Мой Хань. Мой Хун.

Надоело. Достало мыкаться по углам, спасаться в постоянном поиске убежища. Этот мир, эта страна и город, эта Вселенная, стоит ли твоих слез? И каждый час, каждый день раз за разом я слышу, как ты всхлипываешь, а после беззвучно утираешь мокрые дорожки рукавом шерстяного свитера. Ты делаешь это незаметно, невесомо, так чтоб это осталось только твоей тайной, но я не намерен упускать из виду ни одно твое движение, ведь когда-нибудь ты исчезнешь, и не будет уже этих спокойных вечеров у камина, когда ты нежно кладешь свою легкую голову с растрепанными светлыми волосами на мое плечо и невесомо водишь тонкими пальцами по грубой ткани моих джинс, иногда корябая их ноготками. И долго ли будет это продолжаться? Долго ли я буду смотреть в твои глаза, чувствовать запах твоей кожи, просто ощущать твое присутствие?! Что у меня есть, чтоб обменять на тебя? Чем настолько же дорогим я владею, чтоб выкупить тебя, чтоб забрать тебя себе навсегда полностью и без остатка? -Включи снова ту песню,- едва шевеля губами, просишь ты, теснее прижавшись ко мне. Я кожей чувствую биение твоего маленького сердца и легкое, обрывистое дыхание. Как бы мне хотелось оставить тебя себе, как фарфоровую куклу, как картину, как сувенир, чтоб только любоваться тобой, чтоб знать, что ты живешь и дышишь, чтоб иногда иметь честь прикасаться к тебе. И когда меня посещают подобные мысли, я едва сдерживаю слезы. Я ведь должен держаться ради тебя. Это невообразимое, сумасшедшее ощущение полной покорности, полного подчинения тебе сводит с ума, одновременно делая меня самым счастливым человеком на свете. И даже если мне придется тебя лишиться, даже если ты станешь моим миражом в жаркой пустыне, я буду счастлив. Есть минуты, которые невозможно забыть, часы есть, которые из памяти не сотрутся, и даже глубочайшая амнезия не сможет их забрать. И всеми возможными и невозможным способами я буду сохранять твой образ в своей голове и засыпать с мысль о том, что мы дышим одним воздухом. Меня будет греть осознание того, что мы живем на одной планете, и даже если ты станешь невообразимо далеко, если умчишься за предела нашей Солнечной системы, я буду дышать спокойно, понимая, что нас породила одна Вселенная, и где-то ты все равно есть, где-то, наверняка, живешь. Иногда ты просишь рассказать тебе, о чем я думаю. Тогда ты крепко прижимаешься ко мне, не оставляя и сантиметра воздушной прослойки, нежно касаешься мягкой щекой моего подбородка и замираешь так на некоторое время. Ты чувствуешь мою искренность, ты знаешь, что я благодарен миру лишь за одно твое существование. Однажды ты даже сравнил меня с Данте, который опьяненный своей необузданной любовью к Биатричче, приписывал ее к лику святых. -Я думаю, что нам больше не стоит прятаться,- говоришь ты, а я ощущаю, как внутри все похолодело, а руки задрожали. Нет, только не сейчас, дай нам еще немного времени, совсем недолго, совсем чуть-чуть. И стены выдержки, что я возводил все это долгое время, мгновенно рушатся, а я зарываюсь лицом в твои волосы и дышу через раз, стараясь как можно на дольше сохранить внутри твой запах. А руками хватаю крохотные ладони, впитывая их тепло, запоминая мягкость, ощущая все неровности, каждую клеточку, каждую морщинку. -Не важно вместе мы или нет,- стараешься говорить спокойно, но голос дрожит, и мы оба понимаем, что слишком слабы, чтоб бороться с твоим отцом, слишком нерешительны, чтоб бежать наугад, вслепую распознавая дорогу. Мы слишком ничтожны, чтоб сохранить нашу любовь, слишком просты, чтоб удержать друг друга, чтоб сражаться. И ты настолько сильно боишься за меня, но что со мною станется? -Давай пообещаем, что однажды встретимся? - выдыхаю я, все еще зажимая слезы, но не сдерживая дрожь тела. - Хотя бы на миг, я через много лет хочу тебя увидеть,- и снова замолкаю. Это так глупо, так по-детски, если честно, но ты почему-то киваешь. Киваешь часто-часто, снова до хруста сжимая мои ребра. *** Молодой человек тридцати лет сидел за широким рабочим столом, на котором ютились различных цветов папки и небрежно валялись использованные листы бумаги. Он увлеченно смотрел в экран монитора, часто цокая мышкой и вбивая на клавиатуре текст. Он был спокоен, его широко открытые глаза со специфическим блеском были трезвы и внимательны. А аккуратные, иногда резкие движения говорили о том, что работа не терпит отлагательств и ее следует закончить в самый короткий срок. И если бы не стук в дверь, он бы продолжил работать, не отрываясь. -Войдите,- прозвучало немного строго, но на самом деле мужчина повысил голос лишь для того, чтоб по ту сторону его услышали. Дверь легко приоткрылась и в небольшом проеме показалась темная макушка Енвон - молодой секретарши, работающей в фирме всего несколько дней. -Простите, Лу Хань-щи, к Вам гендиректор "Золотой лилии", с которой Вы на прошлой недели отменили контракт. -Гендиректор? - Лухан удивленно вскинул брови. - У этого человека совсем нет гордости? - мужчина, явно, не был доволен приходом незнакомца. Он снова принялся к работе, обдумывая, как поступить. -Кому, как ни Вам, уважаемый Лу Хань не знать, что гордость - единственное чего я был лишен всю жизнь, - послышался знакомый голос с легкой хрипотцой с резким отголоском сеульского диалекта. Лухан замер на секунду, почувствовав, как все внутри скручивается в тугой узел. Он крепко сжал кулаки, стараясь сдержать рвущиеся наружу слезы. Долгих семь лет он болел манией преследования, все время ощущая на себе чужие взгляды, в душе надеясь, что это он, тот, кого Лухан до сих пор видел во снах и безумно любил. "Я буду счастлив уже от мысли, что ты просто дышишь..." - пронеслось в голове старшего, и он счастливо заулыбался, наконец поднимая глаза. Впалая улыбка, шоколадные волосы, глубокий взгляд, благодаря которому Лухан все же узнал в этом красивом и зрелом мужчине свою первую любовь. Вот он - человек, на которого теперь Лухан будет смотреть вечно.