Истории из жизни

      Юстиэль кубарем выкатился из портала. Коврик в прихожей слегка смягчил падение и был тотчас вымазан кровью. Целитель влетел в комод, едва не опрокинув того на себя. Окровавленные когти на перчатке бессильно проскребли деревяшку, оставив четыре розоватые царапины. И только тогда мужчина дал волю эмоциям, выплеснув их глухим рыком. Громко затрещала лампа под потолком, грозясь лопнуть и осыпаться даэву на голову.       Юстиэль медленно выдохнул и прикрыл глаза. Левая ладонь снова сползла на раненый бок, хотя кровоточили и все остальные порезы, оставленные кинжалом Аскольда. Но этот ныл сильнее всего.       Однако всё меркло на фоне безысходности, охватившей целителя. Родной сын отвернулся от него, встав на защиту асмодианина. Медленно истекая кровью и проклиная Корунда, Юстиэль не моргая смотрел куда-то в одну точку перед собой. Сознание было удивительно ясным, и разум вновь и вновь возвращался к перекошенному гневом и решимостью лицу Аскольда.       Алетейя, нарезавшая круги по комнате, выскочила на шум. Тихо охнув, она бросилась к супругу, на ходу припоминая весь доступный арсенал лекарских заклятий.       — Юстиэль, — позвала целителя Алетейя, не уверенная, впрочем, что тот её слышит. — Что произошло?.. Где Аскольд?       Руки девушки порхали над ранами жреца. Магия была слабой, Тея давно от неё отвыкла, но остановить кровь и стянуть края порезов она могла. Мужчина поймал её ладони и заглянул в глаза.       — Тея… — собственный голос не хотел слушаться, звуча глухо и подавленно. — Аскольд остался в Асмодее.       Фраза прозвучала как приговор. Что-то во взгляде Юстиэля дрогнуло, он зажмурился и запрокинул голову, упираясь затылком в многострадальный комод.       — Он остался с Рыжим, — продолжил целитель. — Это… его рук и кинжала дело.       Юстиэль умолк, делая несколько глубоких вдохов.       — Зачем… зачем я дал ему такое имя?.. Мог ведь быть какой-нибудь Актеон или Адронис и собирать травы в Интердике, — повинно прошептал он, когда отдышался.       Алетейя замолчала, прервав очередное заклятие. Она словно мгновенно постарела на десять лет, так резко выделились сжатые губы с опустившимися вниз уголками, нахмуренный лоб и складка между бровями.       — Ты не виноват, — наконец ровно произнесла целительница, — От судьбы не убежишь. Раз это произошло, значит, так должно было произойти.       Помолчав, она внимательно посмотрела на Юстиэля.       — Можешь подняться? Тебя надо отмыть от крови и наложить повязку. Я не стяну эту рану полностью.       Целитель открыл глаза и опустил взгляд на свой бок, словно только что вспомнил о ране.       — Да, могу, — кивнул Юстиэль и, упираясь спиной в комод, попытался встать. Тело трясло то ли от слабости из-за кровопотери, то ли от переизбытка эмоций, которые целитель душ зачастую был не в состоянии контролировать.       — Могу, — упрямо повторил он, хмурясь, и всё-таки оказался стоящим на ногах. Правда прислоняться к комоду Юстиэль не перестал и сильно сутулился.       — А где… Сольвейг? — вдруг спросил он, вцепившись взглядом в супругу. — Не хочу, чтобы она видела меня таким.       — Забегала днём, отпросилась остаться у подруги ещё на сутки, — поспешила успокоить супруга Тея. Подойдя к нему, она осторожно обхватила его за пояс одной рукой, поддерживая и помогая стоять. — Давай вместе…       Юстиэль оказался довольно тяжёлым, но жрица не подала виду. Только дышала на удивление глубоко и ровно, стараясь не сбить дыхание и не устать раньше времени. Так они дошли до ванной. Церемониться с застежками Алетейя не стала, медлить было нельзя. Потому звеня оторванными заклепками, доспех полетел на пол.       — Моя любимая кольчуга, — заметил Юстиэль, улыбнувшись уголками губ. Без доспехов он показался ещё более сутулым и непривычно худым, как будто вся тяжесть была в металлических кольцах кольчуги. Тело было изрезано как негодный для рисования холст. Алые полосы бороздили руки, плечи, живот и даже бёдра. Аскольд постарался на славу. Да и судя по всему, Юстиэль не особо сопротивлялся.       — Стоять тяжело, — честно признался жрец, придержавшись ладонью за раковину.       — Прости, но ты мне дороже, не хочу, чтоб ты истёк кровью, — сосредоточенно отозвалась Тея. Мысленно ужаснувшись, она торопливо избавила целителя от остатков одежды. — Полезай в ванную, смоем все и пойдем в кровать.       Помогая Юстиэлю, девушка старалась не думать о том, что это все дело рук их сына. Она хотела верить, что в этом виноват рыжий асмодианин, но… До боли знакомым был стиль нанесения ударов.       Целитель кое-как перебрался через бортик ванны, из-за чего порез на левом бедре снова плеснул струйкой крови.       — Пффф… — вздохнул Юстиэль и включил воду, отправляя прохладные капли к себе на голову. Он закрыл глаза и привалился плечом к стене, позволяя прозрачному потоку стекать по голове и телу. Поначалу капли окрашивались насыщенным алым, потом — бледно-розовым, а затем стали практически бесцветными. Кожа от холода покрывалась мелкими мурашками, но от этого становилось не настолько больно. По крайней мере, Юстиэлю так казалось.       — Подожди меня, я быстро, — Тея выскользнула из ванной, чтобы вернуться туда спустя пару минут, вооружённой аптечкой. Выгрузив из неё зелья и вату, девушка протерла все пострадавшие участки кожи, мешая алхимию с магией. Под действием двойного исцеления дело пошло лучше. Выключив воду, жрица помогла Юстиэлю выйти из ванны и вытерла его полотенцем. Хорошо, что под раковиной стоял бак с чистыми домашними вещами, которые вечно было лень разбирать. Они сейчас весьма пригодились замерзшему целителю. Но прежде, чем тот оделся, Алетейя наложила на особо глубокие и не затянувшиеся от магии раны повязки.       — А теперь медленно, но уверенно топаем в спальню, — скомандовала девушка, поддерживая супруга. Хмурость Юстиэля невольно разгладилась, брови изогнулись на привычный манер — домиком, а на губах появилась едва заметная улыбка. Невзирая на всё произошедшее, такая забота на какое-то время отметала все тревоги на второй план.       — И что бы я без тебя делал… — тихо пробормотал целитель, прикрыв глаза. Смена холода на тепло расслабила пострадавшее тело, да и потеря крови делала своё дело — теперь ему захотелось спать. Юстиэль тряхнул головой, отгоняя неподходящее для ванной желание.       — Плакал, — с улыбкой отозвалась Алетейя. — Или жил бы в таверне. Недолго.       Доведя Юстиэля до спальни, она помогла ему улечься в постель и заботливо укрыла одеялом.       — Спи, моя радость, и ни о чём не думай… — шепнула она ему на ухо и коротко поцеловала. — Завтра будет новый день. Мы обязательно вернём Аскольда…       Жрицу ждали ещё некоторые домашние дела. Напоследок улыбнувшись супругу, она покинула комнату.       Но невзирая на уверенность Алетейи, сына они так и не вернули. Упрямец Аскольд остался в Асмодее. Потекло время. Юстиэль очень быстро оправился от физических ран. В конце концов, в доме пары целителей редко кто подолгу валялся в постели. Теперь внимание обоих родителей было устремлено на Сольвейг. Угловатый подросток превратился в молодую женщину, но до сих пор покровители обходили её своим вниманием. Девушка никак не становилась даэвом.       Зато внезапно у неё обнаружились значительные способности к музыке. Один из знакомых бардов долго разглядывал Сольвейг, а потом предложил попробовать сыграть что-нибудь на его арфе. Чуда и магии не случилось, но из-под пальцев полилась вполне себе приятная мелодия. Сольвейг играла интуитивно, так как нот она не знала. Однако получалось хорошо.       Постепенно девушка стала совершенствовать свое умение и вечерами играла в таверне Элизиума. Шло время…       Алетейя и Юстиэль не оставили попыток вразумить и вернуть Аскольда. Упрямые родители даже лично посещали Белуслан и встречались с ним. Корунд, залечивший все полученные раны, не присутствовал. Все слова, убеждения, мольбы и угрозы были бесполезны. Элийцам пришлось отправиться домой, а юноша вернулся в дом к асмодианину.       Поначалу Рыжий довольно скептически отнёсся к желанию белокрылого навсегда остаться в холодной Асмодее. Но шли дни, юный убийца пребывал в чуждом себе краю, постепенно превращая запущенную берлогу захандрившего северянина в уютный дом.       Рядом с Аскольдом и сам Корунд стал более разговорчивым, начал улыбаться и проявлять какие-то иные эмоции, кроме агрессии и бесконечной тоски. Мало-помалу, упрямый элиец завоевал расположение и большую часть внимания следопыта.       Не сказать, что Рыжий окончательно бросил пить, но теперь тяга к крепкому алкоголю ушла куда-то на второй план, вытесненная блестящими кобальтовыми глазами юнца. Зачастую тот поражал своей наивностью, тесно граничившей с нахальством. Ещё чуть, и Аскольд перешагнул бы некую черту, за которую вспыльчивый асмодианин мог ударить. Но юноша всегда вовремя шёл на попятную, обезоруживающе-виновато улыбаясь.       Их первый поцелуй стал чем-то самим собой разумеющимся. Во время очередного спарринга парочка убийц повалилась в снег. При этом юркий Аскольд придавил собой асмодианина и вцепился в его плечи. Оба даэва ошалело замерли, хватая ртом холодный воздух.       Никто из них бы не вспомнил, кто к кому потянулся первым. Но с тех пор Рыжий стал возвращаться в дом чуть раньше и улыбаться чаще. Взгляду вернулся былой блеск, а ухмылке — хитринка.       Было что-то эдакое в совместных с белокрылым вечерах, что заставляло зачерствевшее сердце убийцы биться сильнее, наполняя того волей к жизни. Некоторые из их тренировочных поединков были довольно травмоопасными и превращались в борьбу за главенство в постели, Корунд никогда не поддавался. Ему нравилось наблюдать, как мальчишка бинтует тот или иной пропущенный им порез. Или самому слушать тихое шипение и брань Аскольда, когда асмодианское зелье щипало пораненное тело.       Месяцы сменяли один другой, постепенно год подходил к концу. Всего лишь год. Один вздох по меркам бессмертных даэвов. Но Корунду казалось, что почти всегда было так — просыпаться от всклокоченного элийца, ворвавшегося в комнату вместе с потоками утреннего света. Или крепче прижимать его ёрзающее тело к себе, ворча и выпрашивая ещё пару минут. * * *       Но для человека один год — это очень много. Особенно, если этот год судьбоносный…       День рождение Сольвейг отмечали узким кругом. Свой двадцать первый праздник девушка встретила дома. Она безмятежно улыбалась, словно смирившись с тем, что навсегда останется человеком.       — Теперь я физически старше вас всех, — хмыкнула блондинка, поглядывая то на Юстиэля, то на Алетейю. Последняя смутилась, чуть покраснев — первый раз Тея переродилась в 16 лет. После возвращения из Святилища Юстиэли ей было лет 19 на вид, но даже в таком варианте дочь оказывалась «старше».       — Да брось, это такая ерунда, — попыталась перевести разговор в другое русло целительница, но Сольвейг только иронично улыбнулась.       — Я не страдаю из-за этого, мам, не надо так мяться.       — Я не мнусь! — возмутилась Тея, однако возмущение это было напускное. Ей было искренне тревожно за дочь, пусть жрица уже навела определенные справки в Храме, но ответ их был неутешителен — не факт, что Сольвейг сможет пройти перерождение даже принудительно. Слишком плохо воспринимает эфир её тело. И обряд может не только не дать результата, но и навредить.       Сама же Сольвейг, прекрасно зная об этом, углубилась в музыку ещё больше. Теперь её частенько приглашали не только в Элизиум, но и на различные частные мероприятия. Одно из них должно было пройти на следующей неделе — торжественное открытие Святилища Ариэли. Неизвестно откуда взявшаяся посланница богини Веда навела шороху среди даэвов. Святилище возвели на свободных землях, которые даэвы бросились осваивать. Все-таки изучение подхода к Башне Вечности было огромной удачей. На церемонию, обещавшую быть красивой и пышной, пригласили множество артистов. Включая и учителя Сольвейг. А он не погнушался позвать её. Девушке было интересно поглядеть на новый город, потому она с легкостью согласилась. Её родителям город был не столько интересен, но присутствовать они тоже были обязаны. Их любопытство было совсем другого рода — на церемонии должны были преподнести таинственный обломок Башни. Насыщенный первородным эфиром, он был настоящей загадкой и пока что хранился в тайнике Посланницы Веды. В день церемонии его обещали показать остальным.       Потому всё семейство украдкой считало дни до церемонии. И отмечало день рождение Сольвейг.