Несколько месяцев назад:
Красный огонек заиграл в голубых глазах Сальваторе, которые наполнились яростью и неутолимой жаждой мести. Он стал ярче при виде той, которая до боли напоминала о девушке, покинувшей его сердце совсем недавно, а ведь он ей верил. А зря… Тонкие губы изогнулись в полу-улыбке, длинные пальцы ослабли, а сильные руки напряглись, что было даже заметно под чёрной рубашкой. Голубые глаза заблестели азартом, превращаясь в темно-синие… или это из-за потока света? Елена и этого не знала. Рефлекторно рука хотела потянуться к ним, но принципы и предубеждения сыграли свою роль, и Пирс медленно сжала ладонь в кармане длинного бежевого пальто, начиная произносить в голове слова своего психиатра: «Если видишь неприятный для тебя объект, то блокируй ощущение хорошим…тебе ведь нравится голубой?» — Мистер Сальватор-ре, я забыла свои вещи, могу забрать? — произнесла блондинка, смотря куда угодно, лишь бы не в глубокие синие глаза бывшего. И ей даже на миг показалось, что она видела такой взгляд и такие же эмоции в далеком прошлом, которое пыталась забыть. Ради себя же. Он сглотнул остатки излюбленного янтарного напитка, стоявшего уже, как кость, в горле на протяжении нескольких лет. Тяжелой ладонью провел по чёрным волосам и с легкостью вздохнул, начиная осматривать внимательно вид и состояние блондинки. — Мне так нравится твоё «р-р», что я завожусь, — хрипло пропел он ей на ухо, запустив в дом девушку и выпив остатки бурбона. — все твои шмотки остались в комнате. Её белые волосы были много раз покрашены — Сальваторе это приметил на первой встрече, из-за Роуз он стал отличать крашенные от натуральных. А зачем? Ажурная белая маска закрывала половину лица, открывая едва смуглую правую щеку с пухлыми губами, которые были накрашены блеском. Темно-голубой свитер без горла, которое было прикрыто вязанным, толстым, серым шарфом. И её короткие худые ноги были обтянуты в тонкие светлые джинсы с подогнутыми краями штанин, как принято у девушек. Но его взгляд упал на упругие, полноватые бедра, которыми блондинка покачивала при ходьбе, наверно, и сама того не понимая. И его глаза вдруг стали светло-синими. — Знаешь, меня всегда возбуждали недотроги, — прошипел брюнет ей на ухо, подкравшись со спины и отодвинув прядь белокурых волос. — П-почему? — прошептала Элен, сжав ладонь в кармане плаща ещё сильнее и засунув подальше свои чувства, ведь он был, как огонь. «Елена, красивые люди представляют собой огонь. Огонь ведь привлекателен, но только тронь и останешься без пальцев, или летальный исход всегда рад приходить в гости» — Они такие сладкие и горькие одновременно, — его голос звучал так сладко в её голове, что на мгновение снесло крышу… всё же зря она приблизилась к огню, плата за лечение будет высока. — тихие и резкие, хотя в их головах настолько извращенные мысли, что Камасутру можно назвать Библией. — Отступи, — голос заметно повысился и в нем можно было распробовать знакомые нотки, но Сальваторе на это не обратил внимание, — у тебя Роуз… — Больно она мне сдалась, честно говоря, — облизнул верхнюю губу Деймон и провел руками по упругим бедрам, которые уже давно манили. Если не на трезвую голову, то на пьяную точно. Девушка затаилась дыхание, вспоминая все чувства, испытываемые лишь рядом с ним, вспоминая то, что смогла покрыть чёрной мантией и справлять в самые далекие углы памяти. Семь лет не вспоминала, а одно прикосновение все раны вскрыло. Нельзя было прикасаться к огню, но он был красив, что голову потеряла. Её губы выдали томный стон, который проник в голову Сальваторе вмиг и начал проявлять картинки, напоминающие ему о той, что сбежала от него. И нотки в стальном голосе приникли к картинкам. Мягкая, добрая и стойкая Елена…она потерялась, а образ всё никак не хотел смываться из памяти. И вправду полюбил, что готов напиться и потерять память от сжирающей изнутри боли и одиночества. А перед ним скрытная и жутко напоминающая Елену Элен, голос которой он слышал в пьяном угаре, но почему? — Вы прекрасный дизайнер, Элен, — вдохнул брюнет поглубже запах такие родных и одновременно чужих волос, чувствуя… ментол? Как раньше, девять лет назад в Рождество. А ведь ей нельзя было курить, он запрещал, но ментоловый привкус её губ Деймон полюбил. Его руки скатились дальше, обхватывая бедра, он прижал Банану к своему телу, чувствуя, как сбивается дыхание у блондинки, как её сердце начинает биться громче и сильнее, а ноги подкашиваются. Один рывок — и из её уст вылетают стоны, перемешанный с горячим дыханием, а в ее глазах появляются уже знакомые Сальваторе чувства. — А вот лгунья из тебя никакая, Елена, — прошипел он и сорвал маску с лица, срывая всхлип с её уст и сжимая кисти рук, внимательно всматриваясь в любимые и ненавистные черты. — Деймон… — Заткнись! — рыкнул мужчина и прижал к стене блондинку. Её сердце стало биться реже и громче в сто крат, Елена начала биться в агонии, когда дрожь пробилась сквозь стену и начала колотить тело, в глазах заиграла страсть и паника одновременно, кажется, время действия таблеток прошло… — Отпусти, прошу отпусти! — кричала она, отталкивая мужчину. Сальваторе лишь ухмыльнулся, так зло и дико, что ей показалось на миг, что перед ней изголодавшийся зверь, жаждущий мести больше, чем утоление многолетнего голода. В его глазах играли черти с красными огоньками, квадратные челюсти сжались до скрипа зубов, а вены надулись от ярости. — Елена…я ж думал, ты сдохла где-то, мы всё так думали! — зарычал он, ударив рядом с лицом девушки кулаком. — Маленькая, паршивая, лгущая дрянь. Деймон вмиг накрыл полураскрытые губы блондинки своими, кусая их и сжимая подбородок Элен. Елена была опустошена полностью, а так же она внутри билась в агонии из-за прикосновений брюнета к оголенным участкам кожи. Ей было неимоверно больно внутри, чем снаружи, где её начинает целовать тот, о ком она мечтала и грезила, тот, кто подарил ей чудесные полгода, и тот, кто забрал остатки её души, как и она осколки его сердца. Он отошел вмиг, как и приблизился, схватился за волосы в желании вырвать их с корнями, лишь бы вся чепуха прекратилась, а его разум работал от ненависти, а не от любви к этой девице, которая, наверняка, иллюзия его затуманенного алкоголем рассудка. Его мысли были забыты словами этого ублюдка, которого он ненавидел беспричинно, но который раскрыл ему глаза на мелкие сходства между Еленой и Элен. И будь он проклят, Сальваторе рад был не знать, что эта шавка ошивалась возле него и крутила хвостом при виде второй суки. Деймон поднял глаза на прижавшуюся к стенке Пирс, в глазах которой не было и намека на нежность, лишь необузданная ярость, как и в его глубоких синих омутах. С рычанием он скинул все близстоящие предметы, опрокинул с силой дубовый полукруглый стол, пнул от себя комод и кинул в стену вазу, купленную той самой второй сукой. Руки нещадно болели от ударов по стене, с которой посыпалась штукатурка, а сердце колотилось словно его накачали адреналином. Ярость полыхала, шум в голове не прекращался, а глаза всё ещё видели перед собой Пирс. Маленькую, бушующую внутри себя, резкую и лживую девочку, которую он давно хочет прижать к стене и из которой хочет высосать остатки любви, чтобы навсегда прекратить эти муки. Его глаза бегали от одного предмета к другому, руки начинали трястись, а вена лбу, как и на шее, набухла и заметно двигалась. Елена медленно сделала шаг вперед, а затем ещё один, сокращая расстояние между собой и мужчиной до минимума, делая короткие вдохи, чтобы не сойти с ума от его аромата, перемешанного с её любимым одеколоном. Деймон для неё, как ядерная смесь всего наилучшего, нигде такое не найти, и она бы возвращалась к нему каждый раз, если бы не принципы и бушующая фобия внутри. Остался один маленький шаг до него, но её ладонь внезапно накрыла его щетинистую щеку быстрее, чем она успела дойти, а затем Елена отшатнулась от мужчины, как от взрывоопасного химического реактора. В карих глазах внезапно появилась боль и печаль, весь mix внезапных ощущений. Щека горела от боли, сердце сжалось из-за страха, а губа затряслась от накатившей обиды. — Не прикасайся ко мне. Никогда. Не имеешь права больше.***
Она не помнила многих вещей, но самым важны был момент, когда Деймон произнес его, её старое имя с давних времен. Имя, словно проклятие. И как же она хотела унять дрожь в руках, теле, в голосе, но не могла, ведь антидепрессанты закончились. В дождь без зонта ей нечего делать было на улице, а едва ли отросшие волосы попадали в глаза. Она не ожидала, что случится такое, но крик дошел до неё после удара: — Машина! Девушка! Не помнила она больше ничего, но видела, как красивая темнота подходит к ней и мягко ласкает кожу. Кажется, она умирает.