Вышибалы

— Не знаю, чего я хочу больше — спать или есть, — Тим сел на лавочку во дворе первого встретившегося им дома, напротив устроился Барс. Капитанов все еще было двое, но реальный вел себя совсем как призрак: не разговаривал, держался в паре метров от них и не садился рядом, а опирался о турник. Холод позволял почувствовать себя живым, но действовать за него продолжал почему-то другой он: подсел тоже за столик, отряхнув лавочку. Вид у них был, после ночи в развалинах и драки в недостроенном доме, как у настоящих беспризорников, и даже светлые волосы Тима посерели от пыли. Акроссу стало невыносимо стыдно, хорошо еще, что людей шастало немного, и на них старались не обращать внимания. — Может, полезнее было бы так же уметь? — глядя то на настоящего капитана, то на его игровое тело, размышлял вслух Барс. — Тогда нас стало бы в два раза больше. В два раза больше толку. — Его сложнее контролировать, — произнёс Акросс. — То есть меня. То есть… черт. — Как ты себя ощущаешь? — вклинился Тим. Он морщился и все время касался плеча и ключицы через ткань ветровки. Тиму сейчас не помешало бы не только поесть и поспать. — Как когда играл. Просто игра теперь у меня перед глазами, — пожав плечами, отозвался Акросс. Ему казалось, что под ветровкой Тима ссадина или глубокий порез, подробнее он рассмотреть не успел. — А голод? Холод? — перечислил Барс. Тим в это время попытался неожиданно ударить Акросса по ладони, чтобы заодно узнать, чувствовал ли он боль, но тот, даже не взглянув, вовремя убрал руку. — Нет. Это тело не чувствует. Другое, впрочем, тоже только тошноту. Но я и вчера не есть, не спать не мог. Это скорее нервное. Дня через три и оно не выдержит. — Если мы сами продержимся эти три дня, — напомил мрачно Тим. — В кусты оно отходило, значит все-таки живое, — рассудительно прибавил Барс, заложив руки за голову. — Ты помнишь, как здесь появился? Был кто-то, кто хотел покончить с собой? — Нет. Не помню. Он… Я… Мы помним, как я свалился там на Легиона. А до этого — пустота. — Да, ребята, с вами и самому свихнуться можно. У одного два тела, другой то ли девочка, а то ли виденье. Тим не ударил, только посмотрел выразительно, прищурив один глаз, в то же время снова зажимая больное место под ветровкой. — Я еще вот что спросить хотел… Ваши противники что-то для вас значат? — вдруг серьезнее, чем обычно, поинтересовался Барс, глядя на доски стола с облупившейся краской. Тим даже чесаться перестал, а у Акросса появилось такое же скептическое выражение лица. — Это как-то связано с тем, почему ты не можешь убить Кощея? — Ты не можешь убить Кощея? — тут же возмущенно вскинулся Тим. — А ты про «убить»- то погромче ори, — шепотом напомнил Барс, адресовав ему ядовитую улыбку. — Ты в курсе, что тебя искать могут? — Ай, я плохо сделал? Нужно было ее не до конца убить? Чтобы в следующий раз их снова было четверо против нас? — Кто тут спит, так это не капитан, а ты. Ты соображаешь, что сделал? — Не тебе мне лекции читать, понял? — В этом случае Тим прав. Я думаю, чем их меньше, тем лучше. Я тоже хотел бы сразу убить Легиона и закончить игру, но не до того было, — вклинился Акросс. — Понял, — поднял руки вверх Барс. — Надо было спрашивать того капитана, что турник подпирает. Только он далеко. Не буду ж я ему через весь двор орать. К слову, а чего он вообще от нас так далеко? Типа не с нами? — Стесняется, — смущенно признался Акросс. — То есть «стесняюсь»? Хватит с меня того, что я никак не могу отвыкнуть Тима парнем считать, еще и тебя делить на старшего и младшего. — Ты уже говорил. В реальностях ты повеселее, — заметил Тим. — Нам сейчас нужно куда-то идти. Мы не можем тут сидеть сутками. Свободных пустых квартир ни у кого нет, в подвал — так все равно, что в наркоманский притон. Единственная возможность отдохнуть — пойти сдаться ментам. — Ага. У тебя одежда в крови. Ты что, серьезно не понимаешь, что происходит? — пока Барс это произносил, он уже увидел, как, оторвавшись от турника, выпрямился реальный Акросс, и как застыл второй, потому что ему сложно было держать контроль над обоими телами сразу. — Я иду домой, — спокойной произнёс тот Акросс, что стоял поодаль. — За меня есть, кому волноваться. Если вас дома никто не ждет, то можете и дальше играть в казаков-разбойников — бегать по стройкам и спать на чердаках. Вот так, просто как выключить надоевший фильм, который портил настроение. И жаль даже не того, что не сможешь больше увидеть этих двоих, а того, что теперь будет не так интересно смотреть в одну точку или в потолок перед сном. — Нас пытались убить, значит, мы должны пойти в милицию. Но мы не можем, потому что Тим сам теперь убийца. И по этому поводу особо не страдает. Тогда пусть Тим садится в тюрьму, кажется, именно так перевоспитывают тех, кого в детстве не научили тому, как нужно себя вести. Эти люди или нелюди пришли из наших фантазий, пусть туда же и убираются. А мне надоело. Это все — совсем не круто. Когда он развернулся, другой он соскочил с лавочки, чуть не сломав вкопанный в землю стол, окликнул: — Эй! Что значит, я ухожу? Я еще здесь! Я еще капитан! — Оставайся, — пожал плечами тот. — Да я не могу без тебя оставаться! Не потому, что ты весь такой хороший, а потому, что я должен быть рядом с тобой! Тут не получится как в играх! Акросс у турника осмотрелся, замечая, как обернулись на них люди. Неужели команда не понимала, что тут не игры, и это их мир, населенный реальными людьми? Кто-то из прохожих мог работать вместе с его мамой или учиться в его институте. Акросс поднял руку накинуть капюшон на голову, но, наткнувшись на ткань, понял, что уже надел. За его спиной возникло движение, но он знал, что именно там происходило. Другой он сорвался с места, но врезался в ставшего между ними Тима. Теперь он сам всех позорил. Прохожие, почуяв драку, старались убраться отсюда побыстрее, но Акросс был уверен, что никто не станет звонить в милицию. Прошлой ночью кто-то наверняка слышал и как их убивали, но тоже никого не вызвал. — Не сиди там! — крикнул Тим. — У меня одного не получается! Давай, помоги! — Помочь что? — не понял оторопевший Барс. — Удержать его! — Да пусть идет, чего. Он мне тоже порядком уже надоел и раз… — Другого! — бросил Тим, и в голосе его послышалась досада на то, что Барс так глуп. — Акросс! Ты что делать собрался? Барс прав, иди! Тебе просто надо побыть одному. — Да ладно, серьезно что ли? У капитана раздвоение личности? — Барс все еще сидел. Он выглядел так, словно ему было все равно, если капитан себе навредит. Он и сам бы сейчас с радостью врезал тому, что покорно ждал у турника, готовый принять удар от себя же или своей команды, но боящийся драться с противником. — Я не такой! Не такой! — вместе со словами ослабело и сопротивление. — Я не могу быть таким!.. — Но ты это сказал, — спокойно напомнил Барс. — А теперь что же? Пытаешься оправдать себя? Перед кем? Собой же или перед нами? Ты сам сказал, что ты же собой и управляешь. У тебя нет никакого раздвоения. Тим и Акросс были как два сумоиста, пытающиеся выпихнуть друг друга за пределы им только видимого круга, другой же капитан оставался спокоен, смотрел под ноги, когда спрашивал: — Что, если мне просто страшно. Если я самый обычный и не хочу ни драться насмерть, ни убивать. — Ты нас собрал, — усмехнулся ехидно Барс. — Ты нас в это втянул, а теперь решил сбежать. Бежал бы еще тогда, со стройки, не спасая нас. Сейчас некому было бы тебя винить. Да и нам, наверное, стоило… Как бы зная, что он хотел сказать, вклинился в разговор Тим, выкрикнув: — Я не жалею! Игровой Акросс остановился, прекратив бессмысленную борьбу. — Что меня вытащили, что втянули во все это… Как еще умирать, если не теперь? Только за что мне умирать, если ты уйдешь?.. — Наверное, тебе гормоны все-таки в голову ударили, такую ерунду говорить, — вздохнул Барс, поднялся нехотя с лавочки, подошел, чтобы перехватить Тима за плечи и отодвинуть от Акросса, не глядя ни на одного из капитанов. Теперь оба стояли без движения, молча. — Пойдем. Оставим капитана с его тараканами. Сейчас он все равно ничего не решит. *** — Самое идиотское, что ты сделала, это даже не попытка его остановить, а это твое «За кого мне умирать?» — Хочешь сказать, что раз мы выбрались, то надо стремиться жить? — огрызнулся Тим, который шел, глядя под ноги. — Мы в одной ситуации, так что я могу понять эти слова, просто не особо удачный выбор, за кого умереть… как насчет за себя, а? — Он запутался. Ошибся. — Такая снисходительность от Тима? Не влюбилась? Хотя да, о чем я, было бы в кого. Но ты сейчас была прямо как Вега. Тим, которого помню я, сам бы ему по роже двинул за такие слова. А я бы не стал. По мне, так если хочет идти — пусть валит. Я не думал, что умру за него. Просто подумал, когда мы еще не знали, что выпутаемся, что лишь бы раньше вас и быстро. Без пыток… — Куда мы идем? — снова сменил неприятную для него тему Тим, осмотревшись наконец. — Как куда? Ко мне. Бабушка мне не родная, убить я ее не позволю, конечно, но если выгонит, то и черт с ней. Если отец квартиру не пропил, то там, наверное, никого сейчас нет. Проветрить как следует, выгрести все на помойку и жить можно. А нам нужно выспаться и… вид сменить. Знакомые увидят, решат, что я запил, тем более, что на работе не появлялся. *** Второй он шел молча, след в след, больше не проявляя агрессии. Пока настоящий Акросс смотрел только в грязь под ногами, другой осматривался вокруг, ожидая, что из толпы в любой момент выплывет фигура Легиона. Но добрались они без приключений, в подъезд тоже зашли вместе. Остановившись у двери квартиры, настоящий Акросс, обернувшись, шепотом произнёс: — Я не могу взять тебя с собой в квартиру. Мама наверняка дома. Она не пошла бы на работу, если я не ночевал дома. Почему ты не исчезаешь? Я ведь настоящий. Тебя не существует. Тебя наверняка даже создал не я, а их желание… Вера в то, что их капитан соберется и спасет их. Другой он ждал, глядя сверху на него. Хмурился, но молчал, обиделся и не хотел разговаривать с собой же. Лишь когда тот, другой он, достал ключи, этот отошел на лестничную площадку ниже. Словно предвидел, как, когда настоящий он только попытался вставить ключ, дверь в квартиру распахнется. Подъезд огласила только звонкая пощечина, потом звук захлопнувшейся двери, и уже потом приглушенные стенами гневные слова. Оставшийся снаружи Акросс постепенно сливался с подъездной тенью, с надписями на стенах и плиткой пола. *** — Это чего, всю ночь где-то шлялся, а теперь еще и с дружком сюда приперся? Тут пить нельзя, я тебя предупреждала. И друзей сюда водить нельзя. Ты чего, валялся где-то, чумазый весь? — Тетя Зоя, это Александр. Будьте добры, не позорьте меня перед другом, вы прекрасно знаете, что я никогда не пил, — у Барса даже голос изменился. Стал более взрослым, убедительным. — И? А че чумазый тогда? Зачем ты сюда своего Александра притащил? Тим стоял все еще у входной двери, прижимаясь к ней спиной. Квартира была даже привычная, такую же они снимали последние несколько месяцев, только без надоедливой старушки. Наверное потому, что квартира без хозяина, живущего в соседней комнате — дороже, а Барс все-таки один жил. — Саша из другого города. Не могу же я бросить человека на улице на ночь. — Вон ты чё удумал, — нахмурилась сильнее старуха, как если бы усилила пулемётную очередь по вражескому окопу. — Ты чего тут, хозяин что ли? Ты мне тут притон-то не устраивай, давай. Ты еще баб сюда водить начни. Че лыбишься-то? — Вспомнил кое-что… Давайте не будем при моем друге. Давайте на кухне поговорим. — Я подожду снаружи, — блекло произнёс Тим, открыв входную дверь, но Барс окликнул его: — Эй! Ты только не сбегай! Если не получится, то мы вместе что-нибудь придумаем. Понял? Тим стоял в дверном проеме, не оборачиваясь. Медлил, не отпуская ручку, а потом так же, не взглянув, кивнул, прежде чем выйти. С четверть часа он сидел на лестнице в подъезде. За это время не случилось ничего, никто не проходил мимо. Мир, родной и обитаемый, в эти четверть часа казался ему вдруг таким же картонным, как те, в которых они раньше играли. А потом дверь квартиры, обитая дерматином, открылась, на пороге улыбался Барс, без ветровки и обуви, и Тим понял, что все решилось хорошо. Поднялся, не отряхиваясь, чтобы вернуться в квартиру с пожелтевшими обоями. *** Во всем происходящем было что-то неправильное. Не то, чтобы он не был рад вернуться в свою комнату, но все еще оставалось ощущение, что есть что-то более важное за пределами этой уютной норы. — Хорошо, что не привел их сюда знакомить… Получили бы тоже оплеуху за то, что втянули меня во все это, — улыбнулся Акросс, расстёгивая рубашку, чтобы переодеться в домашнее. Он знал, что за его письменным столом, перед компьютером сидел он же, разглядывая поцарапанную поверхность и лежащие на углу тетради. Как знал и то, что второй он не входил в квартиру — он появился здесь сам пару минут назад. Мама закрылась в своей комнате, собиралась на работу, и теперь наверняка тоже не будет с ним разговаривать. Но это не важно, потому что все это поправимо и не так страшно. Хлопнула входная дверь, оповестив его о том, что дома теперь только он и еще один он. После скандала мама отобрала у него ключи, а железная дверь без них не открывалась даже изнутри. Теперь его заперли, но он не был против — нужно побыть одному. — Наверное, я должен перед ними извиниться. Так глупо себя повел… Он повернулся, но даже второй он сам с собой не разговаривал — сидел, листая тетрадь лабораторных по физике. Акросс вздохнул, махнув рукой как на упрямого ребенка. Когда он, прихватив полотенце, уже собирался выйти из комнаты, другой он вдруг произнёс: — Я не знаю, где их искать. Не знаю о них ничего, кроме имен… Профессии — хорошо, но в городе не один завод. К тому же они не пойдут на работу. Институт в городе, конечно, тоже один, но Барс не пойдет в институт… Он все еще сидел, не оборачиваясь, глядя на пожелтевшие деревья за окном, и только он здесь символизировал презираемого своей же командой капитана. И все же на него больно было смотреть. — Я что-нибудь придумаю, — пообещал он настоящий самому себе. На его стороне не было никого вообще, и перед всеми он был виноват. Другой он не отреагировал, продолжая думать о своем. *** — И? Не боишься, что они придут сюда за тобой? — спросил Тим, забравшись с ногами в кресло. Барс только вернулся из ванной, где замачивал их ветровки. Он уже успел переодеться в поблекшую клетчатую рубашку, теперь копался в шкафу, выбирая что-нибудь для Тима, потому что тому стирать нужно было не только верхнюю одежду. — Раньше может и боялся, теперь тем более к черту, — негромко ответил Барс, покосившись на закрытую дверь. — Подумаешь, благодетельница. Никакой жизни… Ты тоже комнату снимаешь? Или всю квартиру? — Нас двое. Нам проще по деньгам, так что квартиру. К тому же это не намного дороже. Да и мало кто, разобравшись в том, кто я, стал бы сдавать нам комнату… — Да уж, трудно тебе приходится, — уже в полный голос ответил Барс. — Поэтому тебе лишь бы за кого умереть? Тим откинулся на спинку кресла, выпрямился, но не хмурился, спросил как бы и невпопад: — У тебя есть мечта? — Есть. Закончить институт, получить хорошую работу. Чтоб своя квартира, друзья, жена, дети. Жить на полную ногу, понимаешь? Сейчас, когда ты и на работе больше на побегушках, и за комнату деньги отдаешь, и после работы в институте до вечера, особо и не поживешь, понимаешь? — Довольно посредственная мечта, — припечатал Тим, получив за это гневный взгляд через плечо. — У тебя лучше? — У меня нет мечты. Я только одно знаю — если мы выживем, я не хочу и дальше жить так, как жил. Барс продолжал копаться, словно ничего и не заметил, иногда из разноцветного бардака в шкафу извлекая какие-то тряпки и ворча себе под нос: «Ну не могу же я треники предложить». — Там телефон в коридоре, — не оборачиваясь, предложил Барс. — Подожди, когда Зоя Михайловна пойдет позицию на лавочке занимать, и позвони. На работу, домой… Ну, знаешь, везде, где за тебя могут волноваться. Хотя ты не выглядишь сильно обеспокоенным тем, что кто-то может сейчас морги в поисках тебя обзванивать. У тебя все плохо с родителями? Ничего не хочешь мне рассказать? — Нет, что-то не тянет. — А чувство благодарности и солидарности тебе в твоей секции отбили или его изначально не было? Ладно, в таком случае я первый пойду в ванную, а ты пока почитай что-нибудь. Теоретическую механику, например. Тебе в принципе и рассказывать ничего не нужно. Тебя ведь выгнали? — А что еще можно делать с таким, как я? — пожал плечами Тим. Обернувшийся Барс обнаружил его и в самом деле с учебником в руках, усмехнулся и оставил на столе одежду для него, доброжелательно предложив: — Переоденься. Ты весь в пыли, грязи и еще какой-то фигне. Майку, наверное, и вовсе сжечь придется. Тим выбрался из кресла, вещи взял так, будто Барс — продавец, пытающийся навязать ему какое-то старье. Он даже начал переодеваться, снял джинсы, но прежде, чем то же сделать с майкой, повернулся к двери, у которой еще ждал улыбающийся Барс. — Ну, мы же тут все мальчики, — издевательски протянул тот, стоя, скрестив руки на груди и всем своим видом показывая, что уходить он не собирался. Тим даже не нахмурился, безразлично пожал плечами и снял майку. Когда он обернулся, Барса в комнате уже не было. И дело не в том, что тело у Тима женское или что он все-таки друг. А в том, что кожа на плече у этого женского тела была сожжена до волдырей, местами уже лопнувших. *** У отца был пистолет. Акросс точно помнил, что тот хранился в доме и после его смерти, хотя и логичнее казалось выкинуть, ведь это незаконно. Как знать, может быть мама с помощью оружия хотела защитить остатки своей семьи. Копаться в вещах родителей казалось неправильным, почти таким же преступным, как хранить дома пистолет. Акросс старался не оставлять следов, убирать вещи так же аккуратно по местам, с которых их брал, ведь если мать поймет, что он искал, точно выкинет, и тогда у них не останется никакого оружия. Как ни странно, больше всего он боялся найти фотографии отца, но их не было, да и из его вещей оставалось только несколько добротно выглядящих рубашек, которые, можно предположить, мама берегла для него, сына, когда тот достаточно вырастет. Он мало что мог вспомнить об отце. Ярче всего, что первой мыслью при новости о его смерти было не: «Я больше его не увижу», а: «Теперь я из тех ущербных детей, у которых только мама». Родители часто ругались, и Акроссу в его детском мире всегда казалось, что мама, которая после ссор приходила обнять его и успокоить — всегда права, о чем бы там ни был спор. А еще, в детстве он был уверен, что его отец — секретный агент или милиционер под прикрытием. Маленькому Виктору никогда не нравились те люди, что, позвонив в их дверь, спрашивали папу и, получив разрешение войти, трепали его по голове, как если бы пытались этим снискать расположение ребенка. Одно он тогда знал точно — отец был сильным. И именно от этой силы пыталась отгородить его мама, не позволяя гостям отца проходить в квартиру, когда была дома. Любила ли она отца? Что держало их вместе? Вряд ли мама хотела красивой жизни такой ценой. Он не мог вспомнить ни одного откровенного разговора с отцом. Тот был ему вроде как чужим человеком, живущим в этой квартире в одной комнате с мамой. Он мог спросить, как дела в школе, что есть пожрать, или съездить по уху, если считал, что сыну требовалось его воспитание. Чаще Акроссу казалось, что сам он в этом доме вроде как дополнение к матери. То есть, может быть, отец любил ее? И считал, что раз нужно растить ребенка, чтобы быть с этой женщиной, то он готов и на такие неудобства. Он часто пропадал на несколько дней. Как-то не ночевал неделю дома. Поэтому сам Акросс особенно и не волновался, когда отец не появлялся три дня, но мама бледнела, не спала ночами, плакала, когда думала, что он не видел. Она словно знала что-то еще, и звонок с вызовом на опознание стал для нее чем-то вроде облегчения, подтверждения самым страшным ее мыслям и осознанием того, что больше не за кого волноваться. Однако это было до поездки в морг. Вернувшись оттуда, мама как сама на том свете побывала, но не замкнулась. Впервые за те дни она плакала при нем, и ему уже не нужно было рассказывать, что случилось. Акросс тоже плакал, но скорее потому, что упустил шанс обратить внимание этого человека на то, что он живой, а не приложение к матери. Для людей словосочетание «лихие девяностые» стало уже чуть ли не анекдотичным. Во всяком случае, он не слышал у произносивших в голосе того страха, который оно оставило в самом Викторе. Конечно, он знал, что тогда где-то умирали люди, очень много людей. Не хотел думать о том, что к этому мог быть причастен его отец. И тем более не хотел понимать, что однажды эта внутренняя война перемелет и его отца. И все-таки, видимо пройденный кошмар ничему его не научил, хотя Акросс и думал, что путешествовать по мирам и ссориться во время передела территории в городе — совсем не одно и то же. И продолжал бы думать так, но он знал, чем был Легион. Он уже не помнил, когда понял это, но ощущение от его главного врага было такое же, как от словосочетания «лихие девяностые», как от нагловатых друзей отца и как от тех людей, что через несколько дней после похорон хотели встретить его по дороге из школы. Легион был воплощением его, в чем-то детского, осознания мафии. И больше всего Акросс мечтал бороться против этого чудовища и побеждать. Но он учился на третьем курсе Инженерного института, на факультете приборостроения, и понимал, что пойти работать в милицию ему не хватит духа. Но пистолет у отца был. Он даже обещал когда-нибудь дать из него пострелять. Вот, наверное, и настало то время. *** Когда Тим вышел из ванной с мокрыми волосами, из кухни выскочил Барс сообщить: — Она ушла, можешь звонить. Я на работе уже предупредил. Пришлось отпуск просить. — Не жаль отпуск на ерунду тратить? — без особого интереса спросил Тим, сняв трубку. — Да нет. В ученический отдохну. Барс снова исчез на кухне, и там гремели кастрюли, шумела вода. В их табельной работала дотошная, вредная женщина. Она проворчала, что звонить нужно было сразу, а не через три дня, а потом как бы между прочим прибавила: — Девушка, с которой вы ходили, у проходных ждала утром. Часа полтора там простояла, не меньше. Она сестра твоя вроде? — Двоюродная, — безразлично откликнулся Тим, но понимал, что табельщица прекрасно знала, что это ложь, и кем ему приходилась девушка. — Ну да. Но вы бы личные дела решали в нерабочее время. — Я же сказала, что связки повредила. Мои дела тут не при чём. — Тогда буду ждать тебя с больничным как только твои связки срастутся. Он положил трубку, не попрощавшись. Даже если придется уволиться с работы с хорошей зарплатой — и плевать. Морально устал от этих людей, да только они везде одинаковые. И на новом месте Тиму тоже пришлось бы приходить в раздевалку раньше всех, чтобы успеть переодеться, и уходить позже всех, чтобы не слушать тупых бабских шуток или видеть, как не спешили при нем переодеваться смущенные молодые девушки. Тим не знал, есть ли в этом мире человек, готовый принять его таким, как он есть. Барс смеялся. Но Акросс… Он ничего не сказал. Для Тима это компенсировало многое в дальнейшем поведении капитана. Казалось бы, его девушка принимала его таким, какой он есть. И все же, был момент, который его почему-то задевал. Когда, встретившись в городе с кем-то из прошлых подруг, она прижалась к Тиму и, улыбаясь смущенно, представила его как своего парня. Похоже с тех пор и пошло окончательное отторжение. Тим и сам в этом не до конца себя понимал. И все-таки номер телефона их квартиры набрал, но положил трубку обратно на аппарат после трех гудков, тут же бросил попытки дозвониться, ушел на кухню. Барс не готовил ничего особенного: кастрюля с водой на плите и пачка пельменей в руках. Верх кулинарного мастерства для него, наверное, добавить лавровый лист в воду. — Тебе сколько? — обернувшись, с улыбкой спросил Барс. Доволен он был настолько, как если бы готовил рыбу в белом вине или мраморную говядину. — Двадцать, — наобум ответил Тим, сел за кухонный стол, сложил на нем руки, как за партой, и опустил на них голову, стараясь не задевать плечо. Мокрые волосы выглядели русыми. Больше всего Барсу хотелось, чтобы не пошел дождь, и квартирная хозяйка дольше прогуляла бы во дворе. И мир, в котором их пытались убить сегодня, снова стал как бы нереальный, приснившийся им. Когда Барс поставил перед ним на стол тарелку с пельменями, Тим уже спал. Барс серьезно первые несколько секунд боролся с желанием высыпать содержимое ему за ворот рубашки, а потом подумал, что ожогов с Тима на сегодня уже достаточно, и, коснувшись плеча, предложил: — Майонез, кетчуп, масло? Правда масла там, кажется, нет, но… — Две ложки сахара, — ответил сонный еще Тим и проснулся окончательно уже от грянувшего смеха Барса. *** Хотя казалось, что, поев, Тим снова устроится спать, тот, напротив, бодрый сел в кресло. — Капитана нельзя оставлять одного, — как вывод из долгого разговора, заключил Тим. Барс неодобрительно фыркнул: — Капитана. Ну да. — Нам всем нужно было передохнуть и подумать. — Да? А не думаешь, что он испугался того, что тебя посадят. И его вместе с тобой, как соучастника? — Нет, не думаю, — и правда даже не задумываясь ответил Тим, и по нему было видно, что искренне в это верил. — Тогда ответь мне на один простой вопрос: почему он наш капитан? — Он м о й капитан, потому что спас меня. Ты можешь как угодно считать, я не осуждаю. — Спас? Сегодня? Тим отрицательно помотал головой, но молчал. Барс не помнил, чтобы Акросс спасал Тима в реальностях. Впрочем, может, он и забыл что-то. — У меня есть бинты. И какой-то бальзам, но я не уверен, что он подходит, так что лучше… Не знаю. Бинтами только, — не дождавшись реакции, предложил Барс. — Да ладно, само пройдет, — пожал плечами серьезный Тим. — До сих пор не прошло же. — Ну так и времени-то… Даже дня не прошло. — Неужели не больно? — почти возмущенно спросил Барс, все-таки открыв сервант и зарывшись там в поисках аптечки. Будто в комнате у него был порядок только потому, что создающие бардак вещи распиханы в хаосе по ящикам, шкафу и антресоли. — Первое… — Тим замолк, как бы в ужасе сам от себя и от того, что начал об этом говорить, но успокоился и слова пошли уже легче, — что сделал мастер, когда я пришел к нему — сломал мне руку. Не сам, конечно. Поставил в спарринг с противником намного сильнее. И не остановил бой, пока не хрустнуло. Барс высунулся из-за дверцы шкафа, чтобы неодобрительно фыркнуть, потом снова углубился в поиски. Знал, что, если сказать что-то еще — Тим замкнется, махнет рукой и пожалеет о том, что вообще заговорил. Но он продолжал, глядя на свое отражение в покрытой лаком дверце: — Этим мастер как бы назначил цену. Цену за ту силу, что мог мне дать. Мне было тринадцать, но я понял это, и как только гипс сняли — вернулся. Он знал, что я вернусь, что сила нужнее. Что страх перед болью не остановит. — Разве не достаточно было тебя просто выпороть и отправить к маме. И объяснить, что не женское это дело? Что должен быть кто-то, кто будет тебя защищать, пока тот же папа, а потом кто-то другой. Найдя, наконец, закрытую упаковку бинтов, Барс зачем-то выставил на письменный стол, прямо на учебник, всю обувную коробку с лекарствами. — Я не хочу, чтобы меня защищали. Мир поделен на агрессоров и жертв. Мне хотелось силы, чтобы уйти от этого. — Я думал, ты про отца скажешь что-нибудь, — честно признался Барс, откопав какую-то мазь и теперь, не глядя на Тима, вертел ее руках. — Что у меня его нет? Ну да, у меня отчим. Но не поэтому… Мне с детства казалось, что мальчишки монополизировали приключения. Все книги о приключениях про мальчишек. Все детективы мужчины. Девушки в этом мире как бы для того, чтобы их спасали. Тебе нельзя с нами в заброшенный дом, потому что ты девчонка, а там может быть опасно. И прыгать в воду с тарзанки нельзя, еще испугаешься и нажалуешься. И в сад за яблоками нельзя, там же если что бежать придется, а тебя никто ждать не будет. Поэтому там, где мальчишки лазали впятером-вшестером, я везде был один. Не думаю, что я был их хуже. Что случилось бы, будь я девушкой? Играть, как Вега? Я не помню, чтобы она хоть раз дралась всерьез и… Барс вдруг начал смеяться, и Тим замолк, вздрогнув. Он еще не обиделся, но уже подумывал об этом, и Барс, видимо чуя неладное, пытаясь не смеяться, напомнил: — В одной из игр. Легион забрал тебя, и я сказал, что Тим не похож на заточенную в башне принцессу, которую нужно спасать, но я же не знал!.. Его снова скрутило от смеха так, что пришлось согнуться, и Тим с тем же каменным лицом скинул со стола коробку с лекарствами ему на голову. *** Шутил Барс или нет, но он предлагал спать в одной кровати, поэтому, пока тот возился на кухне с чаем, Тим вытащил из кровати один из старых полосатых матрасов и постелил себе на полу. Спать легли, как только стемнело, пока еще гремела на кухне сковородками и скрипела половицами в коридоре, ворча что-то себе под нос, старушка. Барс был уверен, что гость его заснет сразу, как только в комнате погаснет свет. Сам же устраивался долго, без матраса чувствуя спиной непривычные пружины кровати. И замер, когда в темноте вдруг услышал: — Спасибо. Тишина длилась несколько секунд, прежде чем Барс вскочил, снова включил в комнате свет, подвинул к Тиму небольшой магнитофон на батарейках и, перематывая какую-то кассету, поспешно произнес: — Погоди-погоди, можешь повторить? Я запишу, так, на всякий случай. — Я сейчас этот приемник об твою голову разобью, — Тим повернулся на бок, закрыв голову подушкой. — Ты просто сам не представляешь, насколько глобальное событие сейчас свершилось! Давай, я готов, повтори. — Я не попугай, — огрызнулся из-под подушки невнятно Тим. — И я спать хочу. Будильник у кровати показывал семь часов вечера. Выключив свет и повторяя процедуру с устройством на старом, но теперь непривычном месте, Барс довольно выдохнул: — Оно того стоило. Столько усилий и не зря. — Ради спасибо? — отозвался Тим, хотя привычнее было бы, наверное, запусти он подушкой в ответ. — Да вообще. Ощущение, что за последние сутки я узнал о тебе больше, чем за все годы игры. Знаю, за это я расскажу тебе!.. — Спи! — более внятно цыкнул Тим, только выбравшийся из-под подушки. — Хорошо-хорошо. Последний вопрос. Ты знаешь Гиену? Я имею ввиду в этом мире? Вдруг они пришли сюда так же, как мы в игры? — Плевать. Значит и поделом. Значит, они все равно были бы мертвы, — проворчал Тим. Он до сих пор не раскаивался в том, что сделал. Может потому, что, как и капитан не признавал поступки игровой сущности за свои. «Улыбался не я». — Не знаешь?.. Везучий. — На кого похож Кощей? — Ты будешь смеяться. А нет, не будешь… Не помню, чтобы ты смеялся. А если я признаюсь, то ты тоже расскажешь? Я ведь просто понять пытаюсь. — Да нечего мне рассказывать. — Ну, вы же так люто ненавидите друг друга, — припомнил Барс, севший на кровати, чтобы не заснуть. — Кому она вообще нравится? Садистка ненормальная. Ты будешь говорить, или я засыпаю? — Нет, Тим, не засыпай! Не бросай меня тут одного! Подушкой в ответ не прилетело, и Тим либо очень ею дорожил, либо уже спал, другого объяснения этому не было. Когда Барс серьезен, у него даже голос менялся, и вот этим своим глухим серьезным голосом он произнёс: — Он выглядит, как мой отец. Не могу сказать, что боялся отца. Скорее то, что отец собой представлял. Алкоголика конченного. К семнадцати годам, когда мама умерла, у меня к этому человеку уже никакой жалости или родственных чувств не было. Ты говоришь, что у тебя нет отца. Думаю, тебе повезло. Да и родственники… Они ведь выгнали тебя. Это тоже не так уж плохо, как понимать, что твой отец, кажется, и не заметил, что ты ушел из дома. Он молчал, прислушиваясь, и всю трагичность его признания убивали шаркающие шаги старушки на кухне, бормотание стоявшего там же телевизора. — Но ты ведь уже спишь, — безнадежно и уже тем же веселым тоном выдохнул Барс. — Ага, — ответил Тим. — И ничего не слышал. — Спасибо. *** Идти снова на крышу было страшно. Так же страшно, как было бы вернуться в заброшенный дом или на стройку. Утром понадобилось преодолеть почти что дракона, охраняющего выход из квартиры — пройти через маму. Для этого Акросс оделся, как на экзамен, взял сумку с учебниками и в таком виде попросил вернуть ему ключи. Конечно, он был уже достаточно взрослый, чтобы матери не звонили из института из-за того, что он отсутствовал на занятиях третий день подряд. К тому же некоторые месяцами не появлялись, или посещали три дня занятий из шести, и им все сходило с рук. Акросс и сам не понимал, как мог волноваться о таких вещах наряду с тем, найдет ли снова свою команду, и не будет ли ждать на крыше Легион со своими шестерками, но все же идущий перед ним человек прибавлял ему решимости. Вчера, когда вернулась с работы мама, второго, игрового Акросса, снова не стало. Было ощущение, что тот спрятался, пока настоящий он разговаривал, но ни в шкафу, ни под кроватью его тоже не было. А утром его игровое тело ждало у подъезда, тоже непонятно как выбравшись из квартиры. Акросс думал, что, если получше изучить эту способность исчезать, можно было бы сражаться. Теперь его игровая версия шла первой, и крышу он увидел сначала его глазами, прежде чем выйти самому. Барс, сидящий на краю, даже зааплодировал, улыбаясь: — Как бы ты меня вчера не вывел, я знал, что ты придешь. И даже знаю, что ты хочешь сказать! Тим стоял ближе к входу, застигнутый на месте в тот момент, когда пинал носком кроссовки какой-то мусор, при более пристальном взгляде оказавшийся мертвой птицей. — Ну и как я после этого должен извиняться? — его игровое тело улыбнулось, в то время как второе держалось все еще за ручку двери, будто собираясь сбежать. — Ты ведь и так все знаешь. — Ты и не должен, — произнёс второй мрачно, вышел на крышу, не закрыв дверь, встал прямо напротив Барса, в паре метров от притихшего Тима. — Простите, я наговорил лишнего. И бросил вас. Сами понимаете, оно все навалилось… Но я вернулся. — Что, и не страшно? Что Тим убийца, что за нами охотятся? Разве ты не говорил, что они сами собой рассосутся, если про них забыть. — Я подумал и решил, что так не получится. Ведь Щелочь была с ними, а она противник Веги. А Вега, судя по всему, осталась в штабе. Но я вернулся не потому, что испугался. Игровой Акросс, наблюдая за своими извинениями, теперь еще больше был похож на воспитателя, с удовольствием замечающего, как его дрессировка давала плоды. — Я верю, — кивнул Тим. — Если бы испугался, то прибежал бы только когда они напали, а не на следующее же утро. — Да мне-то все равно, это Тим переживал, — сказал, глядя в сторону, Барс, и Акроссу показалось, что он это несерьезно, снова шутил, потому что как-то не складывались у него в голове понятия «Тим» и «переживать». — И все же… Мне просто ужасно страшно, — признался Акросс, криво улыбнувшись. — Но ты пришел, — напомнил Тим. — Да. Потому что теперь не смогу жить дальше, делая вид, что ничего не происходило.