Отмена

Стив ошибся: он не может. Пусть даже и раньше он видел, как Тони теряет полное понимание того, что такое «здесь и сейчас», что бы он там себе ни воображал, теперь ситуация хуже, чем представлялась вначале. Он не может быть рядом с Тони, не может даже держать его за руку, потому что Тони ему этого не позволяет. Потому что присутствие Стива только все ухудшает. Тони и так очень плохо. Когда он не спит и не находится во власти лекарственного дурмана, он дерганый, нервный и абсолютно ничем не защищен от внезапного срыва, во время которого может только плакать: одна мысль ведет к следующей, а потом к внезапному воспоминанию о том, как кто-то погиб или что-то пошло прахом. Он словно оголенный нерв, и больно смотреть, как он стремится ухватиться за что-нибудь, за что угодно, в то время как факты, знания и чувства просто наслаиваются друг на друга и ломают его. Но когда Стив рядом, все только хуже. За то время, что Тони потерял, между ними произошло столько всего (и почти ничего хорошего), но именно гибель Стива наиболее ярка в памяти Тони. Или, может быть, именно она дает ему возможность удержаться на поверхности, когда очередная волна грозит все снести. Понаблюдав пару дней, Стив не сомневается, что Самсон прав: Тони помнит все сразу, но в его воспоминаниях нет никакого порядка. Он путается сам и путает события, и совершенно не имеет возможности полностью осознать хоть что-нибудь и отложить в сторону как случившееся и прошедшее. Иногда ему это удается: когда воспоминания об их борьбе или вторжении захлестывают, он может осознать — пусть только на интеллектуальном, а не эмоциональном уровне — что это случилось давно, потому что город не в руинах. Все это очень непросто, и порой ничего не получается, но со временем Тони сможет разобраться — в этом Самсон не сомневается. Но в том, что касается Стива, все совсем не так. Каждый раз, когда он появляется рядом, когда пытается помочь, все заканчивается тем, что у Тони случается паническая атака, или он теряет сознание от эмоциональной перегрузки, или — как было один запоминающийся раз — у него начинаются судороги. Он либо убежден, что Стив скрулл, либо думает, что это галлюцинация, порождение Экстремиса и чувства вины, либо полагает, что просто сходит с ума. Иногда он настолько растерян и сбит с толку отсутствием смысла в мире, что пытается причинить себе физическую боль с целью хоть на чем-то сосредоточиться и прекратить это мучение. Иногда Стив думает: может быть, он действительно умер и это такая разновидность личного Ада? Страшнее, чем наблюдать за мучениями человека, которого любишь больше всего на свете, и не иметь возможности как-то помочь, может быть только осознание того, что делаешь лишь хуже. — Проблема в том, что он помнит, как ты умер, и это событие легко поместить в конце хронологической цепочки воспоминаний о тебе, — объясняет Самсон однажды вечером; Тони в этот момент потерян в дурманных кошмарах в другой части пентхауса. — Когда он видит тебя реальным и живым, то убеждается, что даже то незначительное рациональное зерно, которое он отыскал в окружающем мире, ложно. Когда ты рядом, все теряет смысл, потому что ты мертв — но ты не мертв. — Я не мертв, — Стив проводит рукой по волосам, борется с желанием расстроенно потянуть за пряди. — Тони знает это. Он помнит мое возвращение, почему это не считается? — Потому что этого он не помнит. Он был в коме, когда ты вернулся. — Да, но он ведь очнулся. И его воспоминания о том, что случилось позже, не тронуты. — Верно. Но необходимо учитывать, что более поздние воспоминания поглощены «новыми», потому что время сгладило углы во всем, что происходило после «перезагрузки» Тони, в то время как все более ранние события для него свежи и остры, словно это все только что случилось. И твое возвращение состоялось как раз в худшее время: Тони удалил свои воспоминания, зная, что ты мертв, а когда он очнулся, ты уже вернулся, и это событие не было для него настолько примечательным, потому что он забыл, что ты погибал. Поэтому вместо осознания «О мой Бог, Стив вернулся из мертвых!» он всего лишь испытал эмоции в стиле: «Эй, я только что узнал, что Стив был мертв, но определенно теперь это не так». А это не несет такой же эмоциональной нагрузки [1]. Трудно не начать бить от расстройства стены, но Стив вынужден признать, что Самсон прав. Тони сейчас не в силах выносить его присутствие, и так страшно услышать ответ на вопрос, который он вынужден задать. — И что я могу сделать? — Тебе нужно держаться подальше, — произносит Самсон с таким видом, что становится понятно: это финальное решение, именно об этом он хотел поговорить сегодня. — Какое-то время. Пока Тони во всем не разберется. Мне жаль. Стив даже не может заставить себя оценить это пустое и банальное выражение сочувствия. * * * Уезжает Стив, потому что у него есть друзья, которые могут его приютить, в то время как у Тони сейчас ничего нет. Ничего, кроме этих комнат, которые в любом случае должны принадлежать ему, но теперь на деле и это не так. Стив даже не уверен, что у него до сих пор есть квартира в Сиэтле, рядом со штаб-квартирой «Ресайлент» [2], но в любом случае это не имеет значения, потому что Сиэтл слишком далеко. Возможно, Стиву и нельзя быть рядом, но если что-то случится, он, черт возьми, собирается прийти на помощь. Например, если виновники всей этой ситуации вернутся за Тони. Не похоже, что этого стоит ждать: использовав, они бросили его, как нечто, потерявшее всякую ценность. Но Стиву определенно станет легче после того, как их схватят и упрячут за решетку. Они, вне всякого сомнения, опасны, а еще ему очень, очень хочется крепко избить их. По крайней мере, в этом направлении есть подвижки. Ни Щ.И.Т., ни союзники-Мстители еще не нашли никаких зацепок, не знают, куда они исчезли, но они ищут, действительно ищут, и прикладывают к этому немало усилий. Они и раньше это делали, но не так усиленно, как следовало бы. Все были заняты более насущными делами и временно успокоились по поводу побега нападавших, раз не было никаких следов или стартовой точки для поисков. Все, что им было на тот момент известно — так это то, что неизвестные просто хотели немного попытать Тони Старка, но больше не представляли ни для кого угрозы. Но так как стало известно, что они могли получить доступ к информационной базе Регистрации и другим данным, хранившимся в памяти Тони, всем внезапно стало нужно найти их. Теперь хотя бы у него не осталось причин торчать дома, и Стив сможет больше помогать. У него буквально чесались руки что-нибудь сделать, но времени не было, потому что собрать Тони по частям было важнее, чем искать людей, которые его сломали. Сейчас Тони находился под действием лекарств и спал, поэтому Стив осмелился сказать ему «до свидания» лично. Но когда он входит в комнату, Тони не один, и если Стив и хотел что-то сказать, теперь он не может сделать это. Но это не важно. Лицо Тони пепельно-бледное, длинные черные ресницы — резкий контраст с белыми щеками. Стиву больно на него смотреть. Они делили эту постель. Стив обнимал Тони крепко-крепко; а когда просыпался от кошмаров, Тони всегда был рядом, чтобы успокаивающе положить ладонь ему на щеку. Много месяцев назад здесь они впервые занимались любовью. Здесь они были счастливы, чувствовали себя в безопасности. Теперь же на краю кровати сидит молодая женщина, проверяет пульс Тони и что-то записывает в блокнот. Стив не помнит имени, но узнает ее: это медсестра, которая работала в Башне, когда большую часть здания еще занимала компания «Старк Индастриз». Стив не знает, вернулась ли она сюда из-за ностальгии или преданности, или же была среди тех, кто кидал в Тони пустые бутылки, когда все полетело к чертям (если последнее, то теперь Тони это помнит). Она приветственно кивает и ничего не говорит. Стив раздумывает, стоит ли спросить, как дела у Тони, но принимает ее молчание за предупреждение. Он не знает, сколько времени пройдет, прежде чем у него появится возможность снова увидеть Тони лично, и не хочет, чтобы истерика от его присутствия была последним унесенным с собой воспоминанием. Тони, бледный, худой, вздрагивающий в беспокойном сне — уже достаточное испытание. В итоге Стив не проводит в комнате и минуты. Он возвращается в свою временную спальню, хватает собранную сумку, идет к выходу, и в этот момент двери лифта раскрываются, и он буквально нос к носу сталкивается с Джеймсом Роудсом. Это несколько неожиданно. По совету Самсона почти все друзья Тони держатся на расстоянии: с его точки зрения, встреча с ними только еще больше собьет Тони с толку. На мгновение в Стиве вскипает желание спросить у Роудса, получал ли он предупреждение. Роудс со своей стороны не кажется удивленным, увидев, что Стив собирается уходить с упакованной сумкой. — Самсон просил сменить меня, пока я в отъезде, — говорит Стив вместо приветствия, когда понимает, что все это значит. В нем вспыхивает гнев от осознания того, что Роудс определенно понял, как его присутствие влияет на Тони, раньше него самого. — Да, но я все равно уже ехал сюда, — отвечает Роудс. Он в гражданском, Стив редко видит его в такой одежде. Когда они раньше встречались (а случалось это несколько раз), он обычно носил военную форму или — еще чаще — броню Воителя. Или броню Железного Человека — в те дни, когда Стив не знал, кто скрывается за маской, но думал, что это не Тони. — Почему? — хмурится Стив. Может быть, Роудс все же не получал предупреждения. Роудс в ответ тоже хмурится. — А почему ты здесь? — Я-то думал, уже весь мир знает, почему я здесь, — Стив старается не срываться. Этот человек, строго говоря, ничего ему не сделал. Не его вина, что он может быть с Тони, а сам Стив нет, и это не он выдал информацию об их с Тони отношениях прессе. — Ах, ты об этом, — Роудс входит в пентхаус, и так как их разговор определенно не закончен, у Стива нет иного выбора, кроме как пойти следом. Друг Тони направляется к дивану, бросает сумку на пол. Он, кажется, приготовился к долгому визиту, равно как Стив приготовился к долгому отъезду. — На твоем месте я бы выходил через заднюю дверь. Кажется, несколько журналистов разбили перед главным входом лагерь. Тебе, возможно, даже стоит взимать с них арендную плату. В ответ Стив издает неопределенный звук — что-то среднее между вздохом и стоном. День, кажется, становится только хуже, хуже и хуже. — Не понимаю, какое им дело до нашей личной жизни. Есть более интересные вещи, о которых можно написать. — Серьезно? Сейчас — нет таких вещей. Более важные — да. Но в целом людям нет дела до важного. Они хотят чего-то, что привнесет в их жизнь развлечение, и прямо сейчас вы с Тони их этим обеспечиваете. Стив не это хотел услышать, и факт осознания справедливости этих слов, ничего не меняет. Трудно не гневаться на Роудса за то, что он говорит так, будто это не проблема, будто его ничего не беспокоит. Но опять же — его и не беспокоит. Состояние Тони — проблема Стива и Тони, Мстителей (потому что Тони вышел из состава на какое-то время) и ребят из «Ресайлент», ведь они сейчас не могут обратиться за помощью. Интерес общественности, который повлекло за собой то, что Стив случайно раскрыл их отношения — это проблема Стива, и черт его побери, если он допустит, чтобы кто-нибудь и на Тони это тоже повесил. В любое другое время он с радостью передал бы любовнику инициативу в общении с прессой и другие публичные заявления, но сейчас Тони не может и не обязан переживать весь этот стресс. Так что для него случается совершенная неожиданность (пусть и приятная), когда Роудс внезапно поворачивается и говорит: — Они уже несколько дней пытаются проникнуть в Башню и получить от тебя личное заявление. И клянусь, если я узнаю, что ты позволил им подобраться к Тони, пока он в таком состоянии, я заявлюсь к тебе в броне. Стив даже может оценить этот жест. — Никто и близко не подходил к пентхаусу без персонального приглашения. Только те, у кого есть перекрывающие коды, как вот у Роудса. У репортеров точно ничего такого не найдется. Роудса, кажется, такой ответ удовлетворяет, но он все еще смотрит на Стива, сурово сведя брови, задумчиво и несколько расчетливо. Стив внезапно понимает, что он даже не знает, был ли Роудс в курсе их отношений с Тони до того, как все прознала пресса, но полагает, что все же был. Такие вещи обычно говорят лучшим друзьям. С другой стороны, это ведь Тони, он склонен информировать друзей по принципу минимальной осведомленности. — Должен сказать, я немного удивлен, что до этого дошло, — говорит Роудс, падая на диван. Он смотрит в коридор, ведущий к спальне Тони, но в текущий момент, кажется, не испытывает желания видеть друга. Или, может быть, разговор со Стивом у него по плану стоит первым. — Я давно жду, чтобы ты всему миру рассказал, возможно, с официальным пресс-релизом, в котором фигурирует Тони, или страстной речью о равных правах, или что там еще. Это как раз та тема, с которой можно делать заявление, да? А то, что происходит сейчас — как раз из числа тех кошмаров с публичным обсуждением отношений, которых Тони стремится избегать. И у вас все это уже достаточно давно, если я правильно понял. — Давай сразу проясним, — живо начинает Стив. — Я не люблю использовать свою личную жизнь для политических выступлений. И кроме того, мы с Тони говорили об этом. Мы собирались обо всем рассказать, или по крайней мере, перестать прятаться. И это не тот вопрос, который требует официальных заявлений. Просто двое людей любят друг друга. Но мы оба знали, как среагирует пресса, и время постоянно было неподходящим. Всегда находилось что-то более важное, о чем действительно стоило беспокоиться, или более срочные новости, позволять недооценивать которые прессе было нельзя. Роудс задумчиво кивает, все еще глядя на дверь (или просто в пространство). — Бред сивой кобылы. Стив пристально смотрит на него. — Что, прости? — Вы обычно знаете, что делаете, верно? Вы оба. Я имею в виду, вы отдаете себе отчет, в каком мире и веке живете, и все такое. Поэтому вы в курсе, что время никогда не будет подходящим, и ждать верного момента — значит, искать себе оправдание. Еще я знаю Тони и могу сходу назвать пять причин, по которым он будет с сомнением воспринимать идею разглашения своих отношений с Капитаном Америка. Но ты? Не считаешь ли ты, что держать подобное в секрете — значит посылать неверный сигнал? Словно это что-то, чего стоит стыдиться. Потому что не знаю, смотрел ли ты репортажи в последнее время… Стив почти морщится. Нет, не смотрел; умышленно этого избегал. Он не хотел иметь дела с этой проблемой, так как сходящий с ума Тони беспокоил его гораздо больше. Но так как теперь он не может сосредоточить свое внимание на Тони (ведь отныне ему это запрещено), придется расхлебывать всю эту кашу. Еще нужно заняться делами команды и выследить напавших на Тони, но он не может использовать это как оправдание. Потому что Роудс прав: в таком случае это действительно будет всего лишь предлогом. Впрочем, это не значит, что у Стива нет веских причин не делать заявление сейчас. Одна из них заключается в том, что он не любит, когда его личную жизнь и отношения медиа воспринимают так, будто кто-то еще, кроме него самого и его партнера, имеет тут право голоса. Он мог бы сказать это Роудсу, но у него нет настроения вести подобные беседы. Он просто хочет уйти. — Какие еще пять причин? — спрашивает вместо этого Стив. — Я могу придумать только две. Роудс, наконец, поднимает на него глаза, и в них снова это расчетливое выражение. — Какие именно? — Не дать врагам информацию, которую можно использовать против нас, и различные вопросы, связанные с бизнесом. Биржевые курсы, контракты, все такое. В конце концов, он несет ответственность за свою компанию и не может игнорировать такие вещи. — Хорошо звучит. Прямо как официальное заявление для пресс-конференции. Ну, кроме этих «вопросов, связанных с бизнесом», потому что Тони сейчас не руководит компанией. Стив, конечно, в курсе. Он игнорировал это обстоятельство, потому что Тони еще управлял компанией «Ресайлент», когда они сошлись, и потому, что со временем он еще наверняка вернется в мир бизнеса. В сознании Стива Тони Старк и предпринимательство тесно связаны. Тони никогда не сможет долго оставаться в стороне. Но даже с учетом этого Стив отдает себе отчет, что его слова звучат как выхолощенное объяснение, которое Тони дал бы кому-нибудь, кому не хочет раскрывать больше, и да, Стив знает, что все гораздо глубже, но никогда и не спрашивал. Никогда не чувствовал необходимости обсуждать это с Тони, раз они оба довольны тем, как все сложилось. Оглядываясь назад, он понимает, что это, вероятно, было ошибкой. Возможно, он уходил от ответов, которые не хотел слышать, не желал анализировать причины такого поведения. Вступить в битву с Красным Черепом и то проще, откровенно говоря. Но получить ответы, которых он так страшится, от друга Тони, а не от самого Тони еще хуже; особенно с учетом того, что Роудс, кажется, считает, будто Стив не воспринимает эти отношения серьезно. И все же он спрашивает: — Твоя очередь. Три причины, которые я упустил. Роудс фыркает, но кивает. — Ладно. Защита твой репутации, неуверенность в том, сколько это продлится, его отец. И на том исчерпывается моя готовность обсуждать эмоциональные проблемы моего лучшего друга с его бойфрендом. Откровенно говоря, информации не много. Стиву хочется сказать, что ни он, ни его репутация в защите не нуждаются; отец Тони погиб; а сам Тони, кажется, вполне доволен отношениями, с чего бы ему готовиться к их завершению? Но один из этих аргументов глупый, а два других надо обсудить с Тони, когда представится возможность. Роудс прав. Не их дело обсуждать такие вопросы, когда Тони даже нет рядом. — Согласен, — просто говорит он, закидывая лямку сумки на плечо. — В любом случае, я уже опаздываю. Позвони… Он колеблется, но все же надеется, что Роудс не поведет себя в этой ситуации как сволочь. — Позвони мне, если что-нибудь случится. Мгновенье спустя Роудс кивает. — Будет сделано. На этом Стив разворачивается и наконец-то уходит из квартиры, которую несколько месяцев делил с любовником, а Роудс остается сидеть на диване, положив руки на колени и глядя на дверь спальни с таким видом, словно готовится к важной миссии. * * * Джеймс Роудс видел Тони Старка в разных состояниях, чаще всего плохих. Без сознания, под действием наркотиков, под чужим контролем, пьяным, в коме после смерти мозга, в депрессии, истекающим кровью, больным… В большинстве случаев Тони сам себя до этого доводил, иногда это было даже заслуженно. И все же видеть его таким всегда было тяжело, потому что пусть их взаимоотношения и не были безоблачными, он оставался лучшим другом Джима, и Джим всегда будет его любить. Но еще он, типа как, привык к подобному положению вещей. Если не происходит что-то поистине катастрофическое или прямо сейчас Тони не умирает, ему трудно вызвать в себе приличествующие случаю шок или сочувствие. Возможно, оно и к лучшему: в противном случае он никогда не прекратил бы утопать в сострадании к другу и не смог бы жить своей жизнью. Но его собственная жизнь опять была временно поставлена на паузу, и надо отметить, даже с учетом того, что физически Тони худо-бедно в порядке (по крайней мере, не норовит умереть сию же секунду), он редко выглядел настолько плохо, как он выглядит сейчас. Тони входит в комнату с тростью, потому что сломанная лодыжка еще не зажила, и правая рука в гипсе, но Джим едва ли замечает это. Такое он уже видел, и достаточно часто, как часто видел друга бледным и худым, с темными кругами, похожими на синяки, под глазами и впалыми щеками. Если бы кто спросил, он бы даже не смог объяснить, почему именно в этот раз от вида Тони что-то переворачивается внутри, оставляя в душе болезненную озабоченность и странную грусть. Возможно, дело в том, как Тони держится, когда, хромая, входит, — думает Джим. Его плечи чуть опущены, он напряжен, насторожен и почти застенчив. Идет медленно. Он дает понять, что заметил присутствие Джима, но не смотрит ему в глаза. «Беззащитный» — вот то слово, которое приходит на ум. Тони кажется беспомощным, абсолютно уязвимым и очень неуверенным — в общем, так, как Тони Старк выглядеть не должен. Но по крайней мере, он нормально одет — в джинсы и свитер — и причесан. Когда Джим увидел его сразу по прибытии накануне вечером, он еще спал, взъерошенный и небритый, в слишком большой футболке, из-за которой казался еще более хрупким. Тогда он не проснулся, и теперь Джим чувствует, как внутри поднимает уродливую голову ужас, а вместе с ним и другие чувства, которые он не хочет испытывать. Он боится этого момента, потому что не знает, как Тони на него среагирует. Он не мог вынести присутствие дурацкого Капитана Америка, а ведь Тони любит этого человека, что бы там Джим об этом ни думал, любил его долгие годы, и вот теперь он не может смотреть на него без страха психануть. Джим не знает, что сделает, если и его Тони испугается, если его присутствие будет приносить больше вреда, чем пользы. Он не хочет причинять этому человеку боль, даже если иногда и желает ему врезать. Поэтому когда Тони едва заметно кивает в его сторону и говорит: «Привет, Джим», он с тихим облегчением выдыхает. — Тони, — говорит он. Хочет добавить еще многое, но не желает выбивать Тони из колеи, опасается упомянуть что-нибудь, что вызовет эмоциональный всплеск. Доктор Самсон тоже входит в комнату, подводит Тони к дивану, где он садится, обхватив себя руками и опустив голову. Он кажется таким измученным. Джим знает, что Тони накачали наркотиками, Самсон дал ему успокоительное, чтобы помочь держать себя в руках и не думать слишком много, и все равно Тони дрожит и выглядит так, словно ему все равно, заметит ли кто-нибудь его слабость — и это просто неправильно. Джим не хочет видеть его в таком состоянии. После всего, что произошло, всего, через что Тони прошел и протащил их всех, Джим хочет видеть друга сильным. Чтобы было понятно, что он справится сам. Но дело не в том, чего хочет Джим. Идея принадлежит Самсону, и Джим не будет спорить с его решениями. По крайней мере, сейчас. Он будет спорить, когда с Тони это не сработает, потому что Тони — засранец, и ему обязательно надо всем усложнить задачу. А сейчас Тони сидит и пытается держать себя в руках, пусть ему и едва это удается. Ладно, могло быть и хуже. По крайней мере, он разрешает Джиму быть здесь. Быть рядом. Он даже ложится, когда Самсон ласково просит об этом. Джим удивляется, как так получается, что только сейчас Тони обращается за профессиональной помощью — с учетом всего того дерьма, которое с ним приключилось. Тони закрывает глаза еще до того, как ему говорят сделать это. Самсон думает, что невозможность видеть что-то, что вызовет ненужные воспоминания или будет отвлекать от того, на чем надо сфокусироваться, поможет. Но даже так Тони слишком напряжен, и Джиму отлично видно, как он борется за то, чтобы оставаться спокойным и не думать, что, вероятно, почти невозможно для такого человека. Он сцепляет руки на груди так крепко, что костяшки пальцев белеют, и какое-то время дышит так быстро, что почти задыхается. Самсон терпеливо ждет, пока все это закончится, пока Тони успокоится, и Джим беспокойно шевелится. Это довольно легко. Точнее, довольно просто. Джим мог бы сам до такого додуматься, если бы позволил себе думать на эту тему достаточно долго. Память Тони в беспорядке, в ней всплыло столько новых фактов, но все они вперемешку. Кристальная ясность, обнаженная свежесть прошлого — это отдельный вопрос. Сейчас они концентрируются на том, чтобы помочь Тони расставить все по местам, тогда у него появится возможность во всем разобраться и двигаться дальше. Технически, Тони мог бы справиться и самостоятельно. Он должен быть в состоянии прийти к логичному выводу, что некоторые события очевидно происходили раньше других, но пока все это валится на него сплошным комом, нет возможности даже попытаться. Поэтому кому-то нужно провести его по этому пути. Самое раннее из потерянных воспоминаний относится к периоду, когда Тони заразил себя Экстремисом, поэтому отсюда они и начинают. Самсон почти не участвует, только задает Тони отправную точку и помогает сосредоточиться, чтобы он мог рассказать, что происходило дальше, задает сюжетную линию, которой можно придерживаться. Джим вообще ничего не делает, только слушает тихий, дрожащий голос Тони и чувствует себя незваным гостем. Не то чтобы они даже особенно лезут Тони в душу. Большую часть того, что Тони рассказывает, по крайней мере Джим уже знает, потому что он принимал в этих событиях непосредственное участие или слышал о них, а Тони не слишком затрагивает личные переживания. Самсон милосердно не задает вопросов, даже когда Тони замолкает и закрывает лицо ладонью, если какая-нибудь эмоция захлестывает его. Что он чувствовал в тот или иной момент — что он чувствует, двигаясь по собственной биографии в ускоренной перемотке — всего лишь побочный эффект данного процесса, и сейчас на него не нужно обращать слишком пристальное внимание. Час или два спустя Тони сворачивается клубком и дрожит, и Джим не осмеливается прикоснуться к нему из страха, что это его окончательно сломит. После этого Самсон завершает сеанс. Совершенно очевидно, что на текущий момент Тони способен только на это. Они даже не особенно продвинулись. Много всякого говна происходило в жизни Тони, и нужно все это охватить, а не только основные происшествия, попадавшие в новости. Учитывая то, что Тони еще приходится справляться с эмоциями, которые сопровождали те события, это займет много времени. Сегодня Тони добрался до эпизода, в котором какой-то малолетний панк взломал его мозг и заставил его убивать людей [3]. Он сорвался примерно тогда, когда пришел в себя, чтобы увидеть, как два человека упали за Землю после того, как Железный Человек уронил их в стратосфере. Хуже было последовавшее осознание того, что если он убил этих людей, не помня этого, то он также несет ответственность за гибель сотен мужчин, женщин и детей, разбившихся в том самолете. Не то чтобы он прямо об этом говорил, но Джим догадывается по обрывочным фразам, которые ему удается выдавить из себя между всхлипами, а еще он хорошо знает Тони. (Он хочет подойти и сказать, что он не прав, что быть слепым орудием и нести ответственность за случившееся — в данном случае разные вещи; но не осмеливается издать и звука). Самсон уходит, и Джиму, наверное, стоит поступить так же. Оставить Тони немного приватности, дать время, чтобы собраться, потому что подобные вещи Тони предпочитает переживать наедине с собой. Впрочем, идея не кажется особенно хорошей. Более того, уйти сейчас кажется совершенно неправильным. Он чувствует себя совершенно бесполезным и беспомощным: просто сидит и смотрит, как Тони теряет чувство реальности, оказавшись в плену того ужасного эпизода, не в силах заставить себя сделать хоть что-нибудь. А что он может сделать? Его будто бы и нет рядом, потому что тогда его рядом не было — а значит, присутствие сейчас не считается. Если прервать то, что происходит сейчас в голове Тони, возможно, станет только хуже: он рухнет в другие воспоминания или смутится настолько, что весь прогресс будет сведен на нет. Поэтому Джиму остается только ощущать себя призраком, обреченным наблюдать, но не вмешиваться. Или путешественником во времени, отправляющимся в прошлое, наблюдающим, как развивается трагедия, но не имеющим права прекратить ее. Или путешествующим во времени призраком. Наверное, так сказать будет правильнее всего. Впрочем, со временем Тони затихает, и Джим, уверенный, что он измотал себя и уснул, наконец-то осмеливается встать и подойти к дивану. Тони лежит к нему спиной (через тонкую ткань свитера видно линию его позвоночника), он снова сцепил руки у груди. Наклонившись, Джим видит, что он не спит, а слепо смотрит неподвижным взглядом в одну точку и усиленно контролирует дыхание. По крайней мере, пытается. Потом Джим замечает кое-что еще: Тони сжимает здоровой рукой сломанную — настолько сильно, что костяшки пальцев побелели. И, конечно, больная рука в гипсе, но он не сплошной, там достаточно открытых участков, в которые можно надавить пальцами. Сфокусироваться на боли, чтобы пережить все это. Джим понимает такое поведение, правда понимает, но все же его первая реакция — без раздумий потянуться и ухватить Тони за руки, стараясь развести их. — Нет, нет, Тони, — говорит он. — Прекрати. Все хорошо. Тони вздрагивает, а потом, кажется, совсем теряет самообладание. Этого следовало ожидать. Джим держит борющегося друга достаточно долго, по ощущениям — целый час, но возможно, в реальности проходит минуты три, а потом появляется Самсон с инъекцией, которая вырубает Тони за тридцать секунд. — Строго говоря, все прошло неплохо, — отмечает доктор после того, как Джим относит Тони в комнату и укладывает под одеяло на привычной ему половине двуспальной кровати. — Завтра попробуем еще. * * * Они делают это снова на следующий день, и на следующий — и каждый раз продвигаются немного дальше. Джима удивляет осознание того, сколько же событий в жизни Тони он пропустил, и его начинает от этого подташнивать. Конечно, в его биографии тоже случалось много всякого дерьма, о котором Тони представления не имел, и они не попугайчики-неразлучники; но оглядываясь назад, он жалеет, что в некоторых ситуациях не был рядом. Еще он думает, не было ли ошибкой допускать, чтобы старые чувства влияли на него, не совершил ли он своим бездействием чего-то непростительного. В любом случае, теперь уже поздно что-либо менять. Джим не может внедрить себя в воспоминания Тони сейчас, когда уже все свершилось. Они добираются до периода, когда Тони работал с АРС [4] и был вынужден принять ужасное решение — тогда и никто и подумать не мог, к чему все это приведет. Он не очень много говорит об этом — о вероятностях, которые он взвешивает, о том, как осознание того, какой путь нужно выбрать ради наименьших потерь, ломает его. Он замолкает, теряясь в собственном сознании. Сглатывает, прячет лицо, сжимает руки в кулаки, даже сломанную. Потом у него случается судорога, и он теряет сознание. Даже Самсону трудно назвать это прогрессом. Джим не может уверенно утверждать, что решения Тони во время всего этого сумасшествия с АРС всегда оказывались верными, что альтернативы были настолько дурны, но он никогда не пожалеет о том, что оставался рядом с другом в течение всей этой заварушки. Видя, как Тони теряет самообладание, Джим не может не задумываться о том, сколь часто это происходило раньше, когда никто не видел. Тони, кажется, все время был окружен людьми, но при этом он проводил ужасно много времени в одиночестве. Вот как сейчас, когда ему приходится разбираться со всем этим наедине с самим собой. Самсон убежден, что не только этот эпизод вызвал судороги и потерю сознание, но тот факт, что Тони оказался в плену слишком большого количества воспоминаний и не связанных друг с другом эмоций, в результате чего потерял сосредоточенность. И лучше ведь не станет, осознает внезапно Джим, стоя на кухне и наливая кофе дрожащими от волнения и возбуждения руками. Они только-только достигли начала той фазы жизни Тони, кульминацией которой станет убеждение, что удалить свою память и таким образом совершить суицид — отличная идея [5]. Всю ночь Джим беспокойно мечется в постели в гостевой спальне, но если честно, так происходит каждую ночь с его приезда. Все усугубляет напряженное ожидание того, что все станет совсем плохо, что он чем-то смутит Тони еще больше. Оно никогда не пропадало, даже после тех дней, когда Тони не вполне сходит с ума. То, что Тони не может с ним нормально общаться или смотреть ему в глаза, только пополняет и без того большой список проблем. На следующий день они не устраивают сессию. Тони недостаточно хорошо себя для этого чувствует. Он не может сосредоточиться, чтобы хотя бы начать концентрироваться на конкретном воспоминании, и они даже не пытаются его уговорить, потому что в придачу ко всему он заболел и действительно не в состоянии что-либо делать. Тони проводит почти весь день в дреме, усугубленной действием лекарств, а когда они пытаются впихнуть в него хоть какую-то жидкую пищу, его тошнит. Джим беспокоится и силится не чувствовать себя ужасно, когда Тони прячется под простынями и закрывает уши ладонями, но все равно вздрагивает, если он подходит. Еще через день жар Тони проходит, но Джим держится в стороне, предоставив медсестре заботу о друге. В перерывах между блужданиями по Интернету (он не осмеливается смотреть новости по телевизору из страха, что войдет Тони) Джим звонит Пеппер, чтобы рассказать, как идут дела и узнать новости, которые пропустил из-за добровольного заточения. После думает, не связаться ли с Роджерсом, но не успевает решить, стоит ли это делать, как сотовый звонит и на экране высвечивается имя Стива. — А я как раз думал о тебе, — сообщает Джим в трубку. — Вот как раз нашел в Интернете статью, автор которой недоумевает, почему вы с Тони пропали после того, как стало известно о ваших отношениях: стыдно вам, страшно, или, может быть, по этой причине между вами произошел разрыв, и вы расстались. По ответному стону Джим понимает: Роджерс не очень продвинулся в том, чтобы разобраться со всей этой шумихой. — Фотография, благодаря которой все о нас узнали, была сделана, когда Тони находился в «Скорой». Никому не пришло в голову, что мы «пропали» из-за его ран? — Неа, — с легкостью отвечает Джим. — Об этом официально не сообщали, а Пеппер замяла дело, когда ее попросили сделать официальное заявление, поэтому все решили, что дела не столь уж плохи. К тому же, это не так развлекательно, как другие версии. На секунду воцаряется тишина, и Джим буквально слышит, как дымится Роджерс. Хоть он и является образцовым представителем борца за свободу слова, Капитан Америка и свободная пресса, возможно, никогда не найдут общий язык. — Что ж, очень приятно знать, что серьезные травмы Тони Старка — не так уж развлекательно, — наконец, резко отвечает он, и Джим может только молча согласиться. Затем Роджерс возвращается к делу. — Есть какие-нибудь новости? Как он? В голосе слышатся искренние волнение и надежда. Джим вздыхает. — Возможно, мы делаем успехи. В данный момент сложно сказать наверняка, но Самсону отлично удается разбираться в мешанине воспоминаний Тони. Насколько это помогает, будет понятно, когда мы закончим, но в любом случае, наши усилия должны способствовать тому, чтобы Тони во всем навел порядок. Возможно, стоило упомянуть о болезни Тони, но ему ведь уже лучше; а то, что Тони болен — не вполне, строго говоря, и новость. А говорить Роджерсу о судорогах… Ну, Джим не настолько подлый. — Хорошо. Это хорошо, — Роджерс словно убеждает самого себя. — Спасибо. — А как у тебя там дела? Полагаю, если бы вы нашли тех ребят и поджарили их пятки, мне бы кто-нибудь уже об этом сообщил, верно? — никогда не лишним будет уточнить. — У нас есть ниточка, но мы не знаем, приведет ли она куда-нибудь, — голос Роджерса звучит расстроенно, это наталкивает Джима на мысль, что у них и раньше были ниточки, которые ничего не дали. — Они — кучка бандитов и действуют из подполья, — выпаливает Джим. — Их что, так сложно найти? Росомаха пытался учуять их следы? Что-то такое вы пробовали? — Они не оставили никаких следов снаружи здания, в котором мы их нашли, возможно, использовали технологию телепортации. Даже с обонянием Росомахи их нигде на планете не найти. И на Луне. — Значит, у них есть технологии. Очень продвинутые. Такие штуки всегда оставляют следы. Тони мог бы… — Тони мог бы поискать их, да. — И не только Тони. — Слушай, Джеймс, ты что, думаешь, будто мы просто сидим, сложив руки, и плюем в потолок? Мы пробуем все варианты. Много людей работает над этим. Было бы проще, будь с нами Тони, но если нам повезет, все будет закончено еще до того, как он достаточно оправится, чтобы нам помогать. — Везение вам тут не поможет, — Джим глубоко втягивает воздух. Злость тут тоже не поможет. Если честно, он злится даже не на Роджерса. Он расстроен, потому что оказался заперт здесь и не может ничем помочь в поисках засранцев, причинивших боль его другу. Он может только использовать системы Воителя, чтобы постоянно сканировать здание на предмет проникших внутрь незваных гостей, да быть рядом на тот случай, если эти ребята явятся за Тони. Роджерс наверняка тоже на деле на него не злится. Он бесится потому,что Джиму можно быть здесь, а ему нет. И если они будут огрызаться друг на друга, это ничего не изменит. — Просто обещай мне, что дашь знать, если будет какой-нибудь прогресс. Если вам понадобится вооруженная помощь, — заканчивает Джим уже намного спокойнее, даже если на это требуются определенные усилия. Роджерс дает обещание таким же тоном, а потом просит Джима об ответной любезности. Они вешают трубки, и Джим думает о том, что когда Стив Роджерс начал эти отношения, то вступил в клуб людей, чьи жизни и эмоции вращаются вокруг Тони Старка. А в ответ они обычно получают боль, злость, волнение и страх за свою жизнь. Реально, почему с этим чуваком вообще дружат? Почему Джим по-прежнему готов без колебаний отдать жизнь за Тони, после всего того, через что по его вине прошел? Это, конечно, глупая мысль. Джим знает, почему. Возможно, даже лучше, чем Пеппер, которая просто отдает себе отчет, что в любом случае возвращается. Вопрос, конечно, в том, вернется ли Роджерс. Не в этот раз, потому что в данном случае Тони не виноват, даже самую капельку (если не окажется, что он с готовностью пошел с этими людьми и сказал: «Пожалуйста, избейте меня и покопайтесь у меня в голове». В таком случае Джим просто придушит его собственными руками). Но со временем Тони неизбежно облажается, имея при этом самые лучшие намерения, и потом опять, и в какой-то момент чаша терпения может просто переполниться. Вероятно, это произойдет достаточно скоро. Когда они в прошлый раз сцепились, все закончилось Гражданской войной, а ведь они тогда даже не были вместе. Прошлый раз и так был для Тони достаточно кошмарным. Теперь они любовники, и Джим ни секунды не сомневается, что Тони действительно любит Стива. Это было очевидно много лет, и последние насколько месяцев по Тони было понятно, что он испытывает невероятное счастье, смешанное с убеждением, что это ненадолго. И чем дольше продолжается роман с Роджерсом, тем больше Тони привыкает к отношениям, тем хуже будет неизбежный разрыв. В прошлый раз ссора с Роджерсом почти уничтожила его. В этот раз добьет. И черт Джима побери, если он будет просто так стоять и смотреть, как это происходит. Дело в том, что он не знает, что с этим делать. Тони Старк и Стив Роджерс — особая связь между ними существовала всегда. Джим даже не удивился, узнав, что теперь их связывают еще и сексуальные отношения. Но это тоже таило в себе проблему, а у Тони почти нет инстинкта самосохранения, когда речь заходит о людях, которых он любит. Даже Джим в ярости совершал поступки, которыми, мягко говоря, не гордится, и он знает, что Тони просто не умеет держать обид. Черт возьми, он даже предлагал работу тем, кто пытался его убить, потому что начинал этим людям сочувствовать. Тони — это что-то с чем-то, и только от него самого Джим не может его защитить. Медсестра, проходящая через комнату к выходу, отвлекает Роудса от размышлений. Ничего примечательного, говорит она. Тони спит. Когда он проснется, то будет чувствовать себя лучше. По крайней мере, физически. Джим почти боится встречи с ним в отсутствие Самсона, ведь так он не сможет просто маячить на заднем плане. Но Самсона нет, он не вернется до завтра, и есть причина, по которой его позвали и он согласился. Поэтому он приоткрывает дверь в спальню Тони, чтобы сразу услышать, если он понадобится. * * * Весь оставшийся вечер Тони не производит ни звука. Один раз Джим проверяет его, но тот глубоко спит, и Джим старается его не будить, хотя этому худому телу не помешало бы немного еды. Он сам достаточно рано отправляется в постель, проверив перед сном броню на тот случай, если приборы записали что-либо, заслуживающее внимания. Ничего. Ожидаемо. Как бы ни хотелось Джиму, чтобы похитители Тони больше никогда и ни за что не приближались к нему, в глубине души он ждет их ошибки, появления здесь. Тогда он сможет отправить их на небеса и избавить всех от одной из проблем. На следующее утро он просыпается хорошо выспавшимся, на удивление свежим и отдохнувшим, и понимает, что если не считать телефонных звонков накануне, уже много дней ни с кем не разговаривал. Еще безбожно рано, но вконец измотавшись, Джим завалился спать едва ли не в десять. Он проходит по большому, погруженному в тишину, пентхаусу к кухне, где находит Тони у кофемашины. Вид человека, делающего себе кофе на собственной кухне не должен удивлять, но удивляет. Впервые за много дней (а то и недель) Тони, будучи предоставленным самому себе, реально куда-то пошел, а не свернулся клубком, стараясь не сорваться. И вот он стоит здесь, спиной к Джиму, и когда замечает, что не один, то напрягается, но не поворачивается. — Эй, Босс, — приветствует его Джим; а что еще ему сказать? Он чувствует себя так, словно пытается заговорить с призраком. Но когда Тони разворачивается, он очень реальный и настоящий. Бледный как полотно, волосы спутаны, одет в слишком большую для него футболку, которая, как Джим осознает, вероятно, принадлежит Роджерсу. Она слегка сползла с плеча, приоткрывая ключицу, на которой видны уже светлеющие синяки… В дрожащей руке Тони держит чашку, но она пуста. Секунду спустя Тони неловко ставит чашку на стол. — Роуди, — имя звучит слегка сдавленно. — Ага, это я. Как твои де… — Джим замолкает, когда Тони подходит и смотрит на него — впервые за все это время — одновременно зачарованно и беспомощно. Внезапно он кладет руку Джиму на щеку — его кожа теплая и мягкая, и Джим может думать только о том, что он еще не брился. Тони кажется потерянным. Затем на лице отражается словно бы миллион эмоций сразу, и целую минуту кажется, будто он сейчас заплачет (в этом случае Джим готов сдаться сразу; он никогда не умел от такого защищаться). В конце концов, он убирает руку и робко улыбается. — Извини, — говорит он. — Это глупо, я знаю. А ты… в порядке. Ведь так? Возможно, в конце концов Джим все же сдастся. — Да, я отлично. Все подлатали, помнишь [6]? — Ага, — улыбка Тони становится немного шире. На секунду кажется, что он испытывает облегчение, и его глаза снова блестят от слез. — Ты не… Он замолкает и опускает взгляд. — Хилл, — Тони издает гортанный полузадушенный звук и продолжает смотреть вниз, бормоча при этом что-то типа: «Заставила все выглядеть реальным». — Что? — бестолково спрашивает Джим. Ответа он, конечно, не получает. Тони поднимает руку к глазам и держит ее так, будто в ней что-то зажато. — Я не могу, не могу, — бормочет он, и Джим притягивает его ближе и обнимает — даже отдавая себе отчет, что это, вероятно, и не поможет. Тони слегка ниже его. Не намного — Джим обычно и не замечает этого, а когда они в броне, то различий вообще никаких. Но эта разница в росте обеспечивает то, что лицо Тони идеально ложится в изгиб шеи Джима. Они стоят так как-то время, и Джим гладит Тони по спине, а тот дрожит под его ладонью, но не выходит из себя. Через достаточно продолжительное время он расслабляется еще больше и замирает. — Мне нужно выпить, — бормочет он. — Я знаю, — Джим проводит по его спине еще раз, внезапно чувствуя неловкость, и когда они разделяются, он не уверен, сам сделал шаг назад, или Тони отпрянул. Он пытается ободряюще улыбнуться. — Но тут ничего нет. — Нет, я все выбросил, — подтверждает Тони. — После визита Сью. Внезапно он вздрагивает и делает шаг назад, сжимая запястье одной руки и прижимая ее к груди. — Тони? — Джим совсем не понимает, о чем он говорит. Тони поднимает на него глаза — широко распахнутые, в них застыли шок и удивление. Как будто внезапно он забыл, откуда Джим тут взялся. Он разворачивается, окидывает взглядом комнату, залитую светом из большого окна, и внезапно издает беспомощный тихий звук. — Эй, — не думая, Джим одной рукой обнимает его, а другой закрывает глаза. Слишком поздно он соображает, насколько угрожающим может показаться такой жест, но Тони не борется. Тони вообще ничего не делает, только прижимается к нему и дышит. — Вот так. Глубокие вдохи. Ты сможешь. Давай-ка, идем сюда… — Джим болтает, что на ум придет, и ведет Тони к дивану, но его голос, кажется, Тони чем-то успокаивает. Когда они добираются, Тони сворачивается клубком, прячет голову между руками, и Джим не препятствует ему. Какое-то время он сидит рядом, чувствуя, как тело наливается неестественной тяжестью, а мысли текут медленно-медленно. После этого встает, идет на кухню, чтобы приготовить кофе, который Тони так и не сделал. Он ставит дымящуюся чашку на столик перед диваном; возможно, какое-то время спустя Тони порадуется напитку. Тони еще лежит, свернувшись, но уже не так плотно. Он сложил руки у головы и смотрит невидящим взглядом прямо перед собой. Когда Джим останавливается рядом с ним, он шепчет: — Какой сейчас год? Джим успевает ответить до того, как у него перехватывает горло. Тони просто кивает, сглатывает и закрывает глаза. --- Комментарии: [1] Тони стер память, пока Стив был "мертв", а когда он очнулся, Стив уже вернулся (собственно, он был среди тех, кто помогал реанимировать Тони). Так как для восстановления памяти Тони использовал старую копию своего "жесткого диска" (на котором был выпущен практически год самых свежих событий, включая Гражданку и собственно информацию о гибели Стива), соответственно, информация о битве, выстрелах и возвращении из мертвых для Тони сейчас по матчасти комиксов носит теоретический характер. [2] Ресайлент - компания, которую Тони создал для продвижения на рынок новой технологии роя. [3] События подробно описаны в арке "Execute Program" (Программа ликвидации) из личного четвертого тома ЖЧ [4] АРС - Акт Регистрации Супергероев, документ, из-за которого, собственно, разгорелась Гражданка [5] Отсылка, собственно, к истории про стирание памяти, что, по сути, было изощренным методом покончить с собой (Тони не очень рассчитывал, что его будут возвращать, хотя и подготовил на случай такой оказии сложный план) [6] Отсылка, если я правильно понимаю, к линейке комиксов "Темное правление"