Витражи

      Иногда, в последнее время — все чаще, Сиэль при взгляде на Себастьяна чувствует это — легкую щекотку где-то внутри черепа. Ощущение чрезвычайно странное, пока он не понимает, что исходит оно из правого глаза. Того, что с печатью проклятого. В миг, когда она появилась, было больно. Сиэль толком не помнит, да и не понял тогда, отчего именно больно — уже пару часов спустя глаз стал совершенно обычным: здоровым, зрячим, человеческим. Все, как положено, за исключением легкой примеси фиолетового в привычном синем да тонкой узорной сети на радужке. В неактивном состоянии почти незаметной. На самом деле, будь современное общество чуть более толерантным в вопросах выражения индивидуальности, он мог бы отказаться от ношения повязки. Не так уж сильно печать бросалась в глаза, особенно за длинной челкой. Проблема оказалась в другом. Себастьян как-то проговаривается, что впервые поставил печать на живой глаз (Сиэль остерегается цепляться за формулировку, хоть любопытство и подзуживает уточнить), и рассказывает, что все печати суть связь, подстраивающаяся под нужды и личности связанных. Иными словами, каждому контрагенту перепадают бонусы помимо стандартного призыва демона. На то, чтобы выпытать подробности предыдущих контрактов, уходит несколько лет. Не любит Себастьян говорить о личном, а режим и качество питания явно что-то в тонкой демонической организации трогают. Ему проще два часа кряду о политическом строе древних Афин распинаться, чем обронить, что какой-то Брониг благодаря печати на пятке «сумел проскользнуть в замок незамеченным и семь лет осады закончились меньше чем через месяц». Признаться, Сиэль не особо понимает, прыгучести у него прибавилось или невидимости. Другой персонаж, «храбрости не считавший, но тишайший с людьми», по всей видимости, имел проблемы с социализацией, потому как «мой знак снял оковы скромности и наградил способностью к речам сладкоголосым». На языке печать шлепнул, как пить дать. Еще одна девица, честью своей озабоченная сверх меры, получила своеобразный «пояс верности», если б те били током претендентов, даже нечаянных и о девице не мыслящих. Подобные любопытные случаи вносят разнообразие в вереницу метких стрелков да везучих игроков (подушечки пальцев и ладони соответственно), донжуанов и мессалин (грудь, иногда ягодицы, для разнообразия) и Мыслителей (любая часть головы, главное, чтобы волосистая). Последних Сиэль выделяет в особую буйнострадающую группу, периодически открывающую всякие законы природы и щедро отхватывающую после от действующей власти. Впрочем, демон, как правило, успевал нивелировать изобретения Мыслителей, и те мирно становились юродивыми, а потом также мирно исчезали со страниц жизни и истории. В общем, бонусы выпадают соразмерно желаниям, пусть неявным, самих людей. Сиэлю, по его убеждению, хотеть решительно нечего. Видеть сквозь стены, равно как и буквально прожигать их взглядом бессмысленно. Зачем, когда есть Себастьян? Заметить пятый листик слева на платане в миле от точки обзора не принесет ничего, кроме головной боли. Ну, а призраков Сиэлю не повезло лицезреть и безо всяких магических глаз. Так что бонус никак не придумывается. Демон же придерживается политики невмешательства: тоже наверняка любопытствует, куда Сиэля «бонус» заведет, но никакие опыты не ставит, да и его самого не поощряет. А потом наступает момент, когда посреди привычной перепалки (дважды отказываться принести сладкое — вопиющая наглость!) Сиэль наблюдает непрошибаемую невозмутимость на лице Себастьяна и, вдруг почувствовав знакомую щекотку, наконец понимает. Остается мелочь: выяснить, почему он настолько хотел услышать, пусть даже мысленный, демонский смех?