Ласточка

      — Савинцева, не узнаешь?       — Наталья Сергеевна, здравствуйте! Как давно я вас не видела!       — Место встречи изменить нельзя, Надюша.       — Это точно — Надежда рассмеялась — А вот и Вадим. Наталья Сергеевна, это мой будущий муж, Вадим. Вадим, это мой педагог, уже давно правда, как бывший, Наталья Сергеевна Кривогорницева.       — Рада знакомству, молодой человек. Надя, прекрасно выглядишь!       — Мне приятно это слышать, Наталья Сергеевна.       Разговор был прерван тогда, когда в зале погасили свет. В главной роли, в роли Мирты была Елена Середа, Лена, самая близкая Надина подруга. Говорят, что в балетных школах все друг другу соперники и ни о какой дружбе не может быть и речи. Но и из этого правила бывают исключения. С Леной они познакомились, когда только начали учиться и с этого времени не прекращали общение. Даже Надина травма и её уход из балета не прервали их общения. Они стали встречаться реже, но Надя старалась не пропускать ни одного спектакля подруги. Особенно, если спектакль для Лены был премьерным, если её в него только «вводили».       А вот Наталью Сергеевну Надежда встретила первый раз за пять лет. Именно столько времени прошло с того момента, когда Надя оставила балет.       Отношения между Надей и Натальей Сергеевной, когда Надя училась, нельзя было назвать хорошими. Все ставки делались на Надежду, и все спектакли ставились под неё же. Если у Нади что-нибудь не получалось, то влетало всей группе. «Савинцева, скажи, ты смерти моей хочешь?» — Эта фраза часто звучала во время репетиций. Прозвучала она и в день после того злосчастного падения во время спектакля. Бедро у Нади ужасно болело, но она не рассказала об этом никому. Потому что надо терпеть, надо работать. К боли за время учёбы в училище она уже привыкла. Если после репетиций ничего не болело, было очень непривычно.       — Наталья Сергеевна, у меня бедро болит.       — Бедро болит, иди в медчасть и не мешай другим работать.       — Можно я?       — Нельзя! Вместо Савинцевой Середа.       А потом, уже через неделю, когда, услышав вердикт врачей Надя, не стесняясь никого заревела в голос, Наталья Сергеевна увела девушку к себе в кабинет и начала успокаивать. Таких слов от своего педагога Надя не слышала раньше ни разу:       — Надя, ты меня сейчас, наверное, не услышишь, но я всё равно скажу. Каким бы тебе сейчас это не казалось странным, но на балете жизнь не заканчивается, есть масса других хороших и интересных профессий. Ты себе обязательно найдёшь что-нибудь по душе. Я тебя уверяю, Надя. Позвонить родственникам или ты сама домой доедешь?       — Я сама, спасибо, Наталья Сергеевна.       Провожать Надю поехала Ленка, потратив на это провожание свою увольнительную. Середа не была москвичкой, её, девочку из небольшого уральского городка, в балет привела детдомовская директриса.       После окончания училища Лене удалось закрепиться в Москве, хотя и ходили слухи, что в Большом без московской прописки остаться не позволят. Елена получила комнату в коммуналке и начала свой путь к балетной славе. Именно к Лене после спектакля и поехала Надежда. Им надо было многое обсудить. Совсем недавно подруга вернулась из ГДР, где у театра были гастроли.       В подъезде, пока Лена искала ключи, девушки столкнулись с Натальей Сергеевной, которая, как оказалось, жила в этой же большой коммунальной квартире.       — Середа, ты как была вороной, так ей и осталась. — Улыбнувшись проговорила женщина, открывая дверь своим ключом. — Если ты ещё и от комнаты ключ где-то посеяла, то заходите ко мне, поговорим, чаю выпьем. Если не потеряла ключ, то тоже заходите. Давно я вас не видела. Тебя, Савинцева, очень давно. Поэтому жажду узнать, как у вас жизнь складывается. Заходите, девочки.       — Я папину взяла фамилию, когда паспорт получала. Я Тихонова теперь, Наталья Сергеевна. — Надежда улыбнулась.       — Обязательно зайдём. — Пообещала Лена, наконец отыскав в недрах сумки ключи.       — Надь, в ванной пожалуйста со стены сними таз эмалированный, там на нём ленточка синяя весит, и воды горячей туда налей. Ванная по коридору вторая дверь. Моя комната от ванной если считать, то третья. Я ног не чувствую.       — Конечно, потому что ты их ставила неправильно. Лена, учила я тебя учила, а толку… — Они наконец вошли в квартиру.       — Заметно было, очень?       — Заметно, но только тем, кто в этом хоть немного разбирается, а таких в зрительном зале было меньшинство, не переживай. — Надя улыбнулась и пошла в ванную за тазом.       А потом они сидели в комнате у Натальи Сергеевны, пили чай, разговаривали.       — Ленка, как Германия, расскажи наконец. Мне же интересно.       — Если я тебе скажу, что города почти не видела, поверишь? — Середа отставила чайную кружку. — Наталья Сергеевна, у вас нет обезболивающего какого-нибудь? Я последнюю упаковку анальгина доела сегодня перед спектаклем.       — Поверю.       — Что случилось, Лен? — одновременно проговорили Надя и Наталья Сергеевна       — Ничего серьёзного, никто меня не ронял…       На этих словах Надя вздрогнула.       — Прости. Зуб болит просто, сил нет никаких.       — А к врачу? Ленка, ну чего ты, как маленькая? У меня есть анальгин, но лучше к стоматологу сходи. Время постарайся на это выкроить. Надюша, ты, как самая неуставшая достань из книжного шкафа аптечку.       — Хорошо. Совсем не видела что ли ничего? — Надя поднялась за аптечкой.       — Аэропорт, театр оперы и балета, гостиница. Всё. А нет, вру. Ещё немного магазинов. Ко мне пойдём, когда, напомни, я тебе платье привезла, мерила на себя, если что, перешьёшь. Наталья Сергеевна…       — Что, Лен?       — Тридцать седьмой у вас размер обуви? Я вам туфли купила.       — Все командировочные потратила? Лена, зачем?       — Вы для меня самые близкие люди на свете. — Елена запила таблетку остатками чая. — Ещё Аркадий, но…       — Ленка, я тебе говорила, я могу поговорить с тётей Аней. Кеша очень тебя любит, но он типичный еврейский мальчик, который не может пойти против матери.       — Не надо. Надька, не вздумай даже, слышишь? Не надо решать вместо меня мои проблемы! — Середа повысила голос.       Последние четыре года Аркадий Этингер был её очень большой любовью. Их познакомила Надя, когда Лене было восемнадцать и она заканчивала училище. Он был Надиным другом детства. Лене он сразу понравился, и уже в марте шестидесятого они стали общаться и без Надиного присутствия. За эти четыре года Середа очень к нему привязалась, они проводили вместе очень много времени, свободного от репетиций, спектаклей и учёбы Кеши. Он учился на четвёртом курсе МГИМО, куда его взяли, к удивлению, многих.       Почему мать Аркадия, Анна Марковна Этингер была против Лены, подруги знали. Потому что детдомовская, потому что человек «не их круга». Потому что Аркадию будет лучше с какой-нибудь хорошей еврейской девочкой. Глупость на самом деле страшная эти все стереотипы, к тому же если они мешают личному счастью любящих друг друга людей.       — Ленк, а если не с тётей Аней, а с её сестрой младшей Юлией поговорить? С ней мне можно, ты не будешь на меня за это обижаться?       Почему-то о присутствии Натальи Сергеевны они забыли. А женщина молча прислушивалась к этой беседе, а потом сказала язвительно, но по-доброму:       — Я смотрю у тебя не жизнь, а шекспировские страсти, Середа.       — Что есть, то есть, Наталья Сергеевна. — Лена грустно улыбнулась. — Надька, расскажи о себе что-нибудь, я тебя сто лет не видела.       — У меня всё гораздо более прозаично. Замуж выхожу в конце июня.       — За Вадима?       — За Вадима. Поэтому, если будет время и желание, то приглашаю. Наталья Сергеевна, вас это тоже касается. Если будет время и желание… Вот. Немножко пишу, где-то что-то печатается даже.       — Я хвалить не умею, ругать всегда лучше получается, ну ты знаешь, Надя. И в журналистике я не разбираюсь абсолютно, но я видела какие-то твои статьи и мне они понравились.       — Спасибо, Наталья Сергеевна. Наталья Сергеевна, у вас есть сейчас какой-нибудь курс?       — Есть. А что? — Наталью Сергеевну удивил этот вопрос.       — Да нет, я так. Интересно просто.       — Скучаешь по балету?       — Немного. Я же ему полжизни отдала почти. Десять лет. Но ребёнка своего, уж извините Наталья Сергеевна, никогда в балет не отдам. Трудно это. Особенно если способности есть. — Надежда грустно улыбнулась. — Лен, пойду я, поздно уже.       — Куда ты пойдёшь? Ночь на дворе. Никуда ты не пойдёшь, не вздумай даже. — Возмутилась Елена. — Переночуешь у меня, я тебе раскладушку дам. В Одинцово ты всё равно уже не успеешь, последняя электричка ушла пятнадцать минут назад.       — Я сейчас больше в Москве живу у тёти Веры, чем в Одинцово у Таты и отца. — Как-то грустно сказала Надя. — Тётя Вера попросила. Сказала, что ей в большой квартире очень неспокойно и одиноко. Зовёт после свадьбы нас с Вадимом у неё поселиться. Если тебе это очень важно, я могу остаться. Только позвоню. Работает у вас телефон?       — Работает.       — Я тогда пошла тёте Вере звонить. Предупрежу её, что у тебя останусь.       — Сколько ей? — Спросила Наталья Сергеевна       — Тёте Вере? Ровесница века. В августе будет шестьдесят четыре. Она сдала сильно в последнее время. Как будто выполнила какую-то задачу, нашла мамину могилу и всё… Меня это пугает очень. — Надя поднялась и вышла из комнаты.       Елена Середа стала официальной женой Аркадия Этингера только лишь спустя четыре года, осенью шестьдесят восьмого. Только тогда Анна Марковна перестала бороться с сыном, к тому же, неженатый дипломат вызывал определенные вопросы у руководства МИД СССР. Когда Аркадию исполнилось тридцать, Лена оставила балет и вместе с мужем уехала в ГДР, где Аркадий стал работать в советском посольстве. Там же, в восточном Берлине, зимой семьдесят третьего у них родилась дочь, которую назвали Ириной. Елена позже вспоминала это время так: «Уехали, обустроились, Кеша работал. Через год у нас родилась Иринка. С детства любимая всем большим семейством Этингеров. Любимая, но не в коем случае не залюбленная. Первая, и на долгое время единственная девочка в семье. Насколько свекровь ненавидела меня, настолько же она полюбила Иру».       Аркадий и Елена прожили в Германии пятнадцать лет, но каждый свой отпуск проводили в Советском Союзе. Именно Елена привезла из Германии туфли, в которых в конце восьмидесятых дочь Надежды Светлана поступала в театральный институт. И ведь поступила!