stuck (сборник)

***

— Донхун, ты сейчас возможно обидишься, но твой музыкальный вкус полнейший отстой, — Хангем крутит радиоволну, колесико вращается вправо, неуверенно перемещается влево. Из небольших динамиков доносится писклявый голос, и даже Донхун кривится и прикрывает уши. Хангем мучается еще с минуту, а после возвращает руки на пыльный руль. Их арендованный за копейки Форд кряхтит и несмело трогается с места. — Серьезно, ты не умеешь выбирать музыку. — Друзей я не умею выбирать, — ворчит Донхун. Он приоткрывает окно, впуская в салон солнце. Колеса поднимают с обочины коричневый столб, оставляют глубокие вмятины. Донхун облизывает губы, собирая дорожную грязь, проглатывая ее. Он тянется в бардачок за флягой. Взбалтывает. Открывает. Салон наполняется запахом вчерашнего виски. Донхун широко открывает рот и запрокидывает голову, поднося флягу ко рту. Хангем презрительно морщится. Он обгоняет несколько грузовиков с эмблемой Organic Valley и здоровенной наклейкой черно-белой коровы. Донхун допивает остатки виски и хмыкает, прослеживая жадный хангемов взгляд, устремленный в окно. — Что? — говорит Хангем. Дорога местами неровная, проложена давно, нужно сосредотачиваться на ней. Они поменялись всего какой-то час назад, Хангем занял место водителя. Донхун теперь довольно откидывается на пассажирском, а Хангем щурится от бьющего в глаза солнца. — Органическая еда полезна, — он кивает в сторону опустевшей фляги, которую Донхун от нечего делать перекидывает из ладони в ладонь. — Полезнее этого. Смех Донхуна разливается по салону. Хангем тяжело вздыхает. Донхуна всегда много. Его заразительного веселья; его шмоток, разбросанных вперемешку с хангемовыми на заднем сидении автомобиля; его самого, так неожиданно ворвавшегося в жизнь Хангема. Они знакомы с прошлого года, но близки, как если бы встретились еще в детстве. В отражении стекла Хангем облизывает сухие губы и молчит. Перед глазами их первая встреча: светлая квартира, высокие потолки и длинный коридор — новоселье общих друзей. Хангем, кажется, увидел Донхуна, едва он вошел. А когда их представили друг другу, Хангем тоже молчал, протягивая ладонь для пожатия, и после долго не отнимал руки. Может, он хитрый черт, полководец, что без войны получает все новые земли? Донхун убирает флягу. Солнце печет почти как летом (до него еще полтора месяца). — Органика полезна, но ты никогда не делаешь правильный выбор, — замечает Донхун. Он бы посмотрел в глаза Хангема сейчас, чтобы отыскать в них то простое и понятное, о чем они никогда не говорят (с первой встречи). Хангем даже не поворачивается. Дорога расширяется. Какой-то кретин на Крайслер выскакивает по встречной. Хангем соображает быстро и крутит руль. — Чокнутый, — говорит он, возвращаясь к нормальному движению. — Наверняка из Детройта, там полно таких, — пожимает плечами Донхун. Разговор исчерпывается. Донхун поражается, что они не надоели друг другу за те три дня, что едут вдвоем. Как так вышло, что все это время они провели вместе, не особо-то нуждаясь в обществе кого-то еще? Даже сидя в одной машине с Хангемом, неизбежно, что они начинают вспоминать Хеджина. Их всегда трое. А идея двинуться в путешествие принадлежала Хеджину. Хангем к его словам всегда относится с особым вниманием. Порой выглядит так, что, попроси Хеджин прыгнуть с моста без веревки, Хангем выполнит пожелание без сомнений. В их бредовых отношениях Хангем явно не занимает позицию мозга. Донхун прослеживает, как трава гнется, складываясь вдвое, прижимаясь к дороге, словно ползущая змейка, а песок из-под колес стелется облаком. Небо в этот момент совершенно ясное. — Ну, особенно умные – это не о нас, — Донхун договаривает свои мысли вслух. И что удивительно, Хангем ухватывает саму суть, не нуждаясь в предисловиях. — Мы подберем Хеджина вечером, — кивает Хангем. В этот момент он похож на расправившего перья птенца. Три дня за рулем, хоть и с передышками на сон, ужасно выматывают. — И тогда он ответит за то, что мы встряли в это путешествие! Теперь Донхун смеется глухо. Он похлопывает Хангема по плечу, сочувствует. И отворачивается к разглядыванию пейзажа. Донхун прекрасно представляет их воссоединение. Стоит Хеджину показать свое милое личико, как с Хангема слетит всякая спесь. Он примирится и будет ворчать от усталости, а не от злости. Орать и ругать Хеджина, даже когда есть за что, не получается и у Донхуна. Он рисует на пыльном окне два сердечка, что перекрещиваются посредине. И в этом вся проблема — Хеджин и есть их середина. Из-за которой ни Донхун, ни Хангем не могут сдвинуться, прочно скрепленные и связанные. Донхун открывает карту, сверяется и после говорит Хангему: — Заберем Хеджина, а там и до Джуна недалеко. Успеем завтра вечером или раньше? Думаю, он пустит нас на пару дней. Хеджина они подбирают свежим и выспавшимся. Он кидается к Донхуну на шею и протягивает руку Хангему. Его вещи смешиваются с неаккуратной стопкой на заднем сиденье. — Вы что, тут и ночевали, в машине? Все три, нет, почти четыре дня? Вы чокнутые? Хеджин за ними соскучился. Он истратил на самолет отложенные на что-то важное (кажется, покупку новой мебели в кухню) деньги, чтобы нагнать друзей. Он не умолкает еще около часа, рассказывая все новости. — А что вы такие тихие? Все хорошо? — Хеджин вылезает в проем между передними сидениями и поочередно заглядывает в лица Хангема и Донхуна. Донхун пожимает плечами, включает поворотник и плавно ведет по узкой улице. Автомобиль теряется среди двух высоких башен, и Донхун сбрасывает скорость до минимальной, пытаясь разглядеть незамысловатую архитектуру высоток. — Мы три дня шатались по какой-то пустынной местности среди сорняков и коровьих ферм, а теперь выбрались в город, — замечает Донхун. — Если бы до Джунхи было еще далеко, ты бы предложил заночевать в каком-то отеле и хорошенько отметить наш приезд? — Хангем язвит. Он прикрывает руками лоб, лицо. Где бы он ни сидел, а солнце преследует его. Лезет в глаза и печет ладони, никак не скрыться. Донхун с горькой усмешкой отмечает этот факт. — Ревнуешь, дорогой? — Донхун старательно изображает беззаботность, Хеджин и Хангем должны ему поверить. Но Хангем действительно не в настроении. — У тебя что-то было с ним. Хоть ты и говоришь, что он просто друг, но я тебе не верю. Донхун пожимает плечами и показывает белоснежные зубы в улыбке. Дорога расширяется, а ему очень уж хочется отдохнуть в мягкой кровати, выпрямив ноги и положив голову на подушку. Кроме того, чем меньше Хангем знает, тем для него же лучше. В конце концов, откровенный рассказ о его прошлом с Джунхи ничего не изменит для них троих сейчас. — Это было до вас. Последний раз мы виделись год назад. Джун перебрался из-за новой работы. А я никогда не хотел жить на севере, в этой части страны. В общем, какая уже разница? — Донхун пожимает плечами. Он наигранно равнодушен. Выкрашенная челка Хеджина блестит на солнце. Донхун видит его в зеркале: тот невесело кривит тонкие губы и сползает по сидению: — Просто Хангем не любит когда к нам неожиданно влезает кто-то еще. Он начинает волноваться без причины. — Эй! — Хангем обиженно возмущается и ерзает на своем месте. — А потом он успокаивается и всех любит, — продолжает Хеджин, не обратив внимания на Хангема. — Ты же знаешь, Донхун, он всегда такой. — Почему вы говорите обо мне так, будто меня здесь нет?! Донхун согласно хмыкает. Он знает, и именно это задевает. Впрочем, может оно и лучше: на Хангема можно положиться. Он, конечно, истерит без повода, но так он оберегает их нерушимое триединство. Никто не посмеет обидеть Хеджина без причины, никто не заденет Донхуна. Хангем — показательный образ, рыцарь современного мира, со своими понятиями о благородстве и верности. Донхун хочет быть хотя бы частично таким, как он. Ведь даже эта черта — преданность им двоим, желание сохранить их мир в покое, — восхищает. Форд въезжает в небольшой уютный проулок. Донхун выглядывает, читая название улицы. К дому Джунхи они почти приехали. Донхун высматривает номера, едва виднеющиеся из зеленеющих листьев. Асфальт ровный, а заборы ухоженные и покрыты свежей краской. Донхун уверенно останавливается, поворачивая ключ. — Приехали, — он кивает вправо. Хеджин издает облегченный вздох и потягивается. Он первым выскакивает из машины, разминает колени и спину, изгибаясь на все четыре стороны. Хангем все еще недовольно дуется. Донхун трогает его плечо. — Идем. Хангем резко перехватывает его руку. Донхун удивленно охает. Обычно Хангем так не выражает свои эмоции. По отношению к Донхуну он даже слишком часто остается равнодушным. Но Донхун и сам не дает повода для лишних волнений и рефлексии, так что все честно. Хангем у них не то истеричка, не то холодный рыцарь, у Хеджина — мягкие эмоции и контроль, а Донхун — ни туда, ни сюда, но почему-то только с ним все обретает цельность. Хангем сжимает ладонь Донхуна и упрямо молчит. Только по глазам читается: «Не отдам». Донхун тяжело вздыхает: — Хеджин ждет, пошли. Джунхи встречает хорошим обедом, а после отправляет всех отдыхать. Вчетвером они собираются к заходу солнца: свежие и снова голодные. Джунхи достает мясо и мангал. Хангем бежит в магазин за бутылкой хорошего вина. Хеджин пытается нарезать овощей к салату и не упустить закипающий рис. Донхун помогает с мясом. Он легко справляется с огнем и готовкой, чувствуя себя, наконец, отдохнувшим, вырвавшимся из суеты. По площадке, залитой одиноким светом фонаря, мечется из стороны в сторону Хеджин. Угли потрескивают, Донхун отгоняет от себя дым. Джунхи, призрак прошлого, контур будущего, разгоняет плотную завесу. — Садись за стол, я закончу. — Да мне и тут хорошо. Донхун передает Джуну щипцы, но не уходит, размахивает веточкой, отгоняя насекомых. Хеджин кричит, что стол готов и не пора ли открывать вино. Хангем выбирает себе место рядом с Хеджином, неудивительно. Донхун помогает Джунхи перекладывать мясо в тарелки. — Как у тебя дела? — Джунхи засматривается на светящегося радостью Донхуна и смеется сам. А потом в мгновение становится серьезным. Отбирает у Донхуна тарелки и раскладывает вкусно пахнущие ломти. Относит и возвращается за второй порцией. — Так как? — Разве так объяснишь? Мы случайно встретились, подружились. А пару недель назад Хеджин предложил прокатиться по стране. Так что мы уладили с работой, подсобрали немного денег, я написал тебе, столько не виделись же! И вот, — Донхун поеживается, огонь потух, и ветер ощутимо пробирает, заползая через легкую футболку. — Я здесь. Джунхи так-то улыбается и стягивает с плеч ветровку, надевая ее на Донхуна. Он оправляет воротник, после того, как Донхун просовывает рукава и благодарно поглядывает на Джунхи. — Знаешь, — Джун забирает полную тарелку и замечает со свойственной только ему наблюдательностью. — Ты хоть и рассказал почему вы здесь оказались, но так и не ответил, как сам. Джун уходит, зная, что ответа не получит. А Донхун вяло плетется следом. Хангем показывает открытое вино и принимается разливать его по бокалам. Что ж, ему было чем заняться, вряд ли он вообще заметил, что Донхун и Джунхи заговорились. Даже Хеджин оказывается внимательнее: — О, ты оделся! Не видел у тебя этой куртки, — Хеджин оглядывается в поисках чего бы накинуть на себя. И Джунхи добродушно указывает на заранее приготовленную стопку покрывал. — Это моя, — поясняет он. — Вот там пледы. Берите, хватит всем. Спать они собираются почти на рассвете. Донхун собирает стулья, а Джунхи уносит их под широкий тент. Остается уже разобранный стол. Хангем, широко зевая, спешит на помощь: — Давай я. Иди уже в дом. — Тяжелый для одного, — возражает Донхун. Хангем качает головой. Упрямство сильно, и он точно не позволит Донхуну или Хеджину напрягаться, видя, что и они устали тоже. Хангем помогает Джунхи со столом и стульями, а Хеджин облокачивается на плечи Донхуна, и тоже зевая, замечает: — Видишь, он успокоился, когда понял, что Джун свой. Наш Хангем часто переживает без причины. Донхун прикусывает язык. Рвется неосторожное: «Хангем переживает из-за тебя. А я-то для него хрупкое звено, связующее вас, что-то между». Донхун уверен, однажды Хангем решится признаться в чувствах к Хеджину, и Хеджин ответит ему согласием. И тогда лишнее звено можно будет исключить полностью. Хеджин стоит, сцепив тонкие руки в замок. Его глаза закрыты. Донхун провожает в дом: — Пора спать. Диван с гостиной так и манит своей обособленностью, и Донхун выбирает его. Хангему и Хеджину достается свободная комната. Места в ней ровно на двоих, и Донхун рад тому, что на диване можно расположиться в свое удовольствие, а не ютиться, как брошенные котята в одной коробке. Джун приносит одеяло, и Донхун тут же ныряет в его мягкое тепло. Они говорят о завтрашнем дне, а после Джун выключает свет, погружая комнату в темноту. Он еще немного стоит в проходе, Донхун ощущает его присутствие. Может быть, Джунхи ждет ответ на свой вопрос, а может, представляет себя еще одним рыцарем, что охраняет чужой сон. Донхун крепче зажмуривает глаза. Хеджин спит полдня. Донхун лениво разлепляет веки, но встает только когда слышит какие-то шорохи в коридоре. Он выбирается туда с заспанным лицом и отпечатком подушки на щеке. Хангем — уже бодрый, умытый и одетый для улицы, — держит в руках куртку Джуна. — Не жарко будет? — Донхун проводит ладонью по лицу, сгоняя сонливость. Он зевает и фокусируется на Хангеме. Тот вешает куртку на место, а рядом кидает свою: Донхун узнает ее, видел среди кучи вещей в машине. — Моя теплее, — заявляет Хангем. — Я принес, чтобы по вечерам одевать. — Здорово, — бубнит Донхун. Он с трудом улавливает связь в действиях Хангема и, в общем-то, даже не пытается, воспринимая все как обычную прихоть. Он разворачивается и шаркает в сторону ванной, когда его понемногу осеняет происходящим. Это ж надо, Хангем, который выглядел безразличным, оказался таким восприимчивым. — Это тебя так… забота Джунхи зацепила? — Донхун заикается на середине фразы, но договаривает раз начал. Хангем снимает обувь и подходит, приближается, как опасный зверь. Донхун инстинктивно хочет прикрыть шею, но заставляет себя стоять ровно. — А должна была? В конце концов, мы все здесь только друзья. Даже ты с Джуном. Ты сам это сказал. Или тебе настолько не все равно, чьи вещи одевать? Донхун уходит. Иногда лучше смолчать, чем ответить грубостью или ложью. Хангем нарывается на откровенность, а Донхуну и без того стоит больших усилий, чтобы держать под контролем свои чувства. Он включает воду на полную мощность, подставляя спину горячей струе. У Джуна они проводят еще несколько замечательных дней. Забираются на высокую гору, чтобы рассмотреть с высоты городок. Донхун постоянно спотыкается и съезжает вниз, и Хангем, после второго опасного скольжения, берет его под руку. — Что-то я неподходящую обувь для гор выбрал, — Донхун виновато смотрит под ноги. Хангем крепче сжимает руку. Ругается. — Ты же знал, куда идем! Джунхи добродушно посмеивается, а Хеджин оглядывается на отстающих друзей и уходит вперед один. — Может, ты поведешь Хеджина? — Донхун жует губы. Предлагать такое против правил, но что остается, если недовольных больше: Хангему и Хеджину лучше бы пойти вдвоем, а он уж как-то потерпит. В конце концов, лишнее звено не может держаться постоянно. Так не лучше ли вылететь раньше? — Может, мне еще Джуна повести? — Хангем яростно выражает протест и проворно ловит Донхуна двумя руками. Нога соскальзывает на остром камне, он бы точно упал, не будь поддержки Хангема. — Видишь? Донхун убирает выступивший пот с лица. — Там наверху, — Джун и Хеджин ступают немного впереди, и голос Джунхи разносится над головами, соединяется с редкими деревьями, с камнями и с самой горой, — широкая площадка, небо кажется близко. А все проблемы такие крошечные, как люди и дома вдалеке. Вы и сами скоро увидите. — Я думаю, — отвечает Хангем, — когда ты стоишь в подобном месте, то понимаешь, что все проходит. Вот сейчас мы где-то в середине пути. Но когда нам откроется вся картина, мы узнаем то, чего раньше не замечали. И все изменится. Джун улыбается широкой улыбкой, соглашаясь. Донхун чертыхается, поскальзываясь вновь. И тут уж не выдерживает Хеджин. Он становится по другую сторону от Донхуна, хватая его за рукав: — Сил нет на вас смотреть. Давай уже, держись и пошли бодрее, хочу наверх! Донхун бы подумал, что Хеджин злится за присвоенное внимание Хангема, но нет, он лишь занимает свое место в их тройке, завершая идеальную картину. Донхун обнимает всех за плечи и соглашается с Джуном: пока они рядом, все остальные проблемы кажутся далеко. Они выбираются в город днем. Старый Форд скрипит, когда из него выжимают максимум скорости. В багажнике перекатываются пустые пивные бутылки, которые выкинуть лень. Одна разбивается, и Хангем тщательно выгребает осколки под светом фонарика. Хеджин хохочет, и луч дергается, ходит из стороны в сторону, отчего Хангем дольше возится. Джун подсвечивает телефоном с другой стороны, но и его сгибает пополам: — Почему мы не можем сделать это утром, когда будет светло? Донхун отбирает у Хангема крупные осколки и отталкивает, захлопывая багажник. Он никогда не устанет поражаться отсутствию здравого смысла в их компании. Вот уже и он сам потерял голову из-за них. А теперь еще и Джунхи, который рьяно помогал Хангему, пока до него не дошла комичность ситуации. — Всем спать, стекло будем убирать завтра. — Есть, капитан! — бодро отдает честь Хеджин и поворачивается к Донхуну. — А ты не хочешь сегодня в комнату перебраться? Там на диване не слишком удобно, наверно. Донхун на секунду представляет, что ему придется провести ночь, десяток раз зацепившись о руки и ноги Хангема, и нет, это явно не то, о чем он мечтал. Особенно после того, как Хангем прозрачно намекнул, что хочет видеть на Донхуне свои вещи. Подобное предложение логичнее смотрелось бы, сделай он его Хеджину. Вероятно, это не более, чем обычное беспокойство, – очень в стиле Хангема, или хитрый план, чтобы однажды поухаживать за Хеджином. Донхун не станет рисковать спокойствием Хангема, выгоняя его спать на диван, да и свой, только недавно восстановленный покой, нарушать нельзя. — Меня все устраивает, — Донхун задерживается на пороге. — Знаете, что-то захотелось еще воздухом подышать. Я останусь во дворе ненадолго. Гаснет свет в комнатах, мелькают тени и смыкаются шторы. Когда все ложатся спать, Донхун немного успокаивается. Воздух и одиночество помогают. Находиться в постоянной близости с Хеджином, Хангемом и Джунхи весело, но даже от них хочется сбежать. Донхуну совершенно точно нужно побыть одному. Впереди еще тысячи километров, Хангем был прав, они на середине, если не где-то раньше. Может быть, в пути не избежать потерь, но отказаться от главного — объединившего их троих, — Донхун не хочет. Этого не стоят его чувства к Хангему. Он должен выдержать путешествие от начала и до самой точки назначения, и вернуться таким же, каким и уходил: верным своим решениям. Только бы не сбиться, не натворить ошибок. Не пойти на поводу у эмоций, что рвутся сквозь затронутую Хангемом корку. Джун выходит вовремя: Донхун снова начинает замерзать. Стынут мысли, кровь, привязанность. Куртка Джунхи теплая, а еще он не убирает ладони с плеч Донхуна. — Ты устал? — он заглядывает в глаза, пытаясь разглядеть там все то, о чем молчит Донхун. — Нет… — Донхун качает головой и понимает, как запутался в своей лжи. — Да. Джунхи обнимает, и это настоящая искра. С Джунхи всегда было так: невозможно соврать, скрыть то, что на душе. И, наверно, он без слов понимает, по какой извилистой, запутанной дороге проходит путешествие Донхуна. Они стоят, разглядывая колышущиеся ветки деревьев, шумящие листья. Все выглядит темно-синим, почти черным, и только одинокий фонарь красит в желто-белый цвет небольшое пространство у дома. Они замирают у границы этого света. Джунхи забирается ладонью в волосы Донхуна, поглаживает лицо. — Ты можешь зайти, — говорит он. — И остаться. Совершенно незачем спать на диване. Донхун неожиданно легко смеется. Между ними осталась привязанность, чувства где-то между прошлым и настоящим, потерялись в одном моменте бесконечной ленты Мебиуса сотни приятных воспоминаний. Время наслаивается толстыми коржами, образуя торт. Крем лезет с боков на пальцы, так и прося попробовать вкус. Их расставание выглядит паузой, которая затянулась до настоящего времени. И все-таки: — Я могу зайти сейчас. Быть с тобой сегодня. Но не останусь. Джунхи хмыкает. В нем живет уверенность, что Донхун сам не знает, что говорит. — Лжец. Джунхи наклоняется к обветренным губам, впитавшим пыль сотни дорог и трасс, хранящим запах вина и полных смелых искренних улыбок. Джун целует медленно, почти сахарно и с присущей ему лаской. Донхун хитро выжидает, станет ли Джунхи смелее, поймает ли тот мгновение, когда пора оставить нежность и дать волю томящемуся в груди ожиданию? Любопытство побеждает: Джунхи не упускает возможности, хватает губы Донхуна, тянет, просит раскрыть рот шире и проходится языком, оставляя невесомый сладковатый привкус. Донхун лениво разрывает поцелуй, и не потому что хочет, а потому что дыхание сбивается, и нужен глоток воздуха. А потом тянется сам и целует много и жадно, изголодавшийся по ласке. С Джуном легко, и все это можно. С Хангемом — хочется, но нельзя. И это даже не выбор, а константа, на которой держатся фундаментальные законы природы и материи. — Подумай еще, — просит Джунхи. — Я знаю, сейчас тебе нужно уехать, но я буду ждать. Ты можешь вернуться в любой момент, даже если будешь на другом конце страны. Донхун кивает и смотрит до последнего, пока двери дома осторожно не закрываются. Он садится на пороге. Во двор забирается луна, и теперь там в два раза светлее. В городе совсем другая ночь, не такая, как представилась им с Хангемом в дороге. Донхун задумывается: а какую он любит больше? Ответа у него не находится, только мысль о том, что ночь сама по себе прекрасна: в своей тишине, в огнях, в убывающей и растущей луне, в россыпи звезд, и в том, как маленькие окошки домов тонут в ее всепоглощающей темноте, а уличные огни красят город — тоже. Донхун вздрагивает и поднимается. Хеджин подбирается неслышно, словно специально крался. Иногда он опаснее Хангема. Того хотя бы легко читать по приступам истерики и необдуманным, но честным словам. — Думаешь о том, чтобы все-таки остаться? — Хеджин сразу ставит в известность, что так и не лег спать, что караулил, пока уйдет Джун, и вот теперь он здесь. Донхун оборачивается на голос, и хмурится. Неужели мягкий мальчишка, милый Хеджин решился разрушить их троицу? Выходка Хеджина, его недовольство увиденным поражает, что Донхун платит той же монетой: — Ты так надеешься, что не придется продолжать эту дорогу со мной?! Хочешь поехать дальше вдвоем? По его губам четко читается: "Не отдам". Донхун не понимает кого и что. Тупо смотрит на движущиеся губы Хеджина, бегающий взгляд. Это все так смешно: Хангем не принадлежит никому из них. Они связаны канатом, Хеджин посредине, и узел равноудален от краев. — Я бы мог рассказать Хангему, о том, что видел, — Хеджин не девчонка-ябеда. Донхун уверен, что в нем говорит испуг. Хеджин не тот, кто сможет один. — Но ты ведь не останешься у Джуна? Хеджин трогает рукав куртки, в которую кутается Донхун. Небрежно дергает полы, стянул бы, да не хватает решимости. В нем столько недовольства, что Донхуну неловко. Он прячет ладони в рукава. Вспоминается, как Хеджин первый заметил появление джуновых вещей на Донхуне. Самое время стукнуть себя по лбу и обозвать дураком, но что это изменит? Лучше дураком притворяться, чем быть им на самом деле. — Среди нас нет умных. Поэтому мы и катаемся втроем по этим дорогам. Пытаемся найти хоть немного полезных решений и набраться историй. Сегодня выбираемся из Огайо в Детройт, поглазеть на границу с Канадой и рвануть на другой край страны в Мехико, неплохо же? — пожимает плечами Донхун. — Мы могли бы найти тебе работу в одном из местных баров. Знаешь, пианистов обожают в Мехико... — Заткнись, — беззлобно просит Хеджин. — Иначе… придется ехать. Если ты сядешь за руль и свернешь на одном из этих одинаковых шоссе… я не смогу от тебя сбежать, ты представляешь насколько сильно я влип, Донхун? Я даже в это путешествие отправился из-за тебя! Донхун пялится на его маленькое лицо с отпечатком обреченности. В этот миг он ненавидит их связь, чистое стремление всегда быть вместе. Они крепко и прочно сшиты в одну целую материю, что вытащить один кусок безболезненно для остальных двух не выйдет. Порвутся края, потянется нитка, за ней другая, и дальше скомкается все полотно. Он без раздумий отдал бы свое сердце как Хангему, так и Хеджину. Если вдруг, случись с ними что, Донхун потратил бы на них все свои накопленные на уютный загородный домик деньги, притащился бы через всю страну куда позовут, потому что они — лучшие друзья. Только Хангем для Донхуна чуточку лучше, это внутренний выбор, наивные чувства, которым не прикажешь — — Куда сбежать от тебя? — а для Хеджина — Донхун. Донхун задирает голову к небу. Оно ясное, открытое и безграничное. — Звезды так легко умещаются в небе. Большие и тяжелые, а им ничего не мешает. И не держит. Это вопрос не физики или космологии, Донхуну просто интересно, как вырваться из западни, в которую они трое угодили. Запертые звереныши в клетке, а звезды насмехаются, наблюдая за мелочными человеческими делами. Хеджин обнимает со спины. Порывистый и взволнованный. Хватается за Донхуна, будто у него под ногами ничего нет. Если бы Земля перевернулась, они бы падали, преодолевали невесомость, и летели в бескрайнее пространство сотню световых лет. — Ну что же ты? А если Хангем придет? Мы не можем, Хеджин. Ни один из нас. Донхун не посмеет нарушить их негласный договор о дружбе. Хеджин бессвязно воет ему в спину, у него заканчиваются силы, а терпеть нужно. Донхун с радостью заткнул бы себе уши, чтобы не слушать хеджиновых всхлипов. — Прекрати, ну давай же. Прекрати! Сейчас точно кто-то придет. Придется все объяснять… Донхун бесполезно пытается отцепить Хеджина от себя. На футболке влажные следы от ладоней, он тычет холодным носом в шею и зло перебивает: — А ты так не хочешь выбирать? — у Хеджина крепкая хватка, хотя по нему и не скажешь: тощий, фигура как у девчонки, да и лицом смазливый. — На меня сейчас смотришь, и завыть хочется, так же? У тебя вся печаль мира в глазах, а ты терпишь, молчишь! Тебя тянет к Хангему. И ты целовался с Джунхи! А я, Донхун, кто для тебя? Донхун завыл бы: больно не столько от того, что ему не быть с Хангемом, а что Хеджин испытывает чувства, так похожие на его. И, несмотря на это, признается. — Идем в дом, Хеджин. Идем. Тебе давно пора спать. Мы немного отдохнем, а потом соберем вещи и уедем. — Ответь мне, ответь, иначе я никуда не пойду. Донхун впитывает в себя слезы Хеджина, он тянет с ответом, пытаясь избавиться от потрясения. Хорошо, что в сумраке ночи не видно лица, так врать Хеджину легче. Ведь если он сломается, и Хангем не спасет, и Хеджина никто не удержит. У них нет никакой опоры, блуждающие звезды, что текут по времени, излучая далекий свет. Звезды непременно погаснут, когда придет их время, но Донхун не простит себе, если станет причиной взрыва хоть одной из них. — Мы же друзья, Хеджин. Ты, Хангем и я. А с Джуном… просто так вышло. Пойдем в дом, здесь слишком холодно. Двери приоткрываются со зловещим скрипом, Донхун пропускает Хеджина, но он упрямо не хочет отпускать. И просится к нему под одеяло. — По крайне мере утром, когда я открою глаза, сразу увижу тебя. Приходится уложить его рядом. Хеджин, оказывается, наибольший мазохист среди них троих. Донхуну хотя есть куда сбежать, и, пожалуй, Джун знает, что, поступи Донхун так, его не осудят. Наоборот, Джунхи поддержит и скажет, что это правильно, что их проклятый круг должен быть разорван, иначе не быть счастливым никому. У них, у каждого, внутри бьется живое сердце, что в большом зверинце, из которого они пытались вырваться, такая редкость. Правда, Донхуну кажется, он отличается, он ничуть не чувствительный и не восприимчивый к чужим проблемам. У него первым делом ответственность, хотя бы перед Хангемом и его привязанностью к Хеджину. — Скажи, скажи, почему этот мир так неправильно устроен? — О чем ты? — Донхун подтягивает одеяло к подбородку Хеджина, он дрожит от холода или страха. Донхун гладит его по волосам. — Любишь — не навреди. Я не должен был тебе признаваться? Хангем о нас всегда заботится, мы для него… равны. А ты скрываешь… чувства к нему. Разве это не противоречиво? Разве так правильно, Донхун? Вы двое бережете нашу дружбу, когда я поступаю так… — Ты не виноват, Хеджин. Ты очень смелый и честный. И, наверное, все делаешь правильно. Донхун утешает, как может, прижимая хрупкого Хеджина к груди. Колет под ребрами. Ему и больно, и стыдно. И лишь немного утешает, что Хеджин не выбирает Хангема. Они уезжают днем. За темными очками не видно красных глаз Хеджина. Он спит в машине, пока Хангем аккуратно выезжает из города. Он оглядывается на каждого из своих спутников поочередно: — Я что-то пропустил? Я всегда что-то пропускаю, — Хангем мучается, что эмпатия у него не так развита, и с намеками не очень. Хангему нужно говорить прямо, знать наверняка, иначе он беспокоится о любой мелочи. — Хочешь тоже поспать, Донхун? Донхун подкладывает хангемову куртку под шею. — Не против, если я возьму ее? Хангем сияет ярче дневного солнца, кажется, ему так мало нужно, чтобы быть счастливым: только бы знать, что он может чем-то пригодиться своим друзьям. — Знаешь, — Хангем пересекает границу штата, вдалеке открывается желтое море песка. — Я ночью не мог уснуть, так что я спустился вниз. Донхун подается вперед. Мог ли Хангем слышать все, о чем они говорили с Хеджином? Вряд ли, иначе он не был бы так спокоен. Хангем выглядит удивительно умиротворенным. — И вы с Хеджином спали. Они коротко переглядываются. Донхун согласно кивает. — Я смотрел на вас. Хеджин так держал тебя, как будто боялся, что ты уйдешь. Помнишь, мы тогда на гору поднимались? Он даже в тот день не выглядел испуганно. — Хангем смущенно отворачивается. Он продолжает сознаваться, словно ребенок, что подглядывал за старшими. — Мне кажется, Донхун… Я подумал, что тоже держал бы тебя… — Но ты и держал, — куртка сползает из-под шеи и Донхун аккуратно складывает ее на коленях. Возвращать Хангему рано, к тому же, хочется хоть что-то из его вещей держать при себе. — Когда мы поднимались на гору, если бы не ты, я б упал миллион раз. Хангем крутит руль и меняет полосу, выходя на очередной поворот шоссе. Перед ними редкие ростки ржи, размывающиеся на горизонте. Донхун снова откидывается на сидении и прикрывает глаза. Спать не так, чтобы хотелось, но и говорить тоже. Музыка играет совсем тихо, чтобы не мешать Хеджину. Донхуну начинает дремать, когда слышит тихое бормотание Хангема: — Я бы хотел, чтобы ты был рядом, Донхун. Со мной. У Донхуна что-то надламывается в груди. Он ни на секунду не выдает, что слышит Хангема.