Отмена

Когда его в очередной раз кидают, он даже никак не может смягчить падение. Совсем. Сильно ударяется о пол (бетон, слегка влажный — его держат в подвале) и лежит, пытаясь заставить тело двигаться, но не в силах и пальцем пошевелить. Секунду спустя на него начинают сыпаться удары. Первый — ботинком в спину, достаточно сильный, чтобы сломать ребро-другое; и не успевает он вдохнуть (горло перехватило от боли), они бьют снова, и еще — в живот, грудь, спину, плечи. Не сдерживаются. Специально пытаются покалечить как можно сильнее, возможно, даже убить. Но не сразу — все трое специально не метят в голову. От него по-прежнему чего-то хотят. Он не знает, чего (и боится, что знает; но это же бессмысленно — он не смог бы это дать даже при всем желании…). Он ждет смерти. Надеется на нее. Чего бы они ни хотели, они этого не получат, если убьют его. Он пытается подаваться навстречу ударам, но тело отказывается двигаться. Ни разу наркотики не дурманили так сильно; то ли просто накопительный эффект, то ли похитители специально это сделали. Словно он заперт в тюрьме из плоти и сломанных костей, но в то же время сознание ужасающе, ужасающе ясное. («Стив», — думает он.) Внутреннее ощущение времени такое же точное, как всегда. Он знает, через сколько минут и секунд они прекращают, рывком ставят его на ноги — и прикосновения рук пугают больше, чем удары ботинок. Он едва видит, но достаточно, чтобы что-либо различать. Его кладут на что-то жесткое, холодное и похожее на стоматологическое кресло. Он думает о том, что, если бы хватало сил и воздуха, то кричал бы от ужаса. Возможно, вместо этого он кашляет. (Возможно, нет.) Острая боль от иглы, входящей в кожу, почти незаметна на фоне всего остального, но в то же время до странности отчетливо ощутима, словно только это и имеет значение. Потом они трогают его шею. Втыкают что-то в спину, и все заливает белый свет. * * * На то, чтобы найти Тони, уходит чертова неделя, и когда им наконец-то это удается, оказывается, что они почти опоздали. Почти опоздали спасти его жизнь, и определенно опоздали, чтобы схватить тех, кто все это устроил. Людей, которые забрали Тони прямо у них из-под носа, забрали его у Стива, в то время как сам он был на расстоянии менее 20 футов, и еще двадцать минут пребывал в блаженном неведении, а только потом заметил, что Тони пропал. Людей, которых Стив семь дней хотел схватить. Не для мести. Это было бы неправильно, ставило бы его на один уровень с большинством злодеев. Месть — не лучшая причина для чего угодно, и Капитан Америка знает это; конечно же, знает. Но когда они наконец-то находят Тони, и тот лежит, бледный, сломанный и неподвижный в этом монструозном кресле, присоединенный к монструозной машине, Стиву Роджерсу становится очень непросто помнить обо всех этих правильных принципах. Они осторожно снимают Тони, и приходится быть предельно аккуратными, потому что у него переломы — много переломов — и к телу присоединены какие-то провода, трубки ведут к рукам (их приходится вытягивать), и не понятно, для чего все это. А Тони не двигается, не открывает глаза и не подсказывает, что делать, не успокаивает. Просто лежит. На плечо Стива опускается тяжелая ладонь. Возможно, это Сэм, и Стив благодарен, потому что этот простой жест помогает не сойти с ума, когда на какую-то бесконечную, жуткую секунду кажется, что Тони погиб, и перед ним разворачивается будущее, бесконечное и холодное от боли. Когда они поднимают голову Тони, то обнаруживают, что в шею что-то воткнуто — оно выскальзывает с мерзким звуком, и кто-то говорит о позвоночнике, о том, что не известно, для чего эта штука была нужна. Рядом стоит какой-то прибор, похожий на компьютер, словно приспособление из фильма ужасов, но он выключен, и достаточно давно — как и все остальное в помещении. Похитители сделали что-то с Тони, как-то его использовали, а когда закончили, просто бросили, словно мусор. Они даже не потрудились удостовериться, что он умер. Потому что он не умер. Он жив, он дышит: когда Стив стоит очень близко, и на благословенную секунду все замолкают, в промежутках между ударами сердца он слышит дыхание Тони — тихое и влажное из-за крови в легких, но безошибочно отчетливое. Пока Тони вывозят наружу, где ждет «Скорая», он держит его за руку, старается не путаться под ногами, но не находит в себе сил отпустить. Словно если сделает это, Тони могут забрать и больше не вернуть. Левая рука Тони совершенно неподвижна. Стив поднимает ее и прижимает к губам. Правая изломана, пальцы раздроблены, и под слоем запекшейся крови видны кости. Это ничего, Тони левша. Все будет хорошо. На губах Тони тоже кровь. Двери «Скорой» закрываются и отрезают их от внешнего мира. * * * Ждать всегда хуже всего, а прошедшие несколько дней Стив, кажется, только этим и занимался. Ждал, пока появится Тони. Ждал, пока кто-нибудь поймет, что с ним произошло. Ждал, пока они по найденным уликам сообразят, где его держат. Ждал, пока джет доставит их на место. А теперь он ждет, когда Тони очнется, когда ему позволят его увидеть, когда врачи сообщат хоть какие-то новости, хорошие или плохие. Стив таращится в окно и ждет, когда закончится ночь. На рассвете приходит врач и рассказывает, что да, Тони будет жить; нет, он еще не пришел в себя; нет, Стиву нельзя его увидеть. Когда она уходит, Стив впервые за много часов садится, испытывая облегчение и растерянность, совершенно не понимая, куда ему приткнуться. Рука Джен [1] на его плече кажется маленькой и хрупкой. — С Тони все будет в порядке. Ты слышал, что сказал врач, — эти слова призваны успокоить. Возможно, их обоих. — Она сказала, что он будет жить, — поправляет ее Стив. — А не что с ним все будет в порядке. Они мало знают, потому что никто ничего им не говорит. Джен замолкает, и они продолжают ждать. Люди, сотворившие с Тони такое, все еще на свободе, а Стив их не ищет. Он пристально смотрит на собственные руки, пытаясь разжать кулаки, но у него ничего не выходит. После многих часов ожидания Джен засыпает — ее голова склоняется в сторону. В маленькой комнате есть еще двое — судя по всему, мать и сын — и они пялятся на яркие костюмы супергероев широко раскрытыми глазами, пока Стив не начинает смотреть в ответ, тогда они уходят. После восьми утра звонит Пеппер Поттс, спрашивает, каковы новости, а Стиву почти нечего ей сообщить. Она уже в пути, но лететь ей приходится с другого края страны. Стив хочет сказать, что она все равно ничем не сможет тут помочь, но он только вешает трубку, промычав что-то в знак понимания. После девяти ему, наконец-то, разрешают увидеть Тони, но не быть с ним. Стив стоит у реанимационного отделения и смотрит сквозь стекло, как медсестра проверяет приборы, окружающие кровать Тони, и отходит. Проходя мимо Стива, она здоровается. Тони на системе жизнеобеспечения — в горле трубка, в руки воткнуты иглы, и везде провода. Стив думает о приборе, в котором его нашли, о том, что с ним сделали эти никому не известные люди. Тони все еще выглядит уязвимым и беззащитным: бледным, худым и хрупким. Складывается впечатление, что от этой больничной постели Стиву его тоже надо спасти. Он все еще стоит у стекла, когда входит Мария Хилл, — кажется, что прошло несколько часов, но скорее всего, это не так. Стив отмечает ее присутствие кивком. Некоторое время они смотрят на Тони вместе, и Стив мимолетно думает о том, что у Марии некогда что-то с Тони было [2]; и Тони теперь не помнит об этом [3], а Марии все равно. Но возможно, Тони все же ей небезразличен, и Стиву нужно было позвонить раньше и рассказать что-нибудь, чего не было в новостях. — Как он? — спрашивает она, наконец. Есть вероятность, что она уже в курсе, но Мария — не из тех людей, кто будет тратить время на ненужные разговоры. — Сломанные ребра, — отвечает Стив. — Пропоротое легкое. Трещины в ключице и запястье, семь переломов правой руки. Выбитое колено, раздробленная лодыжка. Внутреннее кровотечение. Он пожимает плечами, чувствуя себя беспомощным перед лицом собственных слов. — Тони будет жить. — Ну, это очевидно, — тон Марии сложно интерпретировать. — Когда он очнется? — Никто не знает. Те, кто его похитил, что-то с ним сделали. Они накачали его наркотиками, и врачи не могут определить, какими. Экстремис изменил тело Тони [4]; даже если теперь вирус не активен, есть определенные аспекты его анатомии, выходящие за рамки нормы. Я уже не говорю о репульсоре в груди [5]. Медсестра обмолвилась, что без него Тони, вероятно, умер бы. — Не дать ему умереть — основная задача этой штуки, — отмечает Мария; но она определенно понимает, о чем говорит Стив. — Все эти травмы недавние? Она хочет знать, пытали ли Тони все это время, или только перед тем, как его нашли. Стив рад, что с чистой совестью может кивнуть. — Да, — пусть это и не совсем правда, но все же. Тони истощен, его определенно морили голодом. Переломы все свежие, но новые синяки проступают поверх старых, а запястья изранены, потому что Тони сутками держали в путах или наручниках — но хотя бы не со сломанными руками, по крайней мере, эта пытка в этот раз его миновала. — Я хочу, чтобы его перевезли на Хелликарьер, как только это будет возможно, — говорит, наконец, Стив. Тони и без того ненавидит больницы; и хотя он тут гарантированно получает личную палату, врачи и медсестры вечно проявляют излишнее любопытство, когда в числе пациентов оказывается Тони Старк, да и репортерам всегда удается пробраться. Но больше всего Стиву хочется, чтобы Тони был в безопасности, среди людей, которые всегда смогут его защитить. Мария кивает, словно только этого и ждала. Краем глаза Стив замечает, что она колеблется, прикусывает губу. Очевидно, хочет что-то сказать, но не знает, как завести разговор. Стив не уверен, что хочет слышать это. Но он должен, по крайней мере, спросить. Возможно, ему нужно что-то сделать — кроме как стоять тут и пялиться на Тони — даже если делать это совсем не хочется. — В чем дело? — Снаружи много представителей прессы. Не знаю, как скоро кто-нибудь проникнет внутрь. Стив вздыхает. Он этого ожидал, но думал, что времени будет побольше. — Значит, нам надо сделать так, чтобы не проникли. — Боюсь, все не так просто, — Мария что-то подает Стиву; судя по всему, это газета. Стив тянется, чтобы взять ее, и Мария говорит: — Когда вы нашли Тони, несколько репортеров оказались рядом. Мне жаль. Конечно, это не ее вина; Стив думает, что это пустое вежливое выражение сочувствия. Виноват только он, и никто больше. — Я тогда не думал, — признает он, глядя на первую страницу и чувствуя себя до странности потерянным. — Я должен был предусмотреть вероятность того, что кто-нибудь нас сфотографирует. Картинка черно-белая, немного зернистая — как и положено газетному снимку — но на ней достаточно хорошо видно, как Стив сидит рядом с Тони в «Скорой» и прижимает его руку к губам. Заголовок оставляет мало сомнений в том, что репортер неверно интерпретировал его жест. — У них почти нет доказательств, — добавляет Мария. — Только этот кадр, а происходящее на нем может означать, что угодно. Остается много пространства для маневра. Стив не знает, откуда ей что-то известно. Знала ли она до сегодняшнего дня. В любом случае, удивленной Мария не кажется. Он качает головой. — Так или иначе, рано или поздно нам надо было объявить обо всем официально, — говорит он. — Но время все было неподходящим. Теперь, когда правда вышла наружу, глупо будет все отрицать. Значит, ему просто надо самому всем этим заняться. Заняться прессой и всеми остальными, беспокоиться за Тони, который, возможно, еще долго не придет в себя. Но отрицать их отношения — значит, признавать, что тут что-то не так, и не то чтобы даже после этого Стива и Тони оставят в покое. Опять же, Мария, кажется, не удивлена его решением, хотя и выглядит скептически настроенной — возможно, тоже думает о том, как это может усложнить им жизнь. Пока же Стив оставляет ее стоять на прежнем месте и входит к Тони, садится на стул у его постели. Так как больше нет причин не делать этого, он берет Тони за не пострадавшую руку, гладит его по волосам и старается насладиться этим моментом, пока его присутствие не потребуется где-нибудь еще. * * * Тони медленно выплывает из забытья, и долгое время никакие осознанные мысли его не посещают. В голове кавардак, мысли спутаны. Кажется, он думает о миллионе вещей одновременно, но не может ни за что ухватиться. Со временем в его сознание проникает стабильное попискивание монитора сердечного ритма. Значит, больница. Не без труда он открывает глаза и тут же поправляет себя: больничное крыло на борту Хелликарьера. Некоторое время он пытается вспомнить, что же пошло не так (или, наоборот, так), раз он оказался здесь, но от мыслей его начинает тошнить. Он совершенно уверен, что это важно — что-то колоссальное, необъятное поджидает вне тех границ, что сейчас может охватить его сознание, но когда он пытается дотянуться до него, тошнота становится сильнее и хочется кричать. Словно кожу сдирают заживо. Это сводит с ума. Голова до одури болит. В прошлый раз она так раскалывалась, когда… Когда Стив… — Тони, — произносит Стив, берет его за руку — и Тони теряет сознание. * * * Репульсор в груди Тони не обладает такой же лечебной способностью, что и Экстремис, но все равно помогает выздоравливать с впечатляющей скоростью. Обычный человек оказался бы прикован к больничной постели на несколько недель, если не месяцев. Тони готов отправляться домой через двенадцать дней. Он еще не излечился, до этого далеко — какое-то время ему придется пользоваться костылями, а на коже еще видны следы многочисленных синяков и порезов — но он готов и очень хочет домой. Там Стив позаботится о нем. В любом случае, уже нет смысла притворяться. Теперь все знают, хотя, кажется, и не рвутся об этом говорить. Возможно, они просто давали Стиву передышку на то время, пока его партнер находился без сознания и был прикован к многочисленным медицинским приборам. Возможно, это как-то связано с теми взглядами, которыми Стив одаривал каждого, кто, казалось, хотел что-нибудь сказать о его личной жизни, словно имел на это право. Некоторые агенты Щ.И.Т.а уже несколько дней странно на него посматривают, и он знает, что за его спиной идут пересуды. К счастью, у него много друзей, которые присоединились к игре в гляделки, и Стив даже слышал, как Кэрол накинулась на кого-то, кто глупо пошутил про него и Тони. Обычно Стив не ценил, когда кто-нибудь за него вступался, но сейчас у него просто нет сил со всем эти разбираться. Уже почти две недели он избегал журналистов, и это, как ему самому кажется, весьма удивительно, учитывая тот факт, что они появлялись повсюду, куда бы он ни шел. Но, конечно, не на Хелликарьере. И не в логове Ацидо Хемициста, напористого злодея недели, где, на удивление, журналистов тоже не оказалось. Странно, как все получается. За прошедшие две недели его трижды вызывали на миссии, и каждая продлилась минимум два дня. Словно сама Вселенная вознамерилась как можно дольше удерживать его вдали от Тони; впрочем, объективно говоря, он не так уж много пропустил. Жизненные показатели Тони сходили с ума каждый раз, когда он приходил в сознание, поэтому его держали в искусственной коме, чтобы дать телу окрепнуть. Сегодня Стив впервые видит его в сознании, так как только что вернулся с миссии, и Тони едва ли на него взглянул. Тони, кажется, еще не вполне вернулся в мир живых; он слабый, апатичный и до странности нервный. Здоровой рукой он крепко держится за край стола, на котором сидит, пока ждет врача для еще одного осмотра перед отправкой домой. С ним что-то не так, помимо не отпускающей боли от травм. Стив беспомощно недоумевает, что же эти ублюдки с ним сделали. К сожалению, ни одна из его недавних миссий не имела к этому событию никакого отношения. Они все еще на свободе, и не будет Стиву покоя, пока он не найдет их и не схватит. Тони сейчас ничем не может им помочь: кажется, он ничего не помнит, хотя врач и сказал Стиву, что Тони бледнел и начинал нервничать каждый раз, когда пытался восстановить хоть что-то из произошедших событий, а его сердце начинало биться в ненормальном ритме. Возможно, со временем память вернется. И кто-то должен быть в этот момент рядом. Стив вошел десять минут назад, и за все это время Тони не произнес ни слова. Это лучше всего остального говорит о том, как глубоко он травмирован — в том числе, не физически. Обычно Тони хотя бы делает вид, что все в порядке, вне зависимости от того, насколько сильно он ранен и насколько ему от этого плохо. Сейчас он даже не пытается, и с каждой минутой Стив волнуется все больше. Он должен проводить с Тони больше времени, но Тони знает так же хорошо, как и он сам, какую жизнь они выбрали; присутствие рядом с друзьями, любимыми и членами семьи — один из тех аспектов, которым приходится слишком часто жертвовать. Но теперь он здесь, и Тони едва заметно дрожит, и Стив может сделать хоть что-нибудь, пусть даже и не очень многое, и этого будет недостаточно. Он кладет ладонь Тони на плечо; оно кажется худым и почти хрупким, изящные мускулы истаяли из-за плена и долгой болезни. Когда Стив прикасается к нему, Тони замирает. Он не вздрагивает, просто застывает, словно думает, что любое движение приведет к чему-то ужасному. Стив чувствует, как сжимаются его губы, но это ничего, Тони этого не видит, потому что смотрит вниз. Если бы это была обычная больница, если бы многие люди не были убеждены, что нахождение здесь принесет Тони больше вреда, чем пользы, вероятно, его бы так просто не отпустили. — Скоро ты будешь дома, — Стив старается говорить убедительно. Он оглядывается, удивляясь, где врач, но тихий стон быстро возвращает его внимание к Тони. — В чем дело? — настороженно спрашивает он. — Я не знаю, — едва слышно шепчет Тони. Затем подается вперед, прижимает пальцы к вискам, стонет громче. — Моя голова, — выдыхает он. С его лица пропадает то небольшое количество цвета, которое еще оставалось; грудь вздымается от быстрых тяжелых вздохов. Стив пугается, что Тони сейчас стошнит. Но вместо этого, внезапно обмякнув, он падает вперед. Стив едва успевает его подхватить, чтобы не ударился об пол. * * * — Думаю, это Экстремис, — задумчиво говорит Хэнк. Стив недоверчиво на него смотрит. — Что? — Определенный смысл в этом есть. Мы не видим физических причин такой потери сознания, — защищает Хэнк свою теорию. Секунду спустя он уточняет. — Обычных, очевидных причин, по крайней мере. — Экстремиса больше нет. — Он неактивен. Это не то же самое. И что-то определенно там происходит. Не исключено, что действия тех людей пробудили вирус, и Тони теперь просто не может его контролировать. А вся эта электроника вокруг, возможно, перегрузила его сознание. — Это просто теория. — Верно. Но вполне правдоподобная, и в конце концов, у нас есть только она. Стив опускает взгляд на Тони, который снова неподвижно лежит на больничной постели. Он в глубоком обмороке. — И что это значит? Если это действительно Экстремис, надо увезти Тони подальше от электроники, пока он не научится все это контролировать. — Да. Поздравляю: ты забираешь его домой. Слова удивляют Стива; обычно пациентов не выписывают через полчаса после того, как они без предупреждения теряют сознание. Но если теория Хэнка верна, ему в любом случае надо забрать Тони отсюда до того, как тот снова придет в себя. Кажется, от Хэнка не ускользают его сомнения. — Не волнуйся, физически он в норме. Ну, по крайней мере, не хуже, чем был до этого. Скоро он очнется, и в любом случае, если что-то случится, кто-нибудь сможет приехать через три минуты. — Хорошо, — сдается Стив. У него не очень хорошее предчувствие по поводу всего этого, но ему хочется забрать Тони отсюда, и если Хэнк говорит, что это нормально, если врачи одобряют, он это сделает. Возможно, когда они окажутся одни, подальше от всего этого и в месте, где Тони чувствует себя в безопасности, он расслабится достаточно, чтобы дать Стиву шанс понять, что с ним не так. Поэтому он аккуратно берет Тони на руки, осторожно укладывает его голову себе на плечо, и выносит из комнаты в сторону ангара. * * * Сознание медленно возвращается, и Тони обнаруживает себя в постели. Он смотрит в потолок. Это его постель, его спальня в пентхаусе в Башне. Он не знает, почему лежит здесь, не часто бывал в Башне с тех пор, как стал директором… Нет, все не так. Он больше не директор, они отдали эту позицию… Тони резко садится, потому что его пронзает внезапный ужас. Осборн охотится за ним, и у него нет времени тут прохлаждаться; как вообще он может быть здесь, они что, заполучили его, заполучили базу данных?.. Он пытается активировать Экстремис, и ничего не выходит. Конечно, вирус выключил его, и Тони вздрагивает от слишком ярких и недавних воспоминаний об этом, одновременно выбираясь прыжком из постели; боль, прострелившая ногу, кажется лишь какой-то глупой помехой. Ему нужна броня, нужны… Вирус. Скрульского происхождения. О Боже, они все это время были здесь, а он не увидел, не предугадал, был слишком занят охотой на героев и старых друзей, чтобы обратить внимание… Джарвис — скрулл. Уже давно скрулл, а Тони этого не заметил. От ужаса осознания голова идет кругом. Надо предупредить остальных, остается только надеяться, что они послушают… [6] …и Джарвис отчитал его вчера, словно он все еще маленький мальчик, но Джарвис ведь скрулл, но Тони этого не знает, но на деле знает, и это все какая-то бессмыслица; Тони падает на ковер, чувствует позывы к рвоте. Ничего не складывается. Он погано себя чувствует, все тело ноет, потому что Кэп избил его; заставил Вижна деактивировать броню чтобы иметь возможность его убить когда они встретились в особняке он дал ему этот прибор это была ловушка и о Боже Билл мертв и они не должны были это допустить чтобы эта мерзость случилась как могло все пойти настолько наперекосяк… [7] Должно быть, Тони ненадолго теряет сознание. Все поглощает пустота, а когда реальность возвращается, он всеми силами старается удержать ее, не думать ни о чем. Он все еще покрыт потом, по-прежнему тяжело дышит, а сердце бешено стучит в груди. Не могло пройти много времени. С ним что-то не так. Что-то случилось, и это… Тони с усилием концентрируется на текущем моменте. На ковре под ладонями, от которого отталкивается, чтобы встать. Через большие окна комнату заливает приглушенный свет. Пластиковые панели у стекол прохладные. Он смотрит в окно, ожидая увидеть город в огне. Тони сглатывает (горло такое сухое) и старается удерживать вертикальное положение. Ему надо понять, что происходит, найти кого-нибудь, кто сможет ему помочь. Дверь мгновенно открывается, стоит ему прикоснуться к замку; Тони немного удивлен, но старательно не думает, почему. Все тихо. Никого нет. Может быть, детишки отправились на миссию, но почему тогда они не взяли его с собой? Кабинет полуоткрыт, и из проема льется свет. Подойдя ближе, Тони слышит стук клавиатуры, но толкнув дверь, обнаруживает не Майю, а Стива; тот пристально смотрит в монитор, на его лице отчетливо прорисовались морщины от волнения. Тони делает два шага вперед, его сердце на секунду замирает, а потом делает странный скачок, от чего становится больно дышать. Стив мертв. О Боже, он мертв, и это Тони виноват, потому что… и он ненавидит его; возможно, он пришел поговорить, но почему сейчас, если он никогда не хотел слушать, и Тони так надеется но это ведь теперь кабинет Стива почему бы ему тут не быть и — нет. Нет. Стив мертв, и все остальное просто бессмыслица, это случилось раньше, случилось давно, даже если Тони до сих пор чувствует запах пота и крови, и ощущает ту ужасную вину, и триумф после того, как сломал ему челюсть, потому что Стив мертв, и этот факт перевешивает все остальное, что случилось до этого, это и есть финал [8]. Стив сидит прямо перед ним. Почувствовав, что не один, он разворачивается — и его чертово прекрасное лицо не разбито, оно освещается радостью, будто есть причина испытывать радость, увидев Тони. — Ты проснулся, — Стив встает и нависает над Тони, словно собирается опустить щит ему на голову, но щита при нем нет, и Тони не понимает [9]. — Я не… Мне не сказали, когда ты проснешься, прости, что оставил тебя одного, но Сэму срочно был нужен этот файл. Я собирался вернуться через минутку, — он делает шаг в сторону Тони, а Тони отступает на шаг; облегчение пропадает с лица Стива так же быстро, как появилось. — Тони, что не так? Ты плохо выглядишь, тебе не нужно было вставать. — Кто ты? — горло перехватило, и Тони шепчет с трудом. — Тони? — волнение и смятение звучат в голосе, который может быть только фальшивкой. — Я Стив. Твой… — Стив Роджерс мертв, — выдавливает из себя Тони. — Прекрати притворяться. Не смей прятаться за его лицом, я знаю, что ты а… ах! Нечто под личиной Стива тянется к Тони, и он не успевает отпрянуть. Его рука оказывается зажатой в крепкой хватке, которая становится только сильнее — до боли — когда он пытается вырваться; и у него нет при себе брони, нет ничего, кроме собственных зубов, ногтей и босых ног. Они мало чем помогают освободиться или убить это существо, они вообще ни на что не годятся, и он должен был это предвидеть, не должен был в принципе попадать в эту ловушку, и он не может дышать… На время все заливает белый свет. Потом он проваливается во тьму. * * * Вступая в отношения с Тони Старком, Стив знал, что ему предстоит проводить немало времени в залах ожидания больниц или у постели любовника, потому что у Тони практически нет инстинкта самосохранения, зато есть длинный список почти фатальных проблем со здоровьем, о которых в лучшие минуты Стив просто отказывается думать — из соображений заботы о собственном психическом благополучии. Но это не означает, что со временем становится легче. Сейчас Стив чувствует себя просто выжатым из-за волнения и расстройства. То, что никто не может сказать, что конкретно не так с Тони, не помогает; пусть даже Хэнк и Доктор Самсон [10] утверждают, что у них есть версия. Ведь прошлая версия Хэнка оказалась такой удачной. По крайней мере, они не сочли необходимым куда-нибудь забрать Тони и согласились оставить его в спальне. Но пока его осматривали, Стива выгнали, и не разрешили вернуться даже после того, как Тони пришел в себя. Самсон хотел поговорить с ним наедине, а Стиву оставалось только мерить шагами коридор и срываться на Хэнка, когда тот считал необходимым отметить, что Тони, как им на текущий момент кажется, вполне в норме. У Тони всегда было странноватое определение «нормы», но даже по его меркам это все уже чересчур. Наконец, дверь спальни открывается, и выходит Самсон. У Стива даже нет желания спросить, что они там с Тони обсуждали. Он пытается проскользнуть мимо него в комнату, но Самсон преграждает путь. — Я дал Тони успокоительное. Он спит. — Я тихонько, — огрызается Стив, и к его чести, надо отметить, что огрызается не громко. Но Самсон качает головой. — Мне надо поговорить с тобой, — Стиву совсем не нравится его тон. * * * В итоге они беседуют в гостиной, очень далеко от Тони. Это лучше, чем ходить туда-сюда по коридору, но Стив все равно продолжает шагать, не в силах сидеть на месте спокойно. — Ты думаешь, он помнит все? — снова спрашивает Стив. — Мне казалось, воспоминания удалены. Потеряны навсегда. — Никакая информация не бывает потеряна навсегда, — отмечает Хэнк. Ему явно неловко. — Если знать, где искать, можно восстановить удаленные данные с практически любого опустошенного жесткого диска. Стив смеряет его взглядом. — Разум Тони — не жесткий диск. Хэнку, кажется, становится еще более неловко. Но он продолжает отстаивать свою точку зрения. — В сущности, жесткий диск. По крайней мере, был им, когда информация уничтожалась. Что бы те люди с ним ни сделали, они, если можно так выразиться, нашли способ достать удаленные файлы. — Вы уверены? — Стив поворачивается к Самсону, чувствуя, как желудок сжимается от страха. — Да. Он помнит многое из того, чего не помнил раньше. Его прошлое определенно вернулось, — по Самсону не скажешь, что новость хорошая. Он выглядит мрачным. Стив останавливается, вспоминает, как Тони боролся с ним, настаивая, что он мертв. Не осознавая даже, что делает, он натягивает рукава рубашки на руки, чтобы спрятать уже начавшие затягиваться царапины и отметины, которые Тони оставил на его коже до того, как потерял сознание. Самсон, впрочем, замечает этот жест. Конечно же. — И что, теперь он забыл все случившееся после потери памяти? — спрашивает Стив, не давая другим вставить и слова. — Он думал, что я еще мертв. — Нет, думаю, он помнит. Просто он обескуражен. Насколько я могу судить… — Что? — выпаливает Стив, когда Самсон замолкает. — Насколько я могу судить, он помнит все так, словно это только что произошло. Вообще все, понимаешь? И речь не только о свежем горе по поводу твоей смерти, все остальное тоже на него внезапно свалилось. Эмоции просто захлестнули, и пока он не проработает это все, не переживет эмоциональную атаку, это будет случаться снова, — Самсон слегка подается вперед; когда он приподнимает голову, чтобы взглянуть на Стива с дивана, на котором сидит, зеленые волосы падают ему на лицо. — На какое-то время мне удалось его успокоить при помощи лекарств, но мы не можем постоянно держать его на снотворном. И, Стив… Психолог вздыхает. — На это потребуется время. — Что-то подсказывает мне, что ты говоришь не о неделе. — Нет, не о неделе. Память Тони в полном беспорядке. Вместо того, чтобы не помнить ничего, он помнит слишком многое, и чувства по поводу прошлого слишком интенсивны. Он испытывает эмоциональное потрясение, переживая сразу все, что случилось в этот формально удаленный период, и… ну, там было очень мало хорошего. Это очень деликатное определение. Стив не был единственной потерей, потрясшей Тони в то время, и это не говоря о вине и ненависти к самому себе, которые Тони испытывал по поводу своих действий во время Гражданской Войны. То, что Тони считал себя обязанным совершать определенные поступки, не значит, что он действительно хотел их совершать. Это Стив понял уже давно. Психологически Тони всегда был нестабильным. Сколько Стив его знал, он боролся с депрессией, граничащей с суицидальными порывами; и время их противостояния, а также смерть Стива и все последовавшее было для него периодом максимального эмоционального падения. Все стало настолько плохо, что Тони даже решил, будто удаление собственного разума до того предела, что его тело забыло, как дышать, было хорошей идеей. Стиву и не представить, каково это — когда все сваливается сразу и внезапно, но да, он понимает, что это плохо. — Что мы можем сделать? — спрашивает он. Сейчас имеет значение только это. Есть проблема, и ему надо знать, какие шаги он может предпринять для ее разрешения. — Боюсь, ты не много можешь сделать, Стив, — отвечает ему Самсон. — Кроме как держать Тони за руку, давая ему возможность за что-то ухватиться, пока гроза не минует… Он говорит с сожалением, но Стив в ответ просто кивает. Держать Тони за руку, помогать ему сохранять стабильность. Это он может. Спустя столько лет он наконец-то понял, как именно это делать. --- Комментарии: [1] Джен - Джанет ван Дайн, Оса: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%81%D0%B0_(Marvel_Comics) [2] Они переспали, а потом Тони об этом забыл, потому что стер себе память [3] Норман Осборн охотился за базой настоящих имен супергероев, которая хранилась в памяти Тони Старка. Чтобы защитить эти данные, Тони запустил программу стирания собственной памяти. Подробнее об этом можно прочитать в личном пятом томе ЖЧ. [4] Экстремис - высокотехнологичный вирус, который "переписывает" ДНК человека и фактически превращает его в киборга; "внешне" это проявляется в том, что человек становится сильнее, быстрее, умнее, его мозг фактически превращается в компьютер, и информации в нем можно хранить как на жестком диске. Подробнее об этом и о том, как Тони, собственно, получил Экстремис, можно прочитать в первой арке личного четвертого тома ЖЧ. [5] Репульсор (визуально похож на арк-реактор) был вживлен Тони в грудь в рамках программы по реанимации после стирания памяти. Он "отвечает" за автоматические функции тела Тони: дыхание, сердцебиение и тому подобное. Подробности: см. пятый личный том. [6] Отсылка к вторжению скруллов, случившемся почти сразу после Гражданской войны. Скруллы - инопланетная раса. Ее представители могут копировать внешность любого существа (а также память, навыки, и так далее - то есть, создать абсолютно идентичную копию), чем и воспользовались, чтобы внедриться в земные структуры, готовя вторжение. Подробности: см. серию "Секретное вторжение" [7] Отсылка к событиям Гражданской войны. Подробности: см. основную линейку серии "Гражданская война" [8] В конце Гражданской войны Стив действительно погибает. Его убивает Шэрон, загипнотизированная Красным черепом, на ступеньках суда. Подробности: см. линейку "Смерть Капитана Америка" [9] Отсылка к кульминационной сцене Гражданки, после которой, собственно, Стив сдается властям. [10] Доктор Самсон (Леонард Самсон): https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%BE%D0%BA_%D0%A1%D0%B0%D0%BC%D1%81%D0%BE%D0%BD