***
— Он ведь знает? — Знает. — Ты рассказал? — Вадим, иногда я ставлю под сомнение твою логику, как и способность врать. Ты сам знаешь, что я рассказал ему лично, опасаясь, что он узнает это от Глеба. В чем для тебя был смысл этого вопроса, если ты уже нашел ответ в моем разуме? — Было интересно, скажешь ли. К тому же, чтобы ты знал… — Самойлов ненадолго прикрыл глаза, -… в твоей голове черт ногу сломит. И это чудо, что я выудил эту информацию. — Иногда я задумываюсь о том, что телепатия, безусловно, хорошая вещь, но лучше бы она не работала, когда мы… люди, — Шклярский посмотрел на небо, чувствуя медленное, но верное приближение неизбежного обращения. — В этом твоя ошибка. Эдмунд, мы остаемся людьми в любом состоянии. Даже с клыками и яростным голодом, мы все еще люди со своими человеческими качествами, а так же, хоть и относительным, но контролем ситуации. Скоро ты сам это поймешь, — с горькой усмешкой сказал Вадим. Даже если бы Маэстро хотел ответить, он бы уже не смог. У обоих вампиров почти синхронно начали удлиняться зубы, вызывая достаточно неприятные ощущения в деснах.***
— Чего такие грустные? Не настроены на веселье сегодня? — наконец спросил Виталий после трех минут пристального молчаливого разглядывания хмурых лиц Глеба и Марата. — Если ты считаешь убийства весельем, это весьма прискорбно, — мрачно отозвался блондин. — Убийства? Умоляю тебя, какие убийства, о чем ты? Истребление этих даже убийством не назовешь. Это как двигающиеся мишени в тире, с той разницей, что мишени могут тебя сожрать. Только Самойлов хотел поправить Дубинина и сказать, что вампиры не едят людей, а выпивают кровь, как электропоезд начал притормаживать. Молчаливый до сих пор Владимир поднялся со своего места и неторопливо направился к выходу из вагона. — В таком наряде ты похож на самого Ван Хеллсинга, — обратил внимание Глеб на длинный кожаный плащ Холстинина. — У тебя есть еще идеи, как пронести кучу холодного и огнестрельного оружия максимально незаметно? — равнодушно ответил тот, заставив сидящего около дверей пассажира нервно покоситься на него и отодвинуться дальше на три сидения. Двери вагона открылись и охотники вышли на станцию, после чего молча поднялись наверх, вышли на улицу. Найти нужное место оказалось несложно: вампиры в большинстве своем собирались в темным дворах или подворотнях. Только Владимир собрался достать карту, как Дубинин остановил его, легким движением опустив его руку и жестом указав на стоящие вдалеке пять темных фигур. Холстинин так же молча достал пистолет и решительным шагом пошел вперед, уже через несколько шагов сделав первый выстрел. Везение или нет, но даже с такого расстояния он попал четко в голову. Раздался короткий пронзительный крик, который тут же стих. Они обратили на себя внимание, завалив одного из компании нечисти, которая тут же очень быстро направилась к охотникам. Марат и Глеб коротко переглянулись, и оба уловили что-то знакомое во взглядах друг друга. Кажется, у них был общий страх. Неуверенно сжимая в ладони короткий серебряный клинок Корчемный по инерции сделал шаг к вампиру, который стремительно приближался к нему, и действовал явно более решительно. Настолько решительно, что блондин не успел предотвратить удар когтями по лицу. Марат отшатнулся и, запутавшись в ногах, упал на колени, чувствуя, как быстро потекла по лицу горячая кровь. К счастью, инстинкт самосохранения в нем за несколько суток не искоренился полностью, и мужчина смог ранить существо, казалось, выиграв немного времени чтобы встать, пока тот снова придет в себя. Обычно это занимало буквально чуть больше секунды, поэтому действовать нужно было быстро. Но все случилось еще быстрее, и гораздо более непредсказуемо, чем можно было ожидать. Раненного в живот вампира с силой оттолкнул в сторону другой. Уже привыкшие к темноте глаза Марата смогли различить даже в совершенно видоизмененном человеке совершенно родного… Возможно, это чудо, что блондин на долю секунды глянул через свое плечо назад и увидел наставленное на вампира дуло пистолета. И снова все случилось в долю секунды. — Нет! Прилив адреналина будто сам подкинул Корчемного на ноги. Мужчина стал прямо перед вампиром, очень близко к нему спиной. Тот замер, будучи в замешательстве настолько, насколько позволяли отголоски здравого разума. — Что?.. — опешивший Холстинин остановился, но рука с оружием даже не дрогнула. — Нет, — глухо повторил Марат, — ты не тронешь его. — Ты из ума выжил? Отойди, иначе я пристрелю тебя, — холодно и резко отрезал Владимир. Блондин не шевельнулся. Он тяжело смотрел в упор на охотника и молчал. А Холстинин дважды повторять не стал. Выстрел. В тот же момент вампир попытался оттолкнуть Марата от себя, но пуля все равно попала в того, засев где-то между ребрами, но ниже сердца. Мгновенное помутнение в глазах и разуме. Боль от падения уже не ощущается, не до нее, когда есть гораздо более мощная и раздирающая, когда кровь пропитывает насквозь футболку, а душа еще не покинула тело, но уже готова к этому. Второй выстрел не случается, опять же, благодаря чуду. — Не смей! Нет! Ты никого не убьешь! — по-настоящему кричит Глеб, захватывая шею Холстинина и приставляя к ней свой чуть загнутый клинок, — я перережу тебе глотку, если посмеешь! — Боюсь, ты не успеешь, — слишком холодно, будто ничего неординарного не происходит, отвечает гитарист и нажимает на курок. Одновременно с этим лезвие прорезает кожу, не перерезая горло, но заставляя выступить капли крови. Но не слышно звука выстрела. Наконец удивленный до крайностей Холстинин громко ругается на так не вовремя закончившиеся пули и пытается высвободиться из хватки Самойлова, но тот лишь усиливает ее, прорезая кожу на шее клинком еще сильнее. — Володя! — слышен крик Дубинина, который с трудом отделавшись от вампира подбегает к ним и с силой отталкивает Глеба, который, наконец, сдается и отшатывается, уронив клинок. Владимир больше по инерции схватился за шею, но бояться ему было не за что: максимум шрам останется. Но Виталий не знает об этом наверняка, и не говорит, почти шипит: — Если с ним что-то случится, я убью тебя лично! Он берет ситуацию в свои руки. Опасаясь, что рана на горле глубокая, Дубинин тащит Холстинина прочь, почти волочет за собой, пока тот на удивление не может опомниться и позволяет себя увести, хоть голос в сознании не кричит, а скорее орет о том, что дело не закончено. Марат не слышит всего этого. Гул в голове будто переносится в реальный мир, перебивая все возможные звуки и ощущения. Кроме одного. Он чувствует немного жесткое и рваное прикосновение к плечу, наверняка зная, кто это. С трудом приподнимает веки, и сквозь мутную пелену в глазах убеждается в том, что был прав. На удивление получается кривовато улыбнуться. Возможно, это бред. — Ты голоден, Эд… я вижу. А мне уже терять… нечего, — с огромным трудом говорит, почти хрипит блондин. До сих пор зажимающая ранение рука сползает на холодную землю. Кровь начинает течь сильнее. Веки опускаются сами по себе, но тут же глаза распахиваются вновь, будто обретя новые силы. Корчемный чувствует, как его рану сильно зажимают. В следующее мгновение он нечетко видит лицо вампира прямо перед своим. Даже столь мутным взглядом видно: глаза. Они живые. Веки снова опускаются, даже не смотря на то, что мужчина чувствует острую боль в шее, в районе сонной артерии, и он не открывает глаза даже тогда, когда инстинктивно сглатывает что-то вязкое и соленое.***
Марат слышал знакомые голоса. Он чувствовал, что они определенно из реальности. Значит жив. Но просыпаться пока нет желания. Правда, сон оставляет против желания. — Ты знал, что так будет. Но не сказал мне. Ты даже спрятал эту информацию в своей голове, настолько искусно, что я не смог достать ее, — Шклярский был непривычно близок к тому, чтобы сорваться, упустить свое хладнокровие, и это было слышно по его голосу, наполненному фальшивым спокойствием. — Эдмунд, достучись до своего разума, меня пугает такое поведение. Ты осведомлен о том, что-то, что я вижу, видения, сны, назови это, как угодно… то будущее, что я вижу, неизменно, и что итог всегда один. Если бы ты узнал, то пытался бы предотвратить это, просто судьбу перевернуть с ног на голову! Хочешь, я тебе секрет открою? Ничего бы не вышло! Стало бы только хуже! — в отличие от Маэстро Вадим повышал голос, в котором сквозила сталь, хоть и не кричал. — Вадь, не кричи, голова болит, — попросил младший Самойлов, который до сих пор почти не подавал голоса, — Эдмунд, может разбудишь его? — Он и не спит уже, — заметно успокоившись, хотя все еще пребывая немного на взводе, ответил Шклярский. — Неужели так палюсь? — пробормотал Марат, открыв глаза и с удивлением отметив для себя, что никто не смотрит на него, только Глеб метнул короткий взгляд в его сторону. Нет, я просто чувствую, что ты не спишь. Блондин решил, что, видимо, бредит. Голос звучал будто в голове, никак не проявляя себя во внешнем мире. Нет, не вставай, лежи спокойно. Корчемного будто пригвоздило к дивану. Голос в голове точно угадал момент, когда мужчина собирался встать. Все же пошевелившись, он почувствовал острую боль в груди и поморщился. — Марат, я же сказал не вставать. Ты ведь не хочешь, чтобы рана открылась? — Шклярский наконец развернулся к своему бас-гитаристу, сложив руки и чуть наклонив голову набок. — Ты не говорил ничего, — такой шок, как в голосе блондина, редко услышишь. — Вы можете оставить нас на какое-то время? — попросил Эдмунд братьев. Те лишь синхронно кивнули и вышли из комнаты, тихо прикрыв дверь. — Мне нужно объяснять, что произошло? — задал вопрос Шклярский. — Я не смог бы выжить после такого ранения и кровопотери. Плюс, голос в голове… вампиры ведь телепаты, так? — Так. Могут общаться с теми, кто их сделал такими, или с теми, кого они сами обратили. Так легче контактировать во время охоты, — Маэстро медленно кивнул, смотря в упор на Корчемного. — Что же… полагаю, меня можно поздравить с новым образом жизни? — мужчина вымученно улыбнулся. Только Эдмунду было не смешно. Он отвел взгляд, сделав вид, что с интересом разглядывает репродукцию картины на стене, название которой не вспомнил бы сейчас при всем желании. — Я повел себя, как настоящий эгоист, — заговорил он после нескольких долгих секунд молчания, — я понимал, что ты не хочешь этого. Что это абсурдно. И что крепко привязываю тебя к себе против твоей воли, потому что я так хотел, потому что не видел иного способа удовлетворить свое желание быть с тобой еще какое-то время. И потому что страшно не хотел твоей смерти по моей вине. Я думал, что в таком случае меня убьет моя совесть, но получилось так, что сейчас она все равно… — Пожирает тебя изнутри. Шклярский снова перевел взгляд на Марата, с удивлением отметив для себя, как быстро тот понял принцип телепатии. Маэстро сел на пуф рядом с диваном, не отрывая взгляда от блондина. — Ты винишь себя. Но в чем? Я, можно сказать, жив, и мне не важно, какую я буду проживать жизнь, если я буду ее проживать… рядом с тобой. Ведь нас теперь сложно разорвать? — Достаточно. — Класс, — ускоренная регенерация давала о себе знать. Даже сейчас было заметно легче, и Корчемный смог улыбнуться уже куда более привычной для него улыбкой. Рана под бинтами так же заживала достаточно быстро, и, вероятно, затянется совсем через несколько часов. Эдмунд аккуратно взял ладонь Марата и поднес ее к своим губам, прикрыв глаза. Ярчайшие эмоции делились и, в то же время, удваивались, переходя через два сердца.***
— Вадик, — обратил на себя внимание брата младший Самойлов, сделав глоток чая. — Да? — Он чуть не умер для него. А ты… — Глеб на несколько секунд замолчал, рассматривая плавающие в чашке чайные листочки и осмысливая всю серьезность своего вопроса, — умер бы за меня? Вадим молчал с пять секунд, переваривая действительно серьезный вопрос брата. — И сам бы умер, и убил бы любого, кто покусится на тебя, — наконец ответил старший, смотря в упор на брата, — а ты? — Я бы мир за тебя уничтожил, — очень тихо, почти шепотом сказал Глеб, касаясь кончиками пальцев запястья Вадима.