Вместе ко дну

Несколько месяцев назад:

      Небольшой букет идеальных белых роз и терпкий аромат Лакоста — разве не очаровательно?       И к розам прилагалась небольшая коробочка с украшением. Топаз на тоненькой нити из чёрного золота был изыскан и прекрасен, а голубой прекрасно подойдет Керолайн.       Он поднял ладонь и сжал её в кулак, оглядываясь назад, в прошлое. Прошло девять лет. И как всё будет? Вряд ли она его простит, вряд ли ей удастся отпустить пустые года, вряд ли у неё нет никого взамен. А Ник понимает, что это последний шанс, что это решающий шаг, что это цветной момент из серой пленки длиной в девять лет.       Клаус постучал ровно три раза. Ни больше, ни меньше, как положено. Три раза. Столько же он пытался бросить все на утек и побежать за своим счастьем, которое переросло в проблему. Мгновенно. Он не успел тогда и хотел дождаться сейчас, чтобы не было четвертого шанса, чтобы не стучать четыре раза из-за своих мыслей, чтобы не искать счастье, перевоплотившееся в проблему. — Кто это? — голос был совершенно незнаком Нику, если только отдаленно. — Открой дверь, прошу, нам надо поговорить, — тускло отозвался Никлаус, смотря на горшок с погибшими цветами.       Как-то символично, не находите? — Говори оттуда, прошу. — Керолайн, я… помнишь тогда? Девять лет назад, когда здание начало рушиться? — достаточно громко и заманчиво произнес мужчина. В глазах его проявилась некая грусть и печаль, но больше всего было мягкости и влюбленности. Это же Никлаус, многогранный и таинственный мальчик, умеющий лишь забирать, а не давать. Но с Керолайн всё наоборот…       Глаза потускнели вновь, он не нашел слов, чтобы продолжить. Это было трудно, невыносимо и довольно-таки сложно произнести в слух. А сказать надо было, возможно, это последнее хорошее, что помнила Керолайн Джейн о нём. Последний миг из жизни, как считали они:       …губы были солеными, а с щек можно было собирать слезы, перемешанные с кровью. — Никлаус, если мы не вернемся, я хочу, чтобы ты знал…       Её слова с тяжелым вздохом вырывались из уст, сопровождаясь слезами из ярко-голубых глаз, которые ему напоминали светлое небо. Романтично, как она любит. Никлаус знал, что Керолайн превратит такое тяжелое испытание в романтическую драму, что перед смертью она сделает всё, чтобы не бояться принять её. Её слова, словно карамель: тягучие, сладкие и неоспоримо вкусные. На слух, конечно. А глаза-то как сияют… — …я люблю тебя.       Но после этого она ушла, забрав вещи и блеск его зелено-голубых глаз, которые больше не сияли, не показывали эмоции и которые закрыли просмотр его души. Разве он её не потерял? — Керолайн, помнишь, ты мне сказала, что любишь меня. Ты помнишь, а потом испарилась, акцентировав все словом «ошибка». Любовь не ошибка, Керолайн. Ты знаешь и это, сама мне говорила и сама убеждала. Столько доводов, что у меня голова кружилась от этого, — усмехнулся и мягко улыбнулся. — ты тогда огрела меня учебником. И я понял, что лишь на тебя у меня не может быть обид. Я полюбил тебя тогда, когда ты ушла. Я это понял, а изменить не мог, как считал. Но это оправдания всего лишь. Не читал твоих романов, не зависал на «Титанике», «Любовь живет три года», ведь это то, что тебе нравилось, а вспоминать о тебе я не желал и вовсе.       Никлаус впервые принял свою ошибку. — Керолайн, я устал без тебя. Я люблю тебя. — Ник? — мягкий голос раздался из-под двери, а затем показались глаза, полные жалости и непонимания. — мне жаль. — Кажется, будет четвертый стук, а может не судьба? — печально ухмыльнулся Майклсон, хмуря брови и сдерживая ярость внутри.       Может и вправду не судьба? — Ник, прошу, проходи.       Он не отказался, знал, что в таком состоянии не сможет вести автомобиль, что не сможет сдержать ярость и напьется до полусознательного состояния, Никлаус не умел держать ярость, как любовь, не знал ничего о самоконтроле, действовал на эмоциях. Лишь в случае с Керолайн.       Давина мягко отнеслась к своему другу, она была понимающей, чувствительной и одновременно умеренно холодной. Давина во время везде, а её теплые глаза всегда излучали лишь положительное. И ведь повезло тому, кого она любит, а ей повезло.?       Ведь никто не знал, в кого влюбилась эта несносная, понимающая и мягкая девчонка, были догадки, но это абсурд! Давина хорошая девочка и не влюбляется в плохих мальчиков, не принимает в сердце человека с сухим голосом и мерзкими поступками, не имеет ничего общего с взрослым мужчиной. А разве Давина на минуту не хочет быть не собой? Той, которая может влюбиться в плохого мальчика, которая принимает в свое сердце человека с сухим голосом и мерзкими поступками, которая хочет иметь что-то общее с взрослым мужчиной. И той, которая понравится Коулу. — Значит, Керолайн и есть та любовь всей жизни мрачного Никлауса Майклсона? — размеренным голосом произнесла она. — мне Кол рассказывал. — Я и не сомневался в этом. Тот любитель почесать языком, — вздохнул блондин и присел на стул, упираясь взглядом в детские смеси и парочку коробок сухого корма. — кажется, Кер стала кошатницей. — Маус один.       Его пробрал смех. Такой легкий и заливистый. — Интересная кличка. А знаешь в чью честь? — Мышонка с канала Дисней? Марципан смотрит, и мисс Форбс назвала так, наверно, — задумалась девушка, а затем резко вскочила с места и схватила что-то с тумбочки. — Марципан? — непонимающе проговорил Майклсон.       Может не судьба было сюда придти? Может зря он пришел? Он не фаталист, а почему же думает о судьбе, как о самом главном в его жизни, словно всё по её прихоти? Или просто не хочет признать того, что не дано ему вернуть Керолайн, её любовь и прекрасный цвет её волос?       Запах морского бриза и цитрусовых запомнил Ник навсегда, ведь запахи нельзя из памяти вывести. Как и её небесно-голубые глаза, молочную кожу и карамельные слова. А как же не вспомнить сейчас пышные волосы? Ласковые прикосновения и легкую, уверенную походку? Она запуталась в мыслях его сознания, прикрепилась, словно якорь, да Никлаус и рад тому, что умеет чувствовать, а Сальваторе ему не понять. — Тише, не плачь, — донесся голос Клэр из приоткрытой комнаты.       Он поднялся, чтобы попрощаться, навсегда иль на мгновение? А сколько длится мгновение у Ника? У самой Керолайн? У Давины и Кола? — Давина? — Ник, это… дочь мисс Форбс, — улыбнулась едва шатенка, взяв на ручки двухгодовалую девочку. — Могу я подержать?       Ник осторожно перехватил ребенка из рук первокурсницы. Девочка едва успокоилась и сейчас зевала, открыв свой маленький ротик, высовывая розовенький язычок. Он улыбнулся так лучезарно, что искры вновь появились в его глазах. Хоуп была мила и очаровательна. Пухленькая с маленькими ручками и большими сонными глазками. В её глазах не было ничего, пока что, кроме внимательности. И глаза такие изумрудные, не похожие на глаза Керолайн. Странно… — Как её зовут? — тихо, едва слышно спросил он и осторожно провел по длинным белокурым локонам. — Хоуп.       Кажется, он стал фаталистом, ведь не зря пришел сюда и понял, что надо сделать. В его сердце затеплилась надежда. И больше не надо будет стучать в двери и гоняться за проблемой, ведь она станет его счастьем, которое принесла надежда. Маленькая девочка по имени Хоуп. Его надежда.