— Мама заставила меня переехать с ней сюда еще в конце девяностых. Мне было всего пять лет. Я не хотел этого делать. Мне кажется, мама тоже не особо горела желанием. Просто... кому-то же нужно было заселять этот городишко. Вот власти и «обратились» к бедным слоям населения, хотя я нас туда не отнес бы никогда...
— Я Луи, мне шестнадцать. Так он представился, а потом замолчал. Он не отвечал на мои вопросы — только улыбался.
— Конечно, все пошло не так, как я хотел. Но мне нравилось это. Да, я сделал ошибку, но она моя. А это значит, что она должна была произойти. Я должен был сделать ее, чтобы потом, в будущем, исправиться. Это какой-то закон, я думаю. Хотя, наверное, я просто все это выдумал.<i>
<i>— После встречи с Луи все коллеги странно на меня смотрели. Я чувствовал, как они смеялись у меня за спиной, но я не понимал причины. Просто у меня странные коллеги, вот и все.
— А Лиам спрашивал именно о том, о чем я думал. Просто он не стал конкретизировать. Или он все понял по моему долгому молчанию. Или не понял. Я запутывался во всем все больше.
— А день закончился тем, что Лиам ушел, сославшись на то, что у него дома мама осталась одна и ему нужно за ней ухаживать. Кажется, потом я его не видел. Или не хотел видеть. Просто... все слишком просто...
— Когда-то я был счастлив, а потом [кривая ухмылка украсила лицо]… а потом мы с мамой попали в Централию. Можно сказать, моя жизнь пошла под откос с самого детства, когда власть определила нашу семью в «семьи, которые обязаны заселить этот ужасный город».
— А как проявляется страх у вас? Вы чувствуете, что у вас отнимаются конечности, что останавливается сердце? Или вы никогда не чувствовали страха? Тогда это плохо. Я вот думал тогда, что умру или, в лучшем случае, меня просто посадят. Только что-то пошло не так.
— А она умерла… Вот так неожиданно и не в то время. Я не был готов к такому удару. Я потом просто боялся жить. Боялся, что скоро все забуду, что не вспомню ее улыбки. Но она приходила ко мне во сне. Это так страшно. Она пела мне колыбельные и говорила, что все будет хорошо. И ей верил, да.
— А нас впереди ожидали не просто передряги. Я бы сказал: мы каждый раз переживали мини-Апокалипсисы. И мне не было страшно, просто весь мой страх разъело адреналином. Это ведь так круто — делать что-то плохое!
— Убегать от самого себя считается трусостью? Потому что иногда я очень боюсь себя и пытаюсь спрятаться от всего себя. Но мне кажется, что это неправильно. А мама говорила, что это просто детские проблемы. Но сейчас я уже не ребенок.
— А после его слов мне стало как-то страшно. Вдруг он был прав? Возможно, я просто сходил с ума из-за тех таблеток, что пил, и представил просто себе всех этих чудных парней. Но есть же шанс, что они были? Но не в моей фантазии — в моей голове?
— Когда сходишь с ума, необходимо, чтобы кто-то был рядом. А мои новые «друзья» не появлялись около недели. Мне было страшно выходить на улицу, приходить на работу, включать телевизор/радио. Я вдруг заперся в себе и не мог отличить реальность от своих мыслей.
— Да, я хотел перерезать им всем горла, чтобы они больше никогда не насмехались надо мной. Я по-честному пытался держать себя в руках. Я даже вспоминал и повторял слова мамы, что «всем, кто тебя обижает, будет в сто раз хуже». И в голове всегда всплывал образ Зейна, когда он убивал ту юную девушку. И из-за этого я хотел перерезать им всем глотки. Но я держался.
— Почему это происходит со мной? Я в чем-то провинился? Или это меня так не любит город, из которого я хочу сбежать? Или это просто испытания для меня? Нет, [ядовитый смех вырывается из глотки] я не сумасшедший! Этого быть не может! Я просто слишком нервничаю.
— Иногда я не понимаю, что привело меня к той мысли. Я начинаю пугаться окружающих и самого себя. Часто закрываюсь в комнате, пытаясь не слушать собственных мыслей. Но они окружают меня.
— Даже Луи, будучи совсем еще ребенком, пугал меня. Я боялся что-либо сказать/сделать не так; я боялся посмотреть неправильно в его сторону, потому, зная себя, он мог напугаться или даже убежать. Если, конечно, мое предположение оправдается.
— Наверное, я поддался панике, идеям Зейна, нахальству Найла, умиротворенности Лиама и ребячеству Луи. Я просто не мог с собой ничего поделать — горячая ненависть к Клаусу Фиволи разгоралась все сильнее у меня внутри. Я хотел… правда, очень хотел совладать с собой, но вся эта суматоха… Она, кажется, разрушала меня.
— А вы бы поверили в то, что я убил человека? Вот и я до последнего отрицал это. Мне казалось, что это все — страшный сон. Я и до сих пор верю в это. Знаете, так жить удобнее — все оплошности просто скидываешь на сон.
— И звонил мой босс на телефон Мистера Фиволи. Когда мне было страшно больше всего — когда я понял, что убийца, или когда босс спросил, где Фиволи? Кажется, мое сердце начало останавливаться еще с того момента, когда я встретил Луи.
— Наверное, эта авария — второе событие по количеству слез, мыслей о смерти и страху. После смерти мамы идет. Практически вровень. И я думал, что сейчас я точно увижусь с ней. Но, как оказалось, что-то пошло по-другому.
— А дальше — хуже. Сумасшедшее мышление этого парня сводило с ума и меня. Мне даже казалось, что все так и должно быть.
— Я боялся каждого шороха, каждого вдоха, каждого взгляда этой девушки, что спасла меня. Да, я был обязан ей за это, но у меня были совершенно другие чувства и мысли по отношению к этой странной особе. Возможно, я хотел избавиться от свидетеля?
— Что меня пугало больше всего? Наверное, мысли о том, что я могу влюбиться в эту глупышку. Это действительно страшно, потому что я, вероятно, знаю, что ее ждет в скором времени.
— Почему? Почему я? Я что-то делал не так? В чем была моя ошибка? Почему эти четыре парня выбрали меня? [парень переходит на крик и плач] Я ведь не убийца! Я не был им… Мне приходилось, приходилось делать все, что говорят парни. Почему же я слушала их? Да просто потому, что не осознавал все происходящее. Просто считал, что это единственный выход — слушать и делать то, что мне говорят. И я сделал [глупо смеется, пытаясь что-то вспомнить], что мне было велено. Это так глупо! Мама бы никогда не оценила эти поступки. Хотя, что мне сейчас ее слова или мнение? Она бросила меня, понимаешь? Оставила гнить в этом городе, как будто у меня нет права выбора. И его не было. Все, что мне оставалось — доживать в этом чертовом месте последние месяцы, годы. Что мне еще оставалось, когда появились [неразборчиво]. Испортило ли мне это жизнь?..
— Я открываю глаза и чувствую ужасную боль в голове. Куда я попал? Почему вокруг меня эти странные люди? Что я опять сделал?
— У меня не осталось сил. Я не знаю, что мне делать. Они говорят убить ее. И… я боюсь… боюсь, что в скором времени сделаю это.
— Я сделал это. Сделал… И, честно говоря, ни капли сожаления во мне не было. Немного страха, да, но я потом чувствовал волну наслаждения от того, что сделал. И это пугает меня больше всего.
— Надо продолжать. И я сделаю это. Пора открывать охоту, не правда ли?
— Вам действительно интересно, понравилось мне убивать или нет? Лично мне очень понравилось, а как остальным — не знаю. Они все такие мерзкие. У меня в голове была только одна мысль на протяжении всего времени: как можно быстрее расправиться с ними. Но мне приходилось ждать… черт, эти подонки каждый раз оказывались нужными!
— Я просто убил его, а потом вернулся в домик и уснул. Я не помню и половины событий, которые происходили потом. Я просто жил там. Наверное…
—Когда я наконец понял, что сделал, у меня началась паника: а вдруг меня найдут копы и посадят? Я хотел убежать, но они… они заставили меня остаться. Я начал придумывать план ограбления, которым собирался заняться еще очень давно. Это действительно успокаивало меня.
—Я плакал. Плакал потому, что понимал — у меня ничего не выйдет. Меня просто-напросто убьют. Я сделал столько порезов на себе от нервов, поэтому сразу выбросил нож. Мне было ужасно больно. И соленые слезы, которые я глотал, сжигали все внутри меня. Я не знал, как мне остановиться. Мне нужно было действовать…
— Я убил копа, и пальцы сдавили мне горло.
— Я убил копа, и пальцы сдавили мне горло. Меня вырвало прямо на него. Я видел, как кричала его жена, как пыталась выбежать к своему любимому и как ее останавливали другие мужчины. Я почувствовал себя монстром. Монстром, которому сдавили горло в предсмертном хрипе.
— Мне кажется, именно тогда я начал сходить с ума. Мы ведь убили ее! Почему она тогда оказалась в банке? Кто-то из нас совершил ошибку… Он должен был поплатиться. Я должен был ответить ему за смерть ни в чем не повинных людей. Я должен был убить их.
— С каждым днем мне было все тяжелее — мне казалось, что во мне чего-то не хватает. Это пугало. Я убегал от самого себя, пытаясь найти те недостающие кусочки пазла, даже не догадываясь, что они находятся внутри…
— Мне было трудно, ведь я не понимал, кто эти люди, хотя они казались мне такими родными, такими своими. Мне казалось, что я видел в каждом из них частичку себя, частичку того пазла, который искал.
— Я бежал так далеко, как только мог. Мне казалось моментами, что я теряюсь сознание. А когда открывал глаза, оказывался совершенно в другом месте. Я боялся «того» себя. Боялся, что он придет за мной. Боялся...
— Я не хотел иметь ничего общего с прошлой жизнью, но она все быстрее и быстрее, кажется, настигала меня. Я пытался убежать от нее, честно! Поначалу... Затем мне стало интересно, кто все эти люди из списка. Затем я начал искать по ним информацию. Мне казалось, что у меня получится. Мне нужно было выяснить, кто они и кто из них еще остался жив. Но с другой стороны я ощущал, что все ответы прямо у меня перед носом. [Он прерывается, разрываясь в жутком кашле, смешанном со смехом. Выплевывает кусочки мокроты и со звериной улыбкой смотрит на собеседника. Они оба знают ответы, но продолжают играть в эту глупую игру. Кто победит?] Глупо, не так ли?
— Расскажи мне про них, Гарри?— Один из них сгорел. Совершенно не случайно [Кашель снова сдавливает горло, и он прерывается на несколько минут, приходя в себя]. Это была месть чистой воды. На самом деле, я был безумно счастлив, когда наблюдал за этой картиной.
— Второго я убил сам. Он так страдал от всего! Я не мог смотреть на него. Еще... смерть Луи добила его. Я всего лишь помог ему.
— Луи... Он был так молод. Я не знаю, за что его наградили этой способностью... этим рьяным желанием избавить каждого из нас от боли. И он единственный, о ком я точно знаю, что он мертв.
— Оставалось двое. И кто-то из них умер от наркотиков. Так глупо! А ведь я до сих пор не знаю, кто остался в живых. Кто этот счастливчик?
— Теперь ты полноценный — целостный Гарри. Я думаю, нет больше никого, кроме тебя, понимаешь?— Вы называете меня Гарри, хотя сами сомневаетесь в том, что это именно он? С кем вы сейчас разговариваете? Может, это и Гарри. Или Лиам, Зейн, Найл! Кто?
— Я когда-нибудь заживу нормальной жизнью, доктор?
— Безусловно.— Но кто же это «я»? Я сам?.. Или кто-то другой?
— Кто же остался?