаг — врежешься в край подоконника, невовремя затормозишь — покатишься с лестницы, а то и отстанешь, невозможно отстанешь от остальных. Ничего нет страшнее этого.       Но Эржебет и Янус говорят — подождём. И Линда успокаивается. И замедляет шаг.       Внизу её дожидается ливень, стучится в стеклянные двери башни, деликатно задевает каплями ручку, забираясь под козырёк. Линда хлопает в ладоши от восторга — сразу двумя телами.       Потому что целую вечность спустя, через какие-то злосчастные десять минут, они всё-таки выходят на улицу. Всё это время условно взрослое Линдино тело на вершине башни изнывает от невозможности видеть ливень всеми своими глазами. Чувствовать кожей.       «Подожди!» — умоляет саму себя Линда и выскакивает под дождь. Подставляет лицо его холодным струям, оба своих лица, все лица, что есть — ибо отражения дробятся и множатся в каждой луже, в каждой капле.       Светлый, словно глаза Януса, весенний ливень проливается на город и смывает всё на своём пути. Линда видит, как текут акварельные краски подступивших было сумерек, как расплываются контуры. Стоит немного расфокусировать взгляд — и никакого Города будто бы больше и нет. Ей становится страшно так, что немеют ноги, на левой младшей коленке начинает ныть неосуществившийся велосипедный шрам. Если нет Города, значит, нет и не будет и её, Линды, и Агаты с её волшебной башней, и птичьих стай в сизом выцветшем небе, и ещё сотни смешных глупых чудес — удавшихся ли, нет.       Линда глубоко вдыхает пахнущий озоном воздух. Два сердца трепещут и бьются в двух её по-человечески испуганных телах. Взгляд её ясен, как и прежде — он видит сущее без прикрас.       Линды больше нет.       В этом чутком осознании собственного небытия чья-то тень с глазами цвета их личного Рагнарёка вдруг шепчет:       — дороГ.       Как-то у неё это выходит, вот так запросто, сказать заглавной последнюю букву, будто задом наперёд пустили диктофонную запись, и всё равно то ли ласково позвать, то ли открыть пути. Но у них, диких отражений из Нижнего мира, должно быть, свои тайны.       Рассыпается в небе гром. Линда шумно выдыхает в унисон с ним и заходится кашлем. Хайд заботливо лупит её по спине.       «У настоящих городов есть имена», — воинственно думает Линда, шутливо отбиваясь от него непослушными конечностями-окончаниями. Имя её родного города, того, что призывает её из небытия одним своим существованием, глядит на неё из луж. Усомнишься — только дождись ливня и взгляни.       Город тёплую тяжёлую ладонь опускает ей на затылок: не бойся, девочка, мальчишка, шебутной щенок, любой другой, кем ты там ещё захочешь стать. Я — есть. И есть ты.       Линда встряхивается, рассыпая холодные капли под чужой смех, звонко лает, опускается на привычные четыре лапы. И срывается на бег.