Кто-то ошибся - ты или я?

О тебе, веришь, помнишь, знаешь, грущу Без тебя пропадаю, пропадаю Крылья за спиной, верю, помню только сейчас Не летаю, пропадаю я.

И вот наступил декабрь, хотя на улице по-прежнему была промозглая осень. Уже на этой неделе меня ждал прямой эфир, который ужасно нервировал. График и так был забит до отвала концертами, интервью, фотосессиями, и не было ни минуты покоя… Когда вечерами я приезжала домой, то валилась от усталости с ног и сразу же засыпала. На улице была уже ночь, когда я зашла в квартиру. Сидя за столом и кушая сделанный на скорую руку салат, я не чувствовала ни усталости, ни какого-то адреналина от завтрашнего концерта в Питере, только напряженность внутри. Что-то очень сильно било меня изнутри. Это было чувство, которое не давало спать ночами. Увы, не совесть. Это было предчувствие чего-то. Ни плохого, ни хорошего. Просто неизведанного ранее. И это страшило… Лежа в кровати, я старалась заснуть, но только и ворочалась с бока на бок. Вещи были собраны. Вроде ничего не забыла, но я была настолько взволнована, что мысли в голове, словно участвуя в Формуле-1, носились, перетекая из приятных в не очень. Я вскочила с кровати. «Ничего, посплю в поезде», - решила я. Надо было отвлечься и заняться чем-то полезным. И, конечно же, для женщины это означало заняться собой. Валяясь в ванне и пытаясь расслабиться, я даже вздремнула, но потом резко проснулась от неспокойного чувства внутри. Опять легла в кровать. Сон не шел. Я злилась сама на себя, не понимая, что же происходило у меня внутри. Возможно, музыка помогла бы. Она всегда выручала. Сначала я включила плеер, но плейлист я знала наизусть, что ужасно раздражало. И тут я решила поностальгировать, и, главное, нашла самый подходящий момент – три часа ночи. Через четыре часа выходить из дому. Я тяжко вздохнула, но встала с кровати и пошла к своему священному шкафчику, где хранилась моя самая любимая коллекция. Виниловые пластинки, старенькие кассеты для магнитолы, лицензионные диски, видео-кассеты, двд-диски… Я провела рукой по идеально чистым поверхностям. Всегда, когда меня что-то беспокоило, я наводила здесь порядок. Нет, я не расставляла их по алфавиту. У меня был свой внутренний порядок, по которому я всегда знала, где что стоит. Когда мне было тоскливо и хотелось вспомнить что-то приятное, я открывала этот шкафчик и принималась протирать пыль с каждого ценного «воспоминания». И это навивало радость в моей душе. Сейчас же я пробежалась глазами по дискам. На первой полочке стояли мои любимые. Но я подняла взгляд выше. На вторую. Нет, не то. И вот оно. Он стоял на третьей полке. Я с нежностью вытянула его, подумав, что так и ни разу не слушала этот диск. Это был альбом Димы. «На берегу неба». Единственный диск из моей коллекции, который я никогда не слушала. В сердце что-то дрогнуло. Я смотрела на обложку. Точнее я смотрела в глаза Димы. Здесь он был таким молодым. Юным. Но его глаза были такими серьезными, что за прошедшие два года работы с ним я ни разу не видела у него такого взгляда. Взгляда, который заползает в душу, пытаясь выведать все секреты. Он был глубокий и вдумчивый, словно забирался к тебе под кожу. И я чувствовала, как по рукам побежали мурашки. Я открыла коробочку и посмотрела на список песен. Я не знала ни одной из них. Но это было не важно. Я посмотрела практически в самый низ. Обыкновенной ручкой, купленной в ларьке при институте за три копейки, стояла подпись Юрия Шмильевича Айзеншписа. А прямо над ней было написано всего одно слово: «Любви!» Я присела на краюшек кровати, положив диск на тумбочку. Мне захотелось возвратиться в то время, когда именитый продюсер еще был жив. Хотелось вспомнить ту нашу единственную встречу. Это был 2004. Все девчонки ГИТИСа, в том числе и я, тащились от «Динамитов». На каждой дискотеке мы танцевали под них, перепевали под гитару. В ту пору, я была совсем маленькой, и, слушая хитовую «Я не забуду», мое сердце бешено билось. Я была уверена на все сто, что, когда в мою жизнь придет любовь, она будет такой, как в этой песне. Романтичная, вечная, прекрасная и вызывающая мурашки по всему телу. Надрывная, всепоглощающая и навсегдашняя. И, конечно же, мы с подружками мечтали попасть на концерт этих звезд. Но как туда пробраться мы и не знали. Денег не было… Совсем неожиданно ко мне в гости приехала мама. Мы гуляли, и в одном из магазинов играли их песни. Я, как истинная фанатка, чуть ли не подпевала. Мама, конечно, посмеивалась и подтрунивала надо мной, но я была в таких восторженных чувствах, что она хитро улыбалась и внимательно слушала меня, не осуждая. А на следующий день, когда я провожала ее на вокзале, мама вручила мне три билетика на их концерт. - Погуляйте там хорошо, - мама улыбалась, махая мне на прощание, а я сначала стояла в прострации, потом запрыгала на месте от счастья. И даже, когда поезд отправился, я бежала ему вслед, чувствуя невиданную радость. Созвонившись вечером по телефону, мама рассказала, что знала их продюсера, про которого я вообще была ни сном, ни духом. И вот через неделю мы стояли в толпе фанатов, танцевали, подпевали нашим мальчикам. Я была так счастлива, что концерт пролетел для меня совершенно незаметно, и хотелось еще. Как и все фанатки, после выступления мы собирались поджидать парней у выхода. Мы стояли и мерзли, тут артисты вышли, а все застыли от какого-то непонятного счастья. Парни давали автографы, фотографировались. Наконец подошла наша очередь. Получив свой кусочек счастья, мы с подругами собирались уходить, как сзади услышали оклик: «Полина!» Обернувшись, я увидела худощавого мужчину в летах, который смотрелся на фоне красавцев-солистов, как тот еще Квазимодо. Я не могла понять, кто это, поэтому удивленно смотрела на него. Мужчина подошел ко мне. -Привет, я Юрий Шмильевич, - представился мужчина, а я стояла и улыбалась, как дурочка, совершенно не зная, что и делать. - Здравствуйте, а я Пелагея, - вежливо сказала я. - Да, знаю, я знаю, - мужчина все улыбался и улыбался, а у меня, видимо, вид был испуганный. Спустя пару секунд мужчина засмеялся: - Я продюсер ребят! - Аааааа! – прям с души камень упал. – Так Вы знакомый мамы? Мужчина кивнул. - Большое спасибо за билеты! Концерт был прекрасный! – и тут я стала в ярких красках описывать впечатления от каждой песни, каждого солиста. Даже сказала, где со звуком и с нотами напортачили. В общем, студенческая душа нараспашку – что в голове, то и на языке. Продюсер улыбался и не перебивал меня, а, когда у меня уже мыслей не было, он сказал: - Да ты точная копия своей мамы. Такой же ценитель музыки! Мне часто говорили это, сравнивая с мамой, а меня с детства почему-то это задевало и даже возмущало. - Нет, да что Вы?! Моя мама – гений, а я так… Немного пою, немного играю в театре. Мужчина опять заулыбался: - А я вот слышал, что ты гениальный ребенок. - Все это враки! Не верьте! – стала я возмущаться. Ненавидела я эту славу вундеркинда. - Ладно-ладно, – сказал продюсер. – Так, а ты сейчас поешь? Я вначале замялась – совершенно странно было обсуждать свою жизнь с незнакомцем: - Да, у меня своя группа «Пелагея». Мама мне помогает. Мужчина посмотрел, и, видимо, не знал, что сказать. - Мы поем народные песни. Только по-своему. Вы знаете о таких жанрах, как этно-рок? Фолк? – я стала рассказывать верхушку того, чем мы занимались, и, казалось, продюсер был заинтересован, но в конце моего длиннющего монолога он сказал только одно: - Молодцы! Тут уж мне стало неудобно. Распиналась как нахалка какая-то, отнимала время. Я тяжко вздохнула, смущаясь собственной открытости. - Вижу, на эстраду вы не лезете, - серьезно сказал мужчина. Я кивнула. - Может, это и правильно! Я удивленно посмотрела на мужчину. - У меня такой талантливый мальчик, что вам и не пробиться выше него. Мужчина засмеялся, а я стояла и не знала, что говорить. - Дима Билан, знаешь такого? Я отрицательно покачала головой, отчего взгляд продюсера стал суровым: - Как это? Он же звезда! И у него совсем недавно второй альбом вышел! Я стояла и молчала, не зная, что делать. - Надо скорее исправлять эту оплошность, - мужчина полез в свою сумку и достал оттуда дисковой прямоугольник. – Держи. Наслаждайся. Я, конечно же, взяла диск, думая о том, какой же нахальный этот продюсер, а, мельком взглянув на обложку, уверилась, что этот артист явно пустышка. - Спасибо, - пробормотала я одними губами. Мы стояли, а «Динамиты» никак не могли разобраться с фанатками. Я улыбнулась, глядя на своих звездочек. - А у тебя красивая улыбка, - сказал продюсер, я сразу же засмущалась. Неожиданно мужчина взял у меня из рук диск, открыл его, и полез в сумку за чем-то. - Черт, ручку потерял. Я полезла в свою дамскую сумочку за обгрызенной лекционной принадлежностью. Юрий Шмильевич взял ее, что-то начерикал на бумаге и отдал мне. Я, прочитав его послание, улыбнулась еще шире: - Спасибо! Теперь моя благодарность действительно шла от души. Я уже собиралась уходить, как мужчина стал говорить: - Ты только не забывай свои мечты! Не будешь сдаваться, и все получится! А главное всегда улыбайся! Продюсер улыбнулся, кивнул на прощание и пошел отрывать своих ребят от девушек, а я стояла и чувствовала, как эти слова западают мне в душу. Они были так искренны, что не запомнить их было бы ошибкой всей жизни. Теперь я лежала в своей кровати, спустя практически десять лет, и эти слова до сих пор были лейтмотивом моей жизни. На сердце вмиг стало легко, от чего я спокойно заснула на ближайшие три часа. Как ни странно, проснулась я за пять минут до будильника и была бодрячком. Парадокс, но бывает, что чем меньше поспишь, тем лучше себя чувствуешь… Только интересно, сколько это продлится. Я стала собираться на поезд, думая, что посплю под звук рельс. Уже на выходе на мои глаза случайно попался лежащий на тумбочке альбом Димы. Не думая, я положила его в сумку вместе с дисковым плеером. Буду слушать и засыпать под голос Димы. Впервые за годы существования «Пелагеи», я приехала на вокзал раньше всех. Было даже как-то скучно не опоздать, а ждать других, поэтому я решила побродить по вокзалу. В такой ранний час там была куча народа. Кто-то кушал. Кто-то суетился около касс. Кто-то просто сидел, стоял, спал в ожидании своего поезда. Я остановилась у ларька с газетами, подумав, что до поезда еще полчаса, и, судя по тому, что никто еще не приехал, в ближайшие двадцать минут мне будет скучно. Желтую прессу, гламурные журналы читать не хотелось. Только я подумала, что купить маленькие кроссворды будет само то, как наткнулась на изображение Димы. Сердце гулко забилось. Я подумала, что это какой-то журнал, где он красовался на обложке, но прочитав «Билан Дима. Хроники. От хулигана до мечтателя», оторопела. Я слышала о его книжке, но никогда не видела вживую. Конечно же, сразу взыграло любопытство, и я, долго не думая, приобрела книгу. Уже сидя в поезде и включая «Ты должна рядом быть», я открыла первую страницу и читала строчки с улыбкой до ушей, словно там был не напечатанный текст, а сам Дима рассказывал мне свои забавные истории… Так я читала и читала. Не могла оторваться. Я продолжала слушать альбом, соотнося его с характером Димы. И мне нравилось... Мне нравились задор и нежность того юного паренька. Димы, который в глубине души еще был тем романтиком, да и сорванцом. Некоторые его песни умиляли, некоторые – восхищали. А в купе с книгой, мне казалось, что я попала в какой-то невероятный мир. Это было потрясающе! Я, к сожалению, читала медленно, так как отвлекалась на песни, иногда переслушивая каждую по несколько раз, поэтому прибыв в Питер, остановилась практически на половине. Затем все, как всегда, закрутилось и завертелось. Много людей, суеты, и наконец, концерт, который пролетел в мгновение ока. И вот мы уже ехали обратно. В том же поезде. И занималась я тем же: по второму кругу слушала песни и читала книгу. Конечно, на некоторых главах меня не на шутку трясло, и явно не по вине машиниста. А из-за прошлых его отношений. Алла, Саша Савельева, вскользь упомянутые девушки. Ляля. Лена. Я пыталась просто читать, не думая, не анализируя. Да и дочитав до конца, я почувствовала какую-то опустошенность внутри. Через полчаса мы прибывали в Москву, и мне захотелось вернуться к главе про Юрия Шмильевича. Я читала и восхищалась, а сердце стучало как бешенное. Я вспоминала его таким, как запомнила. Первым впечатлением был страх, а сейчас внутри сидела гордость от того, что я знала этого человека. Мы прибыли в девять вечера. Было темно, даже при свете фонарей. Я села в такси, назвала свой адрес, а в груди что-то щемило. Я ехала и смотрела на темные здания, «черные» силуэты людей. Позвонила мама. Мы разговаривали меньше минуты. Положив трубку, меня словно осенило. - Вы можете отвезти меня на Домодедовское кладбище? – мой голос дрожал. Таксист странно посмотрел на меня, но поехал. Купив букет белых хризантем и прогуглив местоположение могилы Айзеншписа, я нашла ее. Вокруг было темно, но все же воздух прорезали полоски фонарного света. Вороны летали по всему кладбищу. А еще было так одиноко и пустынно. Но положив цветы на могилу, у меня на душе стало легче. Я не знала, что сказать ему, даже не знала, что вообще думать. Мыслей в голове не было. Я одними губами, совсем не слышно, читала «Отче Наш» и смотрела на могилу. В тот момент мне казалось, что так было правильно. Я уже дочитывала до конца молитву, собираясь произнести последнее слово, как вместо меня, его сказали мужским голосом. Аминь. Я обернулась и увидела позади себя Диму. Он смотрел на меня не то, что удивленно, - шокировано. Словно я приведение. Почему-то выражение его лица меня позабавило, и я улыбнулась. Может, это было неуместно, но Дима в ответ сделал то же самое. Мы смотрели друг другу в глаза, потом Дима направил свой взгляд на мой скромный букет. Мне почему-то стало неудобно, словно я влезла в его личное пространство. Мне хотелось бежать, поэтому я сделала пару шагов по направлению к выходу, но Дима взял меня за локоть. Он продолжал молчать, удерживая меня и смотря на могилу. Я развернулась и встала около него, держа за руку и глядя в темную пустоту неба. Так мы простояли минут десять, пока у Димы не зазвонил телефон. Он не брал трубку. Я посмотрела на мужчину, он что-то шептал одними губами, а затем развернулся и пошел к выходу. Я же направилась за ним, крепко сжимая его ладонь. Уже сидя в машине и пристегнувшись, Дима сказал: - Привет. - Привет, - я сказала это тихо. У меня охрип голос, поэтому я стала кашлять. Только я собиралась спросить у него, как дела, Дима предложил: - Заедем в кафе? Чая попьем? Я кивнула, и в тишине мы направились в какое-нибудь теплое людное место. Приехали мы в небольшое кафе совсем не далеко от дома Димы. Заказав два чая и чизкейки, мы сидели в непривычном молчании. - Как репетиции? – спросила я, понимая, как неуместно это звучало. - Все хорошо, а твои? – как-то сухо ответил парень. - Не очень. Нервотрепка сплошная. Да и сегодня день пропал – был концерт в Питере. Казалось, парень был удивлен еще больше. Да уж, я бы тоже не понимала, на кой черт кому-то, кто и не общался с Айзеншписом, переться после поездки в другой город ночью на кладбище. Пауза опять затягивалась. Наконец принесли заказ. Мы в печальном молчании ели и пили. Уже расплатившись и выходя из кафе, я спросила: - Дима, ты точно в порядке? Мужчина как-то странно посмотрел на меня и мотнул головой, говоря «да, неважно». Он открыл мне дверцу машины. - Я такси закажу, а ты езжай домой. Тебе же тут совсем близко. Дима сурово посмотрел на меня, и я залезла в машину. Сегодня он действительно пугал меня. Мне казалось, что я совсем не знала этого человека. И вот успокоение, что недавно царило на душе, рассеялось, и теперь там поселилось беспокойство. Мы ехали в полном молчании, и я не выдержала, словно больше не могла держать все в себе. - Я знаю, ты удивлен, и, может, даже бесишься, что я была на кладбище. Ну, кто я такая? Да и еще тебя там видела, а ты, наверное, хотел побыть с ним наедине? – я произнесла это все на одном дыхании, захлебываясь от собственного дыхания. Дима же молчал и даже не смотрел на меня. Я грустно вздохнула. - Я знала Юрия Шмильевича. Мы виделись только один раз, но он навсегда останется в моей памяти. А его слова – в моем сердце. Мы стояли напротив моего подъезда, а мое сердце сжималось в невидимых тисках. Мне казалось, что сейчас я заплачу от напряжения, накопившегося за день, но старалась держаться. Я открыла дверцу, собираясь выходить. Дима вышел за мной. Шел за мной до подъезда, не поднимая глаз от земли. Уже открывая дверь и собираясь прощаться, я повернулась к нему и посмотрела ему в глаза. Там стояли слезы, и я не знала, что сказать. - Пойдем ко мне на чай? – у меня это вырвалось само собой. Дима кивнул и отвернулся, чтобы я не видела его лица, а я старалась не смотреть на него. Мы ехали в лифте. В тишине. Зашли в квартиру, разулись, сняли верхнюю одежду и прошли на кухню. Я поставила чайник. - Может, поедим? – предложила я. Дима отрицательно помотал головой, а я уже стала заводиться от этих игр в молчанку. Он сидел напротив меня на стуле, опустив голову вниз, пытаясь рассмотреть каждый узор на моем линолеуме. Я тяжко вздохнула и не удержалась. Я подошла к Диме и обняла его сзади за плечи. Мужчина сидел, застыв, словно камень, и даже не вздрогнул, когда я его обняла. Я положила голову ему на плечо, прислонившись щекой к его щетине, и стала нести всякий бред. Пересказывать историю нашего знакомства с Юрием Шмильевичем. Смеясь. Парадируя голос продюсера. Рассказывая первое впечатление от альбома Димы. К горлу подступали непрошенные слезы. То от ностальгических воспоминаний, то от того, что Дима по-прежнему не реагировал. Уже собираясь принести ему вещественное доказательство – его же диск, я убрала голову с его плеча, как мужчина тут же удержал мои руки. Он положил свои ледяные ладони на мои руки, и я почувствовала, как по коже побежали мурашки. Дима осторожно гладил меня подушечками пальцев. Щемящую тишину прервал свист закипевшего чайника. Я побежала к плите и стала делать чай. Мои руки дрожали, и мне казалось, что я сейчас точно разолью кипяток на себя. Сзади я почувствовала, как Дима обнял меня за талию. Его руки пролежали на моем животе всего пару секунд, а затем взяли чайник и стали разливать воду по кружкам. Так мы вместе приготовили чай и стали мило болтать, словно и не было этих тишины и неловкости. Мы сидели за столом и смеялись. Чай уже допили. Есть не хотелось. Было одиннадцать, а завтра с утра репетиции… а через пару дней – прямой эфир. Я хотела отогнать от себя эти неприятные мысли и пошла за сумочкой. Присев на стул рядом с Димой, я вынула оттуда его диск «На берегу неба» и отдала ему. Мужчина улыбнулся, потом посмотрел на меня с неописуемой нежностью, от которой я чуть ли не растаяла. Он открыл коробочку и сразу же опустил взгляд на подпись. На секунду в его глазах опять застыли слезы, но потом Дима неожиданно чмокнул меня в щеку, а потом прошептал на ухо: - А где диск посеяла? Я засмеялась и достала старенький плеер. Включив его и понажимав кнопочки, я всунула в его уши наушники. Я смотрела в молочно-шоколадные глаза, замечая, как расширились его зрачки. Его губы приоткрылись, и он одними губами шептал слова выбранной мной песни. Песня закончилась, а я улыбалась. Дима снял наушники и отдал мне: - Поль, спасибо тебе большое! Ты замечательная! Впервые за вечер Дима смотрел на меня тепло и нежно. И в глазах светилась радость, а не грусть. - Ты тоже прекрасный человек! Я подмигнула Диме, а он кивнул и опять замкнулся в себе: - Мне пора. Мы пошли к дверям. Дима быстро собрался. - Пока. - До завтра, - я улыбалась и махала мужчине на прощание. Неожиданно Дима крепко обнял меня, зарывшись головой в мои волосы, а я вцепилась пальцами в его спину, не желая отпускать его от себя. Так мы простояли минут десять, каждый думая о своем. Совсем тихо я стала напевать слова его песни: «О тебе, веришь, помнишь, знаешь, грущу Без тебя пропадаю, пропадаю Крылья за спиной, верю, помню только сейчас Не летаю, пропадаю я». Эти слова засели у меня в душе и почему-то сейчас, едва не шепча их на ухо, я чувствовала, как разрывалось мое сердце от боли за него. Допев, я ждала его реакции, а Дима шепнул мне в ухо только одно: - А ты знала, что это мои стихи? Я ведь и не знала об этом… И не успела об этом ему сказать, потому что Дима уже был за дверью. А я стояла в прострации и не знала, что делать. Только слова песни «Как Ромео» крутились в моей голове, как заезженная пластинка. Как бы мне хотелось быть его Джульеттой… ~~~~ Дима забрался в машину, чувствуя, как сердце учащенно билось. Он со злостью хлопнул ладонями по рулю. Что за день?! Мужчина уже не был уверен, что он прошел так ужасно, как казалось поначалу… Он так устал всем доказывать, что Дима Билан – настоящий артист, а не позер, выделывающийся на камеру и поющий под фанеру. Сегодня его унижали бессчётное количество раз. Намеками. Не напрямую. С утра журналистка пыталась вывести его из себя дурацкими вопросами. В обед Яна пыталась перекроить все то, что он планировал несколько месяцев. Ему казалось, что продюсер совсем не понимала его. Тогда Дима впервые за день, но отнюдь не за месяц, вспомнил о Юрии Шмильевиче. Артист замкнулся в своих мыслях, надеясь, что вечером от сердца отляжет. Но не тут-то было. Он встретился со своей нынешней девушкой, которая настойчиво требовала представить ее всем. Она хотела появляться на публике, ходить с ним на тусовки. - У нас же с тобой любовь. Я хочу быть рядом с тобой, Дим. Я люблю тебя. Эти слова разрезали сердце. Мужчина ухмыльнулся. - Мы знакомы месяц. Встречаемся две недели. Люблю? В его тоне был сплошной сарказм, а девушка сердилась. Конечно, он расстался с ней. И даже больно не было. Лишь чувство одиночества закрылось под осеннее пальто и совсем не грело. Он поехал на кладбище, пытаясь найти покой в добрых воспоминаниях, а вместо этого встретил ее.