Вышибалы

Пока Тим, свернувшись в кокон из собственной куртки, эволюционировал во что-то более жуткое, Барс пытался убедить себя в том, что ничего страшного не случится. Смерть в войне, смерть после потери капитана ¬¬— всё это не так уж жутко. К тому же, кроме команды и призрачной надежды на сытое будущее, его ничего больше в этом мире не держало. Все шутки про то, что Акросса ждала дома мама, она никуда его не пустит, потому что сражаться с Легионом опасно, были скорее из зависти. Барс в детстве не чувствовал себя несчастным. У каждого первого во дворе отец пил, у каждого пятого так же по-черному, как его отец. Мир разлагался на глазах Барса, и взрослым он не хотел бы быть потому, что не видел среди них достойного примера для подражания. Может, лет до шести он и думал, что не повезло только их семье, но потом мир открылся для него в полноте своей омерзительности. Не все было так плохо, потому что у Барса еще оставалась мама, самая заботливая и любящая. Отец её не бил, отец вообще был хоть и мрачным, но мягкотелым, медлительным, и зря маленький Барс, наслушавшись историй во дворе, собирался защищать маму, потому что отец не давал повода. Лет с семи Барс изображал счастье, стараясь ничего не замечать. Мама говорила, что он ее поддержка, он помогает ей жить, и Барс делал вид, что у них самая счастливая жизнь, даже если была она на грани нищеты, потому что матери приходилось не только поднимать его, но и тянуть на себе не просыхающего мужа. Барс еще помнил отца трезвым, поэтому глупо было спрашивать, что нашла в нем мама — чувство юмора ему досталось именно от папы. Боясь перенять от него еще что-то, Барс не пробовал алкоголя, когда лет в двенадцать предложил отец, когда лет в четырнадцать предложили во дворе и когда лет в семнадцать друзья уже недоверчиво косились на него, не пьющего. Не потому, что не хотел, а из страха опуститься до уровня отца. Помочь матери донести тяжелые сумки, притащить зимой пьяного отца домой из двора, чтобы не замерз, помогать летом с огородом. Барс привык считать себя сильным, веселым, и даже на отца вроде и не злился, так же шутил с ним или его приятелями. И всегда мечтал вырасти и стать той опорой, которую маме не смог дать отец. Летом работал, после школы подрабатывал, чтобы как-то сократить расходы хотя бы на себя. Мечтал получить хорошую профессию и свозить маму на море. Не успел вырасти совсем чуть-чуть. Ему было семнадцать, когда мама умерла. Больше не для кого стало притворяться счастливым. Но в игру перед похоронами Барс смог рассмешить даже Богомола, и наверняка смог бы и Тима, будь тот в команде тогда. Его чувство юмора как с цепи сорвалось, но то же самое случилось и с алкоголизмом отца. Когда Барс вернулся из армии, прослужив два года, он понял, что отец его отсутствия не заметил. И не заметил, когда Барс собрал вещи и переехал на съемную квартиру. Он завидовал Акроссу, которого ждали дома, о котором волновались. Завидовал Тиму, который, лишившись семьи, попытался создать свою, хоть её и не ценил. Барс в съемной квартире не мог завести даже собаку, прежде всего из-за хозяйки, и потому, что и сам еле сводил концы с концами. Но Барс продолжал играть роль самого счастливого человека в мире. Даже теперь, когда Акросса убили, когда их с Тимом заперли и готовили к чему-то жуткому. Барс, сидя на бетонном полу у стены, представлял, что будут с ним делать и жевал эти мысли и образы до тех пор, пока не начинал примиряться с ними. Жечь огнём? Хорошо, не страшно. Отрезать пальцы? Тоже не так уж долго, всего десять. Резать на куски? Можно напороться на нож и закончить все раньше, чем палачи планируют. Тима смерть капитана вогнала в жуткое состояние пассивности, это оказалось его ахиллесовой пятой, через которую удалось сломать его эффективнее, чем любыми пытками. Барс думал, что лучше бы Тим плакал и жаловался, а не смотрел в одну точку, иногда хмурясь, как бы перемалывал в себе хитиновые панцири крупных насекомых. А еще казалось, что Тим пытался вызвать чудо, для которого было уже поздно. Раньше Барс и не задумывался, сколько в их городе заброшенных или недостроенных мест, старых заводов, брошенных халуп. Вроде за последние дни они посетили их все, но у Легиона снова находилось, куда их притащить. Больше всего Барс боялся, что местом для пыток будет квартира отца, но их привели во что-то среднее между заброшенным и недостроенным домом, в здание больницы, так и не ставшей новой. Недостроенный дом пах свежим бетоном, известью и штукатуркой, больница же, как заброшенная избушка, плесенью и мусором, только запаха гнилого дерева не было. Что-то оставалось смешного в том, что их убьют там, где должны были спасать человеческие жизни. Да и откуда по стране вообще столько брошенных больниц? — Тим, а Тим? — окликнул Барс, садясь на корточки напротив. Из кокона-куртки, из глубины ее, смотрел на него только один глаз. Не будь они союзниками, Барс не рисковал бы сейчас оставаться с Тимом наедине в закрытой комнате. — Ты должен мне кое-что пообещать, дружище. Выслушать, а потом пообещать. Из кокона появился второй глаз, и оказалось, что взгляд у Тима не хищный, а усталый, словно он не спал уже неделю. — Я слабый человек, дружище. И я очень, очень-очень, ты даже не представляешь насколько сильно, боюсь боли. У меня не нужно искать болевую, чтобы в слизняка превратить, достаточно так же зажигалкой прижечь разок… Ну так вот, Тим, — он приблизился, перешёл на шепот, будто под дверью их мог подслушивать Легион: — Не позволь мне опуститься. Знаю, что это слишком много, но, если у нас не будет шанса на спасение, не надо пытаться меня тащить с перебитыми ногами. Просто убей меня. Я не только разрешаю, я прошу. Меня некому ждать, так что больно от этого не будет никому. И я страшно не хочу, чтобы больно сделали мне. Ты же у нас сильный. Ты вырвешься, ты сможешь. Тим смотрел на него так же устало, как если бы видел говорящую выдру, к словам которой нельзя относиться серьезно. — Нет, — отказался Тим через некоторое время, словно только теперь расшифровал для себя смысл. — Если ты надеешься, что еще не все потеряно, то я только за, но если все, если тупик… — начал Барс, разведя руками. Тим отрицательно помотал головой: — Не хочу оставаться один. Нет. Барс не расстроился, даже улыбнулся, но на корточках держался уже не так твердо, покачивался, цеплялся пальцами за грязный бетон пола. — А, ну да… я все забываю, что ты у нас девочка. Но я боялся, что ты попросишь убить тебя, если смогу вырваться… Потому что я не такой сильный, как ты. Я не смогу… — Ты ведь не хотел, чтобы я согласился на предложение Легиона убить тебя и уйти? Тим как бы ожил, но из его кокона появилось не чудовище, а что-то непривычное, отогретое. Он знал ответ на свой вопрос и не обиделся, они оба понимали разницу: — Нет, конечно. Да и ты бы не ушел, они же нашего капитана убили… Убить, чтобы избавить от страданий — это одно. Убить, чтобы при этом еще и самому спастись — другое, да и ты сам с этим жить бы не смог. Как будем выбираться отсюда, несокрушимый? Тим снова нырнул в свой кокон, но тот уже развалился, не прятал и не грел. И все же, ответ был глухой, безнадежный: — Никак. — Ну, тебе, может, нормально быть принцессой в башне, а мне как-то не хочется ждать, чтобы меня кто-то спас. Да и кто? Вега? — Барс улыбнулся, но Тим снова закрылся, отвернулся, потому что снова вспомнил о случившемся. Капитан не был тем, кого они знали всего несколько дней. Он был им не только другом, но и сутью игры, и Барс никак не мог избавиться от ощущения логичности, что вслед за Фараоном в его гробнице похоронят и их, как его слуг. И в то же время, он знал, что стоит в это поверить — и оно сбудется. Можно сколько угодно верить в то, что Акросс жив, но он остался трупом в закрытом заводе, и можно допустить мысль о том, что теперь их очередь, и их точно убьют. — Самое время обсуждать, что еще не успели сделать в жизни. — Не убил всех людей, — тут же отозвался Тим, поправляя свой кокон хотя бы так, чтобы в нем не было холодно. — Даже удивительно, как ты после всего происходящего еще такой кровожадный. Если бы я был таким же сильным, как ты, я бы защищал слабых. — Иногда слабые хуже сильных. И мир от них спасает только то, что они слабые… Да только всегда есть кто-то еще слабее. Барс перебрался к его стене, но ближе не придвинулся. Его не знобило, наоборот было жарко и подташнивало от страха, хотя и не так, как недавно. В самом Барсе закончился песок, как в часах. — Барс. — М? — Капитана больше нет. Акросс умер. Голос спокойный, не хриплый, хотя Барсу и казалось, что Тим произносил это скорее чтобы проверить себя — расплачется или нет. — Боюсь, до следующего вечера мы еще будем завидовать тому, что он умер так быстро и просто. Почти не мучился… Тим не настроен был шутить, он теперь смотрел в одну точку на бетонном полу и разговаривал с каким-то своим, внутренним Богом. — Можешь меня тоже о чем-нибудь попросить, — предложил Барс только чтобы говорить. Будто, когда он замолкал, что-то жуткое начинало подползать к его ногам в полумраке этого тупика. И если этого жуткого скопится слишком много, его утащит, и это будет страшнее даже боли. — Ты не сможешь мне помочь, — Тим выдохнул, разогнав эти тени. Даже не словами, одним своим присутствием. Как только тени думали, что он уже мертв, они снова начинали осторожно подкрадываться, но стоило ему пошевелиться, и тени разбегались. Самое жуткое, что иногда и Барсу начинало казаться, что Тим уже мёртв. — Я не боюсь боли… И не столько смерти боюсь, сколько после нее оказаться в том же вымирающем городе. Вроде как мне отсрочку дали. А после смерти обратно, и Акросса больше нет, чтобы… Тим не мог подобрать слово и, немного повозившись, замер, смирившись, уверенный, что Барс понял. — Кто знает, может после смерти нас всех ждет тот город. — Тогда не так страшно, — отозвался Тим, снова выдохнув и распугав тени. — Раз мы будем там все вместе. *** Акросс все меньше и меньше был похож на прежнего себя, потому что прежний он если и полез бы за командой в здание больницы, то не чувствовал бы при этом такого азарта. Хотелось свалиться на голову Легиону, рассказать в красках, как убил Гиену, хотя и не был уверен, что его не вывернет наизнанку при воспоминании. Конечно, не столько опасная ситуация будоражила, сколько собственная сила, возможность применить ее и представление о том, как обрадует команду, сказав, что живой. Найти, где именно нужная ему комната, было просто — в ней единственной горел свет, потому что за окном уже темнело, кончался недолгий осенний день. *** Кощей выставил два стула к стене, а больше никакой мебели здесь не стояло, в отличие от заброшенного завода. Легиона слышно было издалека, потому что, кроме собственного шага, он тащил еще двоих. Первым он втолкнул Барса, прямиком Кощею в руки. Следующим движением Барс, не успев вытереть кровь из разбитого носа, оказался привязан к первому стулу, руки за спиной. Тима Легион швырнул в центр комнаты, и тот закашлялся громко, как подавившийся, но все еще рвался встать. Легион пресёк эту попытку ударом локтя между лопаток, и, насколько Тим успел подняться, теперь с той же высоты упал грудью на бетон, замер, больше не сопротивлялся, потому что даже вдохнуть не мог, только хрипел. Легион подхватил его, как щенка, за шкирку, откинул на стул. Кощей, закончив с Барсом, перехватил запястье Тима, привязал за правое к ручке стула. Легион тем временем сплюнул на пол кровь. Барс, ещё по дороге к этой больнице, успел соврать, что мир, в котором игра окончена, начинают жрать мохнатые зубастые шары. Этот кошмар сам Барс видел в фильме, и наслаждался произведенным эффектом — иногда Легион прислушивался к подозрительным шорохам. Вот и теперь остановился, стирая с губ кровь, глядя назад, в коридор, из которого только что вышел. Кощей успел привязать левую руку Тима к подлокотнику, пропустил веревку поперек груди к спинке, и улыбка сошла с губ Барса. — Гиена пропала… Я думаю, ты ещё доживешь до ее возвращения. Потому что у нее наверняка будет для тебя сюрприз. Отдышавшись, Тим выпрямился. На левой скуле расползался фиолетовый синяк. Барс отчего-то почувствовал облегчение, словно если не было Гиены, то и не будет пыток, хотя, судя по обещанию, именно когда очередь дойдет до самого Барса, она и явится. — Капитан должен покинуть реальность в течение суток, иначе он больше не сможет участвовать в играх, — снова соврал Барс, глядя снизу вверх. Легион смерил его безразличным взглядом, бросил словно бы нехотя: — Зачем мне эти игры? — А, ну да, — засмеялся Барс. — Зачем теперь все эти игры, если Акросса больше нет. Без него жизнь превратилась в… С ужасом Барс наблюдал, как Легион, не тратя на него время, накрыл ладонь Тима своей, ловко выбрал палец, отделив от других. Барс, не в силах смотреть, ненавидящий себя за эту слабость, зажмурился, но все равно вздрогнул, услышав влажный хруст. Мурашки, покрывшие тело, были настолько сильны, что болезненны. А самое жуткое, как Тим вскрикнул от боли: так громко, что странно, как этого никто больше не слышал, ведь больница не на пустыре. — Я не так уж хорошо разбираюсь в пытках, но и этого вроде бы хватает. Хотя я даже не представляю, что делать после того, как сломаю тебе все пальцы… Но, может, Гиена к тому времени успеет. Не может же она все пропустить, она тоже долго этого ждала — чтобы ты чувствовал… По сменившейся интонации Легиона, Барс понял, что нужно зажмуриться снова, он рефлекторно попытался заткнуть уши, но руки были связаны за спиной. — … и понимал, что это за всех, кого ты убил. Снова раздался влажный хруст, снова крик, и Барс почувствовал, как встали дыбом волоски на руках. А затем раздался грохот чего-то деревянного, сломанного в щепки, и по наступившей тишине Барс понял, что самое время открыть глаза и посмотреть, на что на этот раз отвлекся Легион. У ног обернувшегося к двери Легиона валялись доски, потерявшие уже очертания ящика, в каких обычно перевозили фрукты. Они никогда не видели у Легиона такого лица. — Гиена не придет, — выдохнул Акросс, опустив руку. — От Тима отойди. Ящик пришелся противнику в голову, Акросс ожидал, что Легион после этого хотя бы пошатнется, но он стоял нерушимой скалой, уже не глядя на Тима, только на стоящего в дверном проеме Акросса. Кощей таким же изваянием у стены, только по его лицу и не скажешь, что происходящее сейчас — чудо. — Как это? — только и спросил Легион. И все же он не выглядел раздосадованным, напротив, был рад и сам этому чуду. Барс даже задумался о том, не желание ли Легиона, как капитана, сделало это чудо возможным. — Я пришел за своей командой, — Акросс заметно волновался, но его не трясло, даже сейчас он думал, что ситуация под его контролем и, раздосадованный этим, Легион обернулся, чтобы увидеть надежду на лицах своих заложников, и это омрачило его радость, он нахмурился, снова поворачиваясь к Акроссу. — С чего ты так уверен? Это потому, что мне нужно на них время? Потому, что, по-твоему, я не убью их сразу? Так? Тим и Барс напряглись, переглянулись быстро, Тим показал, что сейчас сделает что-то с замершим Кощеем, и на это нужно будет вовремя среагировать, потом кивнул Акроссу, что они помогут ему себя спасти. Акросс сделал вид, что не заметил, он смотрел в глаза Легиона, словно хотел отговорить, загипнотизировать, но торговаться ему тоже было нечем, и Легион продолжил, непреклонно: — Кощей. Тот вскинул голову, отвлекшись от пленников, так же вскинулся Тим, ухватившись целой рукой за ручку стула, упёрся в пол ногами. — Барса. Наповал. Тим поднялся, ещё когда услышал имя Барса. Тот, готовый сопротивляться, почувствовал затылком дуло пистолета. Сначала прозвучал выстрел, а потом уже вскочивший вместе со стулом Тим ножками его ударил в бок Кощея, и остановился, будто оцепенение это, разлитое в воздухе, только дошло до него, только захватило. — Плохой из тебя спаситель, — бросил Легион, пройдя к двери мимо застывшего Акросса. Сила выстрела оказалась такая, что Барс упал вместе со стулом, к которому был привязан. В затылке даже не дыра — воронка, и меньше всего Акроссу хотелось его поднимать, чтобы увидеть, что осталось от лица. До Тима еще не дошло, он не мог осознать, что Барс, еще недавно говоривший с ним, Барс, чья футболка все еще была на нем, на Тиме, теперь окончательно и бесповоротно мертв. И все же, Тим опомнился первым, сначала попытался разбить стул о стену у себя за спиной, тут же вскрикнул, потому что задел сломанные пальцы, но с животным упорством попробовал снова. Тогда опомнился и Акросс, понимая, что Легион вышел, а вслед за ним и Кощей, оставив их наедине со случившимся. — Тим! — окликнул он командным голосом, и это сработало, Тим остановился, позволил разрезать веревки, хотя и смотрел, тяжело дыша, в воронку в затылке Барса. Акросс продолжал так же веско, словно ничего не случилось: — Тим, слушай меня, все потом. Мы не должны дать им уйти. Не сейчас. Хватит, я больше бегать не буду. Но голыми руками я Легиона убить не смогу… и ножом не смогу. Мне нужен мой пистолет. Забери его у Кощея, для меня, забери. Слышишь? «Пистолет не должен был выстрелить, — думал Акросс. — Это ведь даже не просьба о чуде… пистолет валялся столько лет в шкафу, никто его не доставал. В кабинете он не выстрелил, так почему же сейчас? Тим справится с Кощеем, тем более теперь, а Легиона нужно убить мне». Тим был все еще в прострации, все еще следил за Барсом, как бы ждал, что он вот-вот поднимется, а переведя взгляд на капитана, спросил только: — Как ты выжил? И по надежде в этом голосе стало ясно, что искал в этом способ спасти и Барса, и надежда эта ранила Акросса больше, чем сама смерть друга. — Я и не выжил, — сознался он. — Надо заканчивать. Не позволить им убить и нас. Пистолет, Тим. Ты слышал? Тот кивнул, перерезанную веревку намотал на сломанные пальцы, вытер сухие глаза и, не удивившись отсутствию слез, первым выбежал из комнаты. *** Кощей всегда был для Тима кем-то неповоротливым, медленным. Даже Гиену он считал опасной, потому что та со своей комплекцией могла подкрасться неслышно, а от Кощея достаточно было бежать. Сейчас Тим ругался мысленно на него последними словами и от этого и погони почему-то стало немного легче. Кощей спускался по лестнице вниз, к выходу, и Тим, который и так мог его догнать, не выдержав, опасно перескочил перила, чтобы выскочить на лестницу перед врагом. Кощей по инерции прошёл еще два шага и остановился. На Тиме все еще была футболка Барса и сейчас ткань так жгла ему кожу, будто он снял ее с трупа. Даже те люди, что чуть не убили его два года назад, не вызывали в Тиме такой ненависти, как Кощей сейчас. Кощей стоял без движения, не атаковал и не убегал, просто ждал, словно Тим извинится за ошибку и уступит ему дорогу. В руке по-прежнему был зажат пистолет. *** Акросс нашел Легиона на последнем этаже, лишенном крыши. — Это бесчестная игра, — первым заговорил Акросс. Он прислушивался к шорохам в здании на этажах ниже. — Вы-то снова вернетесь в штаб, потому что для вас это такая же игра, а мы… — Не вернёмся, — Легион отмахнулся от этого, как от пустой, ничего не значащей болтовни. И хотя Акросс и правда тянул время, тема казалась ему не менее важной. — Это практически и наш мир, — продолжил Легион. — Из всех миров более-менее родным мы можем назвать именно этот. — Что, если я скажу, что этот мир смертен? — Акросс старался держаться к выходу ближе, словно это ему нужно убегать, словно не он гнался за Легионом сюда и не он думал, что не позволит ему уйти на этот раз. — Мне плевать на мир, — пожал плечами Легион. — Я подозреваю, что исчезну после твоей смерти. Но мне важно только, чтобы ты исчез первым. «Я такой же созданный, — подумал Акросс, глядя на Легиона прямо, без страха. — И создавал тебя не я… Но зачем оправдываться сейчас?» Ему казалось даже, что, убив Легиона, он сделает тому одолжение. А в следующую секунду Акросс понял, почему Легион не пытался покончить с ним в маленькой комнате, где их игра оставила еще один труп. Враг никуда не сбегал — выманивал его сюда, в просторную комнату без потолка, чтобы, качнувшись, материализовать косу за спиной. Глупо было сейчас пытаться решить все мирно, потому что, как бы ничтожны не были их разногласия, из-за этого умер человек, и этого Акросс простить Легиону не мог, а все же сделал нерешительный шаг назад, к дверному проему. Практически одновременно с грохотом на нижних этажах, Акросс вспомнил, что у него должен быть меч. Но меча не было, потому что появление меча в пустой руке почти такое же чудо, как умереть только наполовину. — Как же пытки? — невесело усмехнувшись, припомнил Акросс. — Я не настаиваю, — пожал плечами Легион. — К тому же… у меня теперь ощущение, что, либо убивать тебя раз и навсегда, либо подставляться, оставив в живых. Даже ради пыток. Акросс осознал, что Легион, просто сотканный из ощущений и воспоминаний, не поймет, если попробовать сказать ему: «Наверное, моей матери уже сообщили, что я умер». — Как вы нас находили всегда? — оттягивая начало драки, нервно спросил Акросс. — Мы — часть вас, разве могло быть по-другому? Первый удар, больше похожий на пробный, по дуге, поднял облако бетонной пыли, сделав борозду в полу. Акросс не испугался, он воспользовался этим, чтобы пробежать дальше, от входа в комнату, за спину Легиона. К тому же тут располагалось окно, и Акросс примерно представлял себе, как можно перепрыгнуть на другой этаж. И был абсолютно уверен, что сделать это так же просто, как представлялось. Коса, как не тяжелое оружие, а эластичный хлыст, замерла только на секунду, но тут же сменила свое направление и на этот раз рубанула горизонтально. Акросс только пригнулся, холодея от ощущения промелькнувшего над его спиной острого лезвия, как летающая тарелка пронеслась над головой. Бегство представлялось все более актуальным вариантом, потому что Акросс не знал, что будет делать даже с пистолетом против этой мельницы с косой. Лезвие тем временем остановилось, зацепившись за дверной косяк тупиковой комнаты, но опять послушно подтянулось к Легиону. И, несмотря на то, что они снова были в разных весовых категориях, и из оружия у Акросса только нож, затерянный сейчас где-то в карманах куртки, он был уверен, что должен победить. Даже не потому, что побеждал всегда или любимчик реальностей, а потому, что его любила Вега, создавшая его, этот мир, и один раз уже не давшая ему умереть. Акросс начал чувствовать себя бессмертным, снова отклонился от удара, при этом едва не выпав из проема окна. Кое-что он забыл. А именно то, что бессмертен только он, остальным не дано такой привилегии. А ведь он приказал Тиму достать его оружие. Тим появился у комнаты, придерживаясь дверного косяка, чтобы его ненароком не задело. Акросс сам попался, он думал, что Легион будет убегать, что его надо догнать. Только теперь он понял, что Легион не дал бы времени дождаться Тима и вооружиться. Мысли пронеслись в голове Акросса до того, как он успел их осознать. Пока Легион не заметил Тима, Акросс, выбрав момент, когда лезвие снова начинало подниматься, рванулся на этот раз наперерез, по диагонали к выходу. Он думал о том, что именно Тима надо спасать еще до того, как осознал, что что-то в направлении удара изменилось. Он даже не успел обернуться и узнать, что именно. Это было похоже на детское воспоминание о том, как он свалился с деревянных мостков в воду, и сильная отцовская рука за шкирку вытащила его из воды. Таким же сильным движением Акросса оттолкнуло к дверному проему. Осознание мысли о том, что Тима надо спасать, окончательно настигло его в тот момент, когда уже никого нельзя было спасти. Лезвие прошило Тима насквозь, через грудную клетку. *** — Ты так через весь город шел? Боже, и тебя не остановили?.. Ты же в крови весь. На лице кровь и на футболке… — в руках Веги была как из воздуха взятая куртка, с лица кровь она попыталась стереть белым платком, кощунственно чистым, и тогда Акросс не выдержал, ударил сначала по одной щеке, за Барса, потом по второй, за Тима. После этого собирался просто уйти, но Вега, даже после такого, поймала его за рукав куртки, удержала, хотя и не могла ничего сказать, потому что кривила губы, держалась, чтобы не плакать. Акросса оторвало от этого мира, он больше не существовал, он как бы видел все это во сне, а теперь проснулся, и понял, что в реальности нет ничего. — Где Легион? — на выдохе спросил он. — Он должен был убить тебя следующим ударом… Я думала, что ты отклонишься, но ты отвлекся, и Тим… Если бы не Тим… — Врёшь, — снова на выдохе произнёс Акросс, обнаружил, что у него дрожат губы, стучат зубы. Он почти не помнил, как добрался сюда, только какие-то заборы, дворы. Были ли в мире люди, чтобы заметить его? — Ты их убила. — Нет. Я вас создала. А дальше вы жили, как хотели. И умирали как хотели, — Вега, заметив движение, отскочила, закрыв ладонями щеки, но Акросс сдержался, произнёс снова так же притворно спокойно: — Никто не хотел умирать. — Хотели. Видит Бог, если он тут вообще есть, я виновата только в том, что не привила вам желание жить… Ты хотел избавиться от своей слабости. Барс хотел легкой смерти. Тим хотел, чтобы ему было, за кого умереть… Понимаешь, Акросс… Когда человек взрослеет, он начинает подозревать, что мир игры ненастоящий, что впереди его ждет семья и работа. И тогда предпочитает умереть в игре. Акросс молчал, смотрел ей в глаза, все-таки без ненависти, спокойно, и в то же время взгляд его был остановившийся, и непонятно, слышал он или нет, пытался применить к себе или нет. — Человек жалеет не себя перед смертью… Человек жалеет обо всем, что не успел сделать при жизни. Я-то знаю… Я очень хотела вас написать. — Ты знала, что они умрут? — сделал вывод Акросс. — Думала… Надеялась, что ты спасешь их в том числе и от них самих. Объяснишь, что не обязательно умирать. Можно вернуться в штаб и продолжить игру… продолжить, пока… — Пока ты не умрешь? — Пока вам не надоело бы… Ты ведь живой. Но ты не отсюда. И они могли бы так же, а ты им не сказал, не заменил ничем их желание умереть. Тим, ненавидящий почти весь мир, в том числе отрекшихся от него родителей. Барс, у которого не было места, которое он мог бы считать домом, или будущего, какого он бы себе хотел. Акросс понял, что сам удержался на этой грани между жизнью и смертью только мыслью, что нельзя расстраивать маму. — Верни их, — выплыв из дебрей своего подсознания, выдохнул Акросс. — Ты вернула меня. Забрала Легиона до того, как он меня убил. Верни их. — Я не могу, — отрицательно покачала головой Вега, снова приближаясь, забыв страх, хотя щеки были ярко-красными от пощечин. — Я не всемогущая. — Тогда мне тоже жить незачем, — тем же ровным голосом произнёс Акросс, и Вега спохватилась, скомкала подол платья в руках, смотрела в сторону, быстро что-то обдумывая, негромко сказала: — Я могла бы кое-что попробовать… И вздрогнула, когда Акросс схватил ее руку, заглянул в лицо уже совершенно другими, живыми глазами. — Что? — Они могут быть в штабе. Могут ждать тебя в штабе. В конце концов… Это для них может быть еще одна игра. Значит, чтобы это проверить, ему придется вернуться в штаб. Акросс представил пустые коридоры, брошенные комнаты, погасший экран и одинокий стол. И сам он, навсегда один застрявший в вымершем штабе, покрывающийся паутиной, как его стены и мебель. Вот и он, маленький личный ад Акросса. Не говоря уже о том, что придется выбирать, оставаться в этом мире с мамой и помнить о том, что произошло, или уходить в штаб с надеждой, что уж там-то… А впрочем, он уже и не представлял, что мог тут остаться. Акросс этого мира родился, вырос и умер. Акросса в этом мире звали Виктор, но он тоже будто бы не был настоящим. — Я ведь могу не уходить прямо сейчас? Дай мне время. Мне нужно еще три дня тут. — Ты уверен? — после его приступа злости, Вега, хоть и вела себя осторожно, но все же обрадовалась такой перемене. — Ты ведь уже не такой, как в игре. Нужно есть, спать где-то… — Уверен, — кивнул Акросс. — И не хочешь быстрее проверить? — Разочароваться я всегда успею.