Wordless

Olafur Arnalds – Lost Song

      Когда жизнь становится серой и обыденной, создаётся ощущение, будто тебя вовсе не существует в этом мире, не так ли? Просто в душе закладывается чувство некой отчуждённости от окружающей тебя действительности. Постоянные терзания на подсознательном уровне, угнетающие мысли, события, да даже люди. И рядом с тобой уже всё не то. Место, окружение, работа.       Общение с окружающими опускается до формальных бесед вида «Эй, привет? Как ты? Как жизнь? Ясно. Мне пора. Извини», если и вообще имеется. Смысла в них кот наплакал. Да и видимо кот этот, по сути, есть — я. Не люблю много говорить и в свои слова всю душу вкладывать. Зачем? Это ведь так глупо. Слова — лишь мимолетные звуки, которые сказаны и тот час же развеяны в воздухе. Они забываются. Вот они есть, а вот и нет. И кто докажет, что они вообще существовали? Никто. И мне уже, грубо говоря, наплевать на это. Люди никогда не являлись неотъемлемой частью моей жизни, а я и не стремился быть среди них авторитетом или что-то вроде того.       Забавно, но мне всё больше кажется, что я не прижился в этом мире. Моя жизнь напоминает слежку за посторонним человеком, чем мою... собственную жизнь. Всё похоже на игру, за которой я наблюдаю безотрывно. Всегда разной и непонятной, но такой привычно мрачной и бессознательной. Люди зовут подобное неопределённое состояние по-разному. Для кого-то это свобода, для кого-то это одиночество, а для меня это заключение в выдуманном мире «в рамках законов и морали».       С каждым днём во мне всё больше и больше растёт равнодушие ко всему. Уже неохотно выходить на улицу, выгуливать собаку, навещать родных, ходить на работу или куда-то ещё. Да и работу эту бы я уже давно забросил, если бы не отсутствие огромного количества денег на банковском счету и собственной квартиры. Забыл отметить, у меня ещё и кредит за плечами, а если быть точнее, то даже... три. Чёрт знает, что за жизнь такая...       Правда... я не могу уволиться с этой работы ещё по одной причине. По одной странной, но весомой причине. Ребёнок. Один ребёнок, который так запал мне в душу. Луч света в моём бескрайнем мраке.       И если уж и говорить о нём, то речь будет долгой и довольно печальной.       Меня зовут Койю. Я сотрудник детского пансионата для детей-сирот с ограниченными возможностями. Здесь я работаю преподавателем изобразительного искусства в классе для немых и глухонемых детей. Профессионально, к сожалению, не обучаю и никогда не обучал. Я занимаюсь формированием зрительного восприятия окружающего мира у детей с общим недоразвитием речи по системе коррекционной работы учителя-логопеда. Окончил я педагогический институт факультет психологии, но так и не стал тем, кем планировал быть поначалу.       Хотя признаюсь, что стать психологом я тоже никогда не желал. Я – писатель по своей тонкой натуре. Драматург, если быть точнее. Вот оно моё призвание. Но судьба сложилась так, что я должен писать свои работы в стол и в своё свободное от работы время, никак иначе.       Когда я только пришёл устраиваться на работу в это заведение, а это было лет шесть тому назад, то я даже и не подозревал, что задержусь здесь так надолго. Как говорится, был молод и наивен. Мне тогда было почти двадцать четыре, и я только закончил магистратуру. Надеялся, что поработаю год, наберусь опыта в работе с детьми, а потом уже устроюсь где-нибудь в другом месте, более престижном и высокооплачиваемом. И да, уже по специальности. Мечтал, что после этого смогу перебраться из Канагавы куда-нибудь... В Осаку, например. Или даже в Токио.       Одним словом, я был мечтателем. Мечтателем... полным сил, желаний и амбиций. Возможно, всё желаемое и произошло бы, не сотвори я роковую ошибку своей молодости, из-за которой серьёзно поссорился со своей семьёй, за что родители полностью лишили меня наследства. Конечно, позже я поумнел, осознал всё и помирился с ними... Через три года, за которые у меня накопилась куча проблем, долгов и кредитов. Помирился, но даже это событие не изменило их мнение по поводу наследства и их поддержки. У нас стали натянутые отношения. И я не виню их в этом, заслужил.       Во многом на моё решение помириться с семьёй повлияла моя работа. Когда я устроился на неё, то осознал, что такое «предательство», а самое главное, что такое... истинное одиночество. Знаете, это не то, чем сейчас «страдают» нынешние подростки, заставляя серьёзно переживать своих родителей и не то, от чего «мучаются» влюблённые молодые и в возрасте люди, бросая свою жизнь на произвол судьбы посредством пьянства, истязания собственного тела и так далее... А настоящее одиночество.       Когда ты, будучи обделённым чем-то жизненно необходимым и нуждающимся в помощи и поддержке, один. У тебя нет ни семьи, ни друзей, никого. Ты словно птенчик с поломанными крыльями, который выпал из своего гнезда не по случайности, а по воле матери, которая узнала, что ты «не такой».       «Не такой»... Этим ярлыком одаривают всех тех, кто чем-то обделён. И неважно, чем именно. Будь это какой-то внешний параметр или что-то материального характера — не имеет значения. Просто обделённый.       Какой же он всё-таки этот «не такой» человек? Вопрос, который невольно возникал в голове каждый раз, когда моя нога ступала за дверь пансиона, когда я возвращался домой и ложился в свою постель, когда заводил машину и снова ехал на работу. «Не такой»... Это тот, кто не по своей воле, а по воле господа Бога или других неведанных нам высших сил, не слышит утреннего пения птиц, тот, кто, открывая глаза, видит лишь пустоту, чёрную и бескрайнюю, тот, кто открывая рот, не может произнести ни звука.       «Не такой» просто, потому что отличаешься от всех. «Не такой», потому что без семьи и близких людей, а под опекой каких-то педагогов и воспитателей, по сути, незнакомцев. «Не такой», потому что, несмотря на всё это, радуешься тому, что ты просто существуешь.       Да, для меня было так удивительно, когда ребёнок, который никогда не видывал света, улыбался тому, что кто-то взял его на руки, покружил ли, заключил в объятия — неважно. Простой контакт, обычное прикосновение... уже делали его счастливым. Или когда малыш, который не сказал за всю жизнь ни единого слова, радовался тому, что к нему пришли в гости дети из образовательных учреждений. Можно ли представить более искреннего проявления светлых чувств? Мне, спустя годы работы в пансионе, такие истории можно продолжать бесконечно.       Признаться честно, в глубине души это всё неимоверно терзало моё сердце. Наверное, больше от тоски и разочарования в самом себе, ведь каждый раз, возвращаясь домой после работы, я признавал, что являюсь той самой тряпкой, которая имея всё, что нужно для полного счастья, ноет по любому поводу, даже, если весомого-то и нет...       Только вот жизнь не стоит на месте и все мы пересматривает в одно мгновение взгляды на неё, дай нам только повод. Как тогда, шесть лет тому назад, когда я только устроился в детский пансион для детей с ограниченными возможностями. В один из дней я познакомился с одним ребёнком, который перевернул не только все мои взгляды на жизнь, но и саму её.       Сидя у окна на подоконнике в приёмной, он что-то увлечённо рисовал в своём альбоме, а я относил учебный план на полугодие директору пансиона. В приёмной не оказалось секретаря, а в кабинете не было и директора. Мальчику было тогда десять лет. Когда я зашёл, то он видимо на меня никакого внимания не обратил, из-за этого и испугался, когда я подошёл к нему, и, откинув тонкую белую занавеску, коснулся его худенького плеча. Он был достаточно хрупкого и очень миниатюрного телосложения для своего возраста, в длинной белой футболке с Микки Маусом и в синих свободных штанах. Со светлой, даже скорее бледной кожей, и с двумя милыми родинками на лице, которые сразу же бросились мне в глаза: одна чуть ниже уголка левого глаза, а вторая на краю подбородка. Он смотрел на меня удивлённым взглядом, и я также подметил в этот момент, что глаза у малыша были светлого оливково-коричневого цвета, блестящие и полные какой-то невероятной притягательности. Ещё на нём были надеты незаурядные очки с чёрной оправой. Плохо видит, но раз рисует на метровом расстоянии от листа в очках, то значит, что близорукость и видимо, что приличная. По толщине стекла можно считать, что минус пять у него точно уже есть. Русые, слегка вьющиеся волосы, чуть доходили до его плеч. Он не был похож на японца, но, тем не менее, им он и являлся.       На вопрос «Как тебя зовут?» он мне не ответил. На тот момент мне показалось, что он меня либо стесняется, либо испугался или просто не захотел отвечать. Для детей в пансионе такая реакция вполне естественна, у большинства ребят проблемы с социальной адаптацией. В тот момент я не догадывался, что передо мной немой мальчик, ведь я работал лишь месяц и не преподавал рисование в его классе. Мне показалось, что у него проблемы только по части зрения...       ... но я ошибся.       Какое-то время он так и сидел, молча вглядываясь в моё лицо. Брови его были слегка приподняты. Он изучающим взглядом осматривал моё лицо, а затем и руки с журналом и планом. Его глаза были такие…чистые и искренние. У него было нечто схожее с ангелом. Да, именно. Он словно ангел, спустившийся с небес. И как такого ребёнка могли оставить тут?       А потом он, прекратив изучение меня, повернулся и сел в своё первоначальное положение, взял лист бумаги и карандаш, начал что-то быстро писать. Закончив, он прикусил кончик карандаша, и очень вдумчиво перечитывал то, что написал, видимо проверяя, а затем развернулся и отдал лист с карандашом мне. Я слегка удивлённо взял предметы, едва касаясь его тёплых рук, на что он улыбнулся и я этому в ответ.       На листе отчётливыми и ровными иероглифами было написано: «Меня зовут Таканори. А Вас?»       Тогда я и понял в чём, собственно, дело.       Несложно было догадаться, что раз он ответил на заданный вслух вопрос, то, соответственно, он — слышащий. Отсюда можно было смело делать вывод, что у него дефект либо горла, либо голосовых связок (может даже и их полное отсутствие). Причиной этого иногда являются проблемы с центральной нервной системой, которая контролирует дыхание, движения губ и языка. Также немота может возникнуть в результате генетического расстройства, из-за врожденного дефекта, болезни матери в последний триместр беременности и травмы плода. Но это, если врождённая немота, что я точно знать не мог.       Помню, как облокотился о стенку подле окна с ребёнком и быстро написал ответ, не так аккуратно как мальчик, но всё же. Когда я протянул ему этот лист, он незамедлительно взял его и вдумчиво рассматривал текст, будто кроме «Рад знакомству, Таканори. Такашима Койю.», там было написано ещё много чего. Я написал своё имя хираганой, так как не был уверен в его возрасте, навыках чтения, но в скобочках поблизости всё же написал и канджи. Его лицо по неизвестной причине озарила улыбка, он снова начал что-то медленно и аккуратно писать.       Мы просидели так вдвоём около получаса, общаясь о том, что только приходило нам в голову. Таканори оказался очень любознательным мальчиком. Я старался отвечать на его вопросы вслух, чтобы не тратить бумагу ребёнка, и по его реакциям понял, что не зря. Он понимает устную речь и очень хорошо. И вполне неплохо владеет письмом и чтением, что для ребёнка его возраста с имеющимися... особенностями, очень впечатляюще.       После каждого полученного от меня ответа мальчик улыбался и, порою, даже заливался немым смехом. Я, наверное, в тот момент выглядел совсем не как учитель, а как глупый мальчишка. Взрослый мужчина испытывал невероятные чувства от общения с обычным ребёнком из пансионата... Удивительно, но это факт. Мне казалось, что в тот момент я обрёл что-то очень-очень важное, что давно потерял.       Наша переписка бы длилась дольше, если бы не вошедшая в помещение секретарша, которую я уже успел потерять. Она, извинившись, оповестила меня о том, что директор после совещания скоро будет у себя в кабинете, а пока я могу сходить в столовую, чтобы пообедать. Девушка повернулась к Таканори, напомнив ему, что уже пора в свою комнату. Близился вечер, нужно было готовиться ко сну. Он здесь ранний.       Помню взгляд мальчика в этот момент, как сейчас. На этих словах Иизуми он заметно изменился в лице, понурил голову и отвернулся, уткнув свой взор в окно, во двор пансиона, где находилась детская игровая площадка, усыпанная жёлтыми опавшими листьями. Девушка подошла к нему в тот момент и, обняв со спины, тихо сказала, что он может прийти сюда ещё и завтра, а альбом и карандаши он может забрать себе. А я просто стоял и молча наблюдал за этим. Немного погодя, Таканори всё-таки повернулся к девушке лицом и, сказав что-то на языке жестов, которым я на тот момент ещё не владел, обернулся в мою сторону.       Изуми-сан кивнула ему в ответ, призадумалась и начала говорить: — Такашима-сан, Вы бы не могли завтра после обеда подойти в приёмную? Таканори-кун очень хотел бы Вас увидеть снова, — её лицо озарила добрая улыбка. — Думаю, что Нишикава-сан не будет против. Во всяком случае, я его сама об этом попрошу. Вы в это время обычно заняты бумагами в учительской, насколько мне известно, но ничего же не случится, если Вы оторвётесь от них на пару минут? — Нет, ничего, — я ободряюще улыбнулся мальчику, который выжидающе смотрел на меня, на что он улыбнулся мне в ответ, неловко закусив губу. — Я подойду обязательно. Спасибо большое. До свидания, — я поклонился ей, дружелюбно кивнув мальчику, развернулся и направился к двери. Уже на выходе я обернулся и помахал рукой ребёнку, а он довольный немного неуверенно поднял ладонь в том же жесте мне в ответ.       Вот как-то так и произошло моё знакомство с мальчиком, который родился и рос с неприятным ярлыком, которое накинуло на него общество. С мальчиком, который озарил мою жизнь светом.       Сейчас, спустя шесть лет со дня нашего знакомства, я и вправду могу сказать, что он другой. Он и вправду «не такой», потому что... стал для меня кем-то большим, чем просто другом.