Вместе ко дну

      Как-то раз я видела парня лет двадцати пяти. Мельком. Это было начало семестра. Он смотрит свысока, надменно, а его взгляд был потухшим, голос — ломанным, речи — безвкусные, но проникающие в самое сердце. Потом нам сказали, что его зовут Ник. Никлаус Майклсон, третий курс.       Галерея была новым этапом в жизни Ника. Новым, но с отголосками, оттенками прошлого. Небольшая цена за помещение с белыми стенами, кафельным полом и подиумом, а вскоре наполненная красочными картинами, сочными цветами, растениями и минимальным декором. Ник всегда хотел неоновую вывеску, чтобы горела синим.       Галерея открывалась в ночь с восьмого по девятое октября, когда дождь лил протяжно, сигналили на дорогах автомобили и яркая луна светила. Никлаус любил красоту во всех её обличьях и плевал он на хмурые лица девушек в платьях от Prado, что они промокли до нитки, а сами кидали в него заинтересованные взгляды. Ник с холодом улыбался дежурными улыбками, пожимал руки, косился на своего арт-менеджера, а тот увлеченно разговаривал с каким-то парнем из Верхнего Ист-Сайда Чикаго.       Затем взгляд цепляется за особняком стоящую фигуру в конце зала, где висят лишь те картины, что не продаются. Коллекция, выполненная красном, желтом и черном цвете, настолько сочная, пронзительная, жаркая и мрачная, что за одну из «Затмения» дают двадцать тысяч баксов. И был бы Ник ублюдком, то продал бы все сразу же. Но Никлаус романтик, поэтому коллекция просто собирает завистливые взгляды, как и внимание его, старого друга. — Сальватор, — ухмыльнулся Майклсон, не спеша подавать руку Деймону. — Никлаус, — в тон ему ответил Деймон, не отводя взгляд от девушки, горящей в красном, словно пламя, цвете, окутанной простыней и застенчиво отводящей взгляд. И был бы он дураком, не узнав в девушке её — Кэролайн. — Впечатляет. — Благодарю, — пожимает плечами он, подзывая официанта, — вина? — Ты помнишь, что мне виски приятнее, — хмыкает друг, скрывая замешательство, — почему она? — Я до сих пор слышу её голос, Деймон, — хрипло отзывается Ник, вглядываясь также, как и Сальватор, в картину, — такой нежный, мелодичный, громкий, что тишину ночи хлещет, как кнутом. Я до сих пор помню цвет её глаз, вкус губ, ритм сердца, оттенок волос, наивность натуры, шарм души, восторг, красоту, изящность. Я всё помню и как бы ни желал, не могу забыть её имя.       Деймон знает, сколько лет прошло, сколько лил дождь в эту ночь, сколько минут не сияла луна, но он не имеет понятия, сколько времени потребовалось Никлаусу влюбиться в глупую, наивную, звездную малышку из провинции по имени Кэролайн, а Ник не знает, когда Роуз получила место Елены в сердце Сальваторе. Не знает потому, что её место останется пустым всегда, а Роза — напоминание о том, что он когда-то любил и мог полюбить. — Ты помнишь её голос? — спрашивает Никлаус, заставая Деймона врасплох.       Конечно, он помнил ту, что вызывала улыбку на лице холодного мальчишки Деймона Сальваторе. Помнил, вспоминал, просыпался с осознанием того, что её нет рядом, что её нет нигде, куда он приходил, где он был. В доме было холодно, хотя Роуз и согревала его. В спальне шторы всегда закрывают плотно окна, хотя Роуз открывает их, но Сальватор закрывает плотно окна, не позволяя солнцу или луне проникнуть светом в спальню. Конечно, он помнил и её голос, и цвет её глаз, и оттенок её волос, и ритм сердца.       Помнил, но это уже не вызывает в нём сокрушительного отчаяния, агонии, боли, как в Никлаусе. — Как же я могу забыть её, Ник? Он мне снился. — Как справился? — хрипло отозвался Майклсон, всматриваясь в тонкие линии простыни на полотне, где лишь красный, тускло-желтый и мрачно-черный цвета. — Я не вижу снов — это помогает. — И всё? — Роуз.       Никлаус хмыкнул и ухмыльнулся вновь, как при встрече. Конечно, Роуз, как же без той женщины, что взбудоражила кровь мальчишки с холодным сердцем где-то в начале двухтысячных, что не показала, как любить в ответ, что забрала светлое из мрачного Деймона.       Он её заметил лишь потом, когда Сальватор ушел поговорить с его арт-менеджером, которого зовут просто Тео. Статная, изящная, дорогая. Больше Никлаус ничего не прочел в подтексте, ничего не увидел в её глазах, ничего не счел из её слов с другими девушками на приеме. Роуз была просто Роуз. Обворожительная? Наверное, ей пошел бы зеленый, едкий, как плющ. Или это лишь его субъективное мнение?       Она подошла к нему с поцелуем в губы, чутким и сухим, словно знает его всю жизнь, знает его суть, словно в этом поцелуе передает всю заботу и всю нежность, на которые способна. Скорее всего, лишь он замечает, как изменяется взгляд его старого друга.       Никлаус понимает, что не ему судить её, и, ставя на поднос бокал с недопитым вином, разворачивается к выходу из галереи, где протяжно воет ветер, падает громко дождь и тускло светит октябрьская луна.       Тогда я поняла, что он может любить сильно. Но не умеет.