Адские машины желаний доктора Готтлиба

Посмотрите на доктора Германна Готтлиба, выходящего из аэропорта Кеннеди с карманным изданием Кобо Абэ в одной руке и тонкой тростью в другой. На нём графитовый костюм с белоснежной рубашкой и превосходное чёрное пальто, а ещё у него очки в роговой оправе в кармане жилетки. Он путешествует налегке и, строго говоря, впервые куда-то едет после двух лет напряжённой ежедневной работы. Его соавтор и куратор проекта уже неделю в Нью-Йорке, налаживают тестовые стенды и заводят полезные знакомства, а сам он в спешке заканчивает последние расчёты. В холле аэропорта он ловит своё отражение в стекле и остаётся сам собою весьма доволен. Он по-прежнему находит всё это немножко балаганным, но уже четыре раза намечтал себе в самолёте, как выступит с блеском (даже в самолёте про себя репетировал речь) и как будет весь вечер благосклонно кивать инвесторам, и как — и это было лучше всего — забудет про этот несчастный проект на целую неделю отпуска, потому что пойдёт и позвонит Ньютону Гейзлеру. Вчера он собирался позвонить ему перед самолётом, но уговорил себя: пусть будет сюрприз. Возвращение старого друга, все дела. А лучше всего даже не звонить. Лучше всего заявиться прямо в лабораторию и сказать какую-нибудь гадость. Всё-таки не режимный объект, должно сработать. И Ньютон, конечно, бросится его обнимать. Германн криво улыбается. План выглядит идиотским. Он достаёт из кармана пальто телефон, вертит его в руках и убирает обратно. До начала конференции ещё четыре с половиной часа, а звёздам такой величины положено опаздывать, поэтому Германн идёт гулять по городу. Периодически его сбивают с ног и толкают плечами, но в целом публика пёстрая, дружелюбная и поразительно безмятежная. Япония, отстраивающаяся после войны почти целиком, сейчас производила совсем другое впечатление. На месте городов-руин стремительно вырастали новые кварталы, восстанавливалось производство, экспорт нейроприводов позволял стране встать на ноги в кратчайшие сроки. Потрясающие деньги, потрясающей сложности задачи. Нью-Йорк же беспечен, нетронут, забит под завязку круглосуточными кафе и агитками зелёного движения. То тут, то там на тротуарах валяются картонные эко-стаканчики, к деревьями кое-где привязаны зелёные ленточки. Готтлибу становится смешно. В тот момент, когда нога начинает нешуточно ныть и хромота возвращается, он обнаруживает себя на узкой улице, а точнее, в переулке, на который сплошной стеной с двух сторон выходят задние фасады домов. Переулок выглядит жутковато, и он с облегчением замечает впереди себя темнокожего парня, вооружённого здоровым валиком и ведром извёстки. Парень лениво закрашивает масштабное граффити, и Германн поражается, как не заметил его раньше. Точнее, сначала Готтлибу кажется, что это плакат какой-то рок-группы или афиша спектакля. На краснокирпичном брандмауэре углового дома была сделана чьей-то уверенной рукой огромная надпись: ЗВЕРЬ ВЫХОДИТ ИЗ МОРЯ И ниже: впусти в себя кару господню Надо всем этим красовался угрожающий силуэт, напомнивший Германну не столько настоящих кайдзю, сколько стилизованное изображение какого-нибудь умибозу. Но в нём чувствовалась сила. Человек, который это рисовал, подумалось Германну, здорово уловил впечатление, которое производит этот зверь вблизи. Ньютон был бы в восторге. Он щёлкает камерой и видит на встроенных часах, что прогулял много больше, чем планировал. И ловит такси. — Всё довольно тривиально, — объясняет Николас маршалу, — вот огонь по природе своей плазма. Газ, обладающий особыми свойствами. Но когда первый человек поджарил на огне свою добычу, он не знал, что такое плазма. Он просто использовал его, хм, по назначению. Нейромост — старая игрушка, но хотя она и выглядит чудесной, мы до сих пор толком не представляем, как работает мозг. До недавнего времени мы, скажем, были способны транслировать информацию между пилотами Егеря, огромный аналоговый поток данных, из мозга в мозг, по специально организованному супервысокоскоростному каналу. Заставлять два их полушария работать как единое целое, нажимая на нужные рычажки, триггеры. Всё самое сложное делал сам мозг, мы просто выучили, где его для этого надо почесать. Но оцифровать эти данные, записать их и считать... Мы только приступаем к этому. Теперь у нас есть носители, способные такие данные хранить, и наконец-то появились приёмники, способные эти данные раскодировать. Пока частично. Тут нужны гениальные нейробиологи и гениальные теоретики, способные разработать формат хранения таких данных и переконвертировать сложный, комплексный электромагнитный импульс в нолики и единички, сохранив смысл... — То есть, теперь мы сможем вытащить картинки из прошлого любого человека? Смотреть кино у него в мозгах? — О, очень грубо — да. С картинкой, на самом деле, всё работает уже довольно стабильно. Разрешение пока чертовски низкое, слишком высокая скорость передачи и не слишком чувствительные приёмники. Но кроме картинки существуют звук, запахи, телесные ощущения, знание о чём-то и эмоциональный спектр. Когда один пилот егеря в голове у другого пилота, он принимает и обрабатывает всю эту информацию скопом. Вы себе представляете, какая размерность у сигналов, поступивших от глаз? — Двухмерная? Плоская картинка? Вы бы не спрашивали меня, если бы всё было так просто. — Ну, глаза на самом деле два, и они передают картинку независимо. А ещё глаза постоянно передают информацию о том, где у них сейчас фокус, как сильно открыта диафрагма, и мозг подстраивает светочувствительность. — И вся эта информация хранится в памяти? — На самом деле нет. Но если обрабатывать всю информацию, поступающую от глаз в реальном времени, можно с ума сойти. И это только глаза. Представьте себе размерность ощущения тепла. Ощущения прикосновения. Представьте себе, какая размерность у любви. Возможно, когда-нибудь дело дойдёт до копирования личности человека, хотя Маэда-сан и считает это евгеникой. — И вы справляетесь? — У нас собрана команда потрясающих специалистов, — скромно сказал Мик. — Нет, маршал Хансен, — внезапно перебила его Кимико, — Мик хочет сказать, что мы не справляемся. — Простите, Маэда-сан?.. — Размерность любви — это не что-то, что возможно получить на пальцах. Это божественный промысел, маршал. — Вы христианка, Маэда-сан? — О да. Католичка. — Но всё равно не оставляете попыток сделать это. Почему? — Ну, я думаю, что, в конечном счёте, я жажду доказать, что у нас ничего не получится. — Что за упаднические настроения, Кими? — нежно спросил Мик. — Так мы никогда ничего не добьёмся. Не порти перед маршалом нашу репутацию. — Я учёный, Мик, — рассмеялась Кимико, — я нейробиолог гораздо дольше, чем добрая христианка, и этого во мне уже никакой верой не вытравишь. Мне нужны доказательства. И я их ищу. Это не значит, что я не верю в Господа. Просто поверь, если я начну их искать, я буду искать так, что никто меня не остановит. — Кимико — лучшая, — нежно сказал Мик, — и Германн тоже. — Я лучшая, — подтвердила Кимико самодовольно, — если уж кто и сделает когда-нибудь то, на что мы замахнулись, то это будем мы c мальчиком. — Кими, мне почти сорок. — Тридцать восемь на самом деле. Обычно ты лучше обращаешься с числами. А мне семьдесят четыре. И поэтому ты будешь работать так быстро, как я тебе скажу, мальчик. Потому что я боюсь не успеть, и ты это прекрасно знаешь. — Я боюсь, Кими, ты переживёшь нас всех, — покачал головой Мик. — К тому же на всё божья воля, Маэда-сан, — ехидно сказал Германн. Маленький доктор Кимико Маэда вздёрнула подбородок и показала ему язык. — Кстати, маршал, вы знаете, какое у меня первое образование? — как бы между прочим сказал Мик. — По первому образованию я психолог. По работе с детьми дошкольного возраста с девиантным поведением. Ещё до того, как я сменил специальность на нейробиологию и взял этот проект. Так вот, как бы это ни выглядело со стороны, на самом деле я до сих пор работаю по первой специальности. Геркулес Хансен не смог сдержать грустную улыбку, вспомнив Стэкера Пентекоста. Он тогда тоже говорил: иногда Шаттердом — это балаганчик, лавочка, детский сад. С этим просто надо справиться. И если иногда в понятие «справиться» входит вытирание соплей, сопли должны быть вытерты. — Решает совет, а не я, господа, но считайте, что финансирование у вас в кармане. Мне сейчас пора идти, но, доктор Готтлиб, задержитесь, пожалуйста, я догоню вас через несколько минут. И Германна кольнула тревога. Однако через несколько минут, на ступенях холла, его догнал совсем другой собеседник. Собеседник был странный: высокий человек в светлых перчатках, с глазами навыкате (похоже на грифа — подумалось Германну — большая, неопрятная, хищная птица) и проницательной улыбкой. — Если не ошибаюсь — доктор Германн Готтлиб? — Не имею честь быть представленным, сэр. — Рон Хаббард, врач... в некоторой степени. Врач человеческих душ. — Рон Хаббард, — понимающе кивнул Готтлиб, — но почему сразу не Тайша Абеляр? — Возможно, потому, — дружелюбно ответил стервятник, — что меня действительно зовут Рон. — Принято. Что вы хотите от меня, мистер, эээ, Хаббард? Если вы хотите заключить контракт, вам лучше поговорить не со мной, а с представителями компании. Серьёзно, я спешу. — Непременно, мистер Готтлиб, сэр. Но прежде чем вкладывать столь значительную сумму денег, нам хотелось бы... испытать оборудование. Опытный образец. — Опытный образец находится в этом здании, — кивнул Германн, — и у нас отличные медики. Нейропривод этой конструкции более безопасен, чем приводы первого поколения, но вы понимаете, даже сейчас не всякая человеческая психика пригодна для контакта с машиной. Лучше начать с обыкновенного психотеста. Вы хотите сами испытать изобретение? — Нет, доктор Готтлиб. Мне бы хотелось, чтобы лично вы... продемонстрировали мне работу инструмента. — Боюсь, это невозможно. Ни я, ни доктор Маэда никогда не проводили испытания самостоятельно. Доктор Маэда уже немолода, а у меня... есть некоторые травмы. Знаете, нам по психологической стабильности далеко до пилотов егерей. — Однако мне было бы необычайно интересно, если бы вы, фактически автор технологии.... На таких условиях мы готовы выкупить у вас опытный образец за... скажем так, за примерно любые деньги. — Но вас интересует не образец. — Вы верно уловили суть. Но, пожалуй, здесь не место, чтобы говорить о таких вещах. Возьмите мою визитку, доктор Готтлиб. Позвоните мне, когда вас заинтересует, что же я могу вам предложить в обмен на некоторую... информацию. Готтлиб механически взял визитку и взглянул на неё. Визитка была белой, хорошей бумаги. С одной стороны от руки, крупным и ясным почерком был написан номер. Германн перевернул визитку. С другой её стороны была оттиснутая шелкографией надпись. ЗВЕРЬ ВЫХОДИТ ИЗ МОРЯ Неожиданно на плечо ему легла чья-то тяжёлая рука. Уклоняясь от прикосновения, он сунул визитку в карман, повернулся и встретился взглядом с маршалом Геркулесом Хансеном. Подозрительный собеседник уже исчез из вида. — Простите, что так долго. Я должен был позвонить вам, Германн, — сказал маршал, — но, во-первых, это закрытая информация, а во-вторых... ваш проект, я не хотел, чтобы сроки сорвались. Так что говорю только теперь. Может быть, вам лучше сесть. — Не тяните, сэр. — Доктор Гейзлер мёртв. Похороны завтра. Я думаю, вы захотите прийти попрощаться. В каком-то смысле, вы были близкими друзьями.