Лиса

      Люди на остановке ёжились и изредка пританцовывали, чтобы согреться – первое морозное утро застало представителей рабочего класса врасплох. Среди разношёрстной толпы кутающихся пока ещё в демисезонные куртки и пальто пассажиров опаздывающего автобуса резким контрастом выделялись двое мужчин в дорогих деловых костюмах. Пуская изо рта клубы быстро исчезающего пара, немногочисленный люд чертыхался, ворчал что-то про безответственность и отсутствие совести, но все же старался держаться подальше от неуместных персон, изредка кидая на них рассеянные взгляды.       Один из «неуместных» был высоким, под два метра ростом, широкоплечим шатеном с квадратным лицом, болотного цвета глаза были устремлены куда-то вдаль, и, казалось, не замечали ничего и никого вокруг. Половину левой щеки украшал огромный старый ожог. Выражение лица было столь невозмутимым, будто сейчас не раннее морозное утро, и он находится не на окраине разваливающегося промышленного района, а где-то в центре города, посреди офисных зданий, где ему и место.       Второй был тощим мужчиной среднего роста, на вид ему было примерно тридцать два года, иссиня-черная шляпа типа трилби, в тон такого же цвета пиджаку, прикрывала черные, как смоль, кудрявые волосы, почти достающие до плеч, водянистые глаза бегали взглядом по толпе, время от времени обращаясь к серебряному циферблату наручных часов. Он постоянно оглядывался, всматриваясь в то в один конец улицы, то в другой и дергал свою и без того не густую козлиную бородку.       Спустя какое-то время к толпе присоединилась одинокая хрупкая фигурка рыжей девушки в коричневой кожаной куртке.       Новоприбывшая бодрым шагом целеустремленно шла к краю остановки. Её дружелюбная улыбка сильно контрастировала с толпой угрюмых, не выспавшихся лиц, а искры в глазах вызывали у людей неоднозначную реакцию: кто-то заражался настроением незнакомки и продолжал глупо ухмыляться, когда она уже прошла, кто-то, напротив, неодобрительно что-то бубнил и отворачивался, кутаясь в удачно захваченный из дома шарф, другие просто не замечали ничего вокруг, молясь только о том, чтобы транспорт подошел быстрее. Исключая странную неуместную парочку, на остановке к моменту её появления стояло около семи неудачливых пассажиров. Широкая улыбка Лисы сменилась натянутой, когда она заметила этих двоих. Она прошла мимо них и остановилась впереди, у самого края дороги.       Верзила был всецело поглощен какими-то своими мыслями, в то время как тощий, наблюдавший за девушкой с момента её появления, принялся сверлить взглядом рыжую макушку. Спустя минуту, переминаясь с ноги на ногу, он все же решился подать голос:       - Я Вас ждал, - обратился он к ней.       Первое время никакой реакции не наблюдалось вообще, затем девушка не поворачиваясь лениво отозвалась:       - Знаю, иначе не пришла бы сюда в такую рань. Может такой ответ и дивил мужчину, но вида он не подал.       - Однако, полагаю, о цели визита Вы ничего не знаете, - продолжил он, все пялясь на огненные, стриженные под удлиненное каре, волосы, начиная нервничать и злиться на нетактичную собеседницу.       - Верно полагаете, - Лиса нарочито увлеченно рассматривала выцветшие, ободранные плакаты, облепившие сплошную кирпичную стену на противоположной стороне дороги, не без внутреннего удовольствия учуяв раздраженность, исходившую от коллеги.       - Нам нужна ваша помощь, - эти слова прозвучали после небольшой паузы, и, казалось, дались не без внутренней борьбы.       Девушка повернулась и холодно посмотрела на мужчину.       - Что же Вам, могло понадобиться у «самого некомпетентного сотрудника всего Северного Отдела»? Помнится, это ваши слова, верно, Поль? – изумрудно-зелёные глаза недобро сверкнули, и в них вспыхнул мистический огонь.       Тот, кого назвали Полем, слегка поёжился от пробежавших по спине мурашек и уставился под ноги – в Средние века обладательницу такого взгляда вполне могли предать инквизиции, не задавая лишних вопросов. Хотя мужчина не сомневался, что прежде эта лжеведьма сожгла бы его.       - Это старая история, Алисия, - устало вздохнув, примирительно сказал он, – Давайте на время зароем топор войны, а потом, если Вы того желаете, мы вернемся к этой теме, - его глаза с надеждой смотрели на девушку. – Если угодно, разрешите перейти к сути.       Лиса вздохнула, представляя, что же такого могло приключиться, но в голову ничего не шло, а заглядывать и искать ответы самой не хотелось. К тому же, он снова назвал её Алисией... Сколько можно говорить, что у нее нет полного имени и она просто Лиса?! она уже устала исправлять эту ошибку и просто не реагировала на нее.        Люди на остановке уже давно перестали их замечать. Они то и дело вглядывались в тот конец улицы, откуда должен был прийти опоздавший уже на пятнадцать минут автобус. Некоторые становились на цыпочки и вытягивали шею, стараясь если не увидеть, то хотя бы услышать его приближение. Это, конечно ни на что не влияло, но создавало иллюзию деятельности, укрепляя уверенность в том, что от этого транспорт прибудет быстрее.       Девушка прищурилась, глядя в глаза человеку, который семь лет назад едва не добился её увольнения. И её бы уволили, не вступись за свою подчиненную Арсений Князевич. Тем не менее, влетело тогда знатно, некоторые коллеги из Подразделения Наблюдателей до сих пор её недолюбливают, а сотрудники из других отделов – побаиваются, помня каково это – рассердить рыжую бестию.       И вот теперь виновник её бед стоит напротив и просит о помощи. Помогать ему не хочется, но с другой стороны, в таком случае, наблюдатель останется у нее в долгу. Эта мысль не могла не радовать. А размышления о том, что такой порядочный сотрудник как Поль в чем-то накосячил (да-да, иначе он к ней не обратился бы) грели душу. То, что за помощью он обратился именно к ней – льстило. В общем, плюсов вышло больше, чем минусов.       - Хорошо, - наконец спокойно выдала Лиса, - Делаем так: вы объясняете мне суть проблемы, а я уже потом решу, смогу помочь или нет.       - Закройте глаза, пожалуйста, и задержите дыхание, - подал голос молчавший до этого верзила, которого, как помнила Лиса, звали Армонтом.       Девушка глубоко вдохнула и послушно зажмурилась. Первые пол секунды ничего не происходило, но потом воздух вокруг уплотнился и наэлектризовался, по телу пробежали мурашки, кончики пальцев начало покалывать, тело стало невесомым, и она услышала слегка приглушенные, отдаляющиеся радостные возгласы, вперемешку с руганью – злополучный автобус таки появился на горизонте. Но в следующий миг все стихло, невесомость исчезла, девушка, пошатнувшись, открыла глаза.       Они стояли у окна небольшой комнаты, которая, казалось, не видела ремонта уже лет пятнадцать. Выцветшие, кое-где ободранные обои, обшарпанный, стёртый у краёв ламинат, старая, местами потёртая мебель. У двери, напротив окна, старинный сервант ещё с советских времён, заполненный сервизами и фотографиями, вместо гардероба, который, судя по всему, заменяли две средние прикроватные тумбочки с выдвижными полками. Дешёвая двуспальная кровать, стоящая изголовьем к стене в центре комнаты – единственная, на удивление новая мебель.       День за окном близился к концу – верзила переместил их так далеко, что они оказались в другом часовом поясе, в сотнях тысяч километров от той остановки. Удивительный он, этот Армонт. Всегда такой серьёзный, молчаливый и суровый. Но видели бы только коллеги, как тепло он улыбается своему питомцу – огромному двухвостому синему щенку, смахивающему на помесь бультерьера и питбуля.       И тут Лиса заметила причину, по которой они оказались в этой старенькой комнате.       Он сидел у подножья кровати, привалившись к ней боком. Худой и бледный, в вечерней полутьме комнаты он словно застыл во времени (хотя девушка подозревала, что это так постарался наблюдатель), он был почти незаметным на фоне сумеречных теней и именно поэтому не сразу привлек внимание. На изможденном, уставшем лице отражались смятение, грусть и тоска, нечесаные, отросшие сверх меры, каштановые волосы торчали в разные стороны, из-за чего голова парня больше напоминала разворошенное птичье гнездо. Серые, как два грозовых облака, глаза расфокусировано смотрели перед собой – на ладонь, где разноцветной горкой были намешаны цветастые витаминки вместе с обычными белыми, даже по виду дорогими, таблетками. Страшный шрам огромной безобразной бороздой перечерчивал правую половину лица – от уголка губ до рассеченной брови. На вскидку мальчонке было не более пятнадцати лет. Пятнадцати трудных, как видела Лиса, беспросветных лет. Он даже не заметил, как количество человек в комнате увеличилось вчетверо.       Сердце девушки пропустило удар и помчалось галопом.       - Что мы здесь делаем? – холодно осведомилась она.       - Ты ведь всё уже поняла, - устало ответил ей Поль.       Лиса мрачно зыркнула на него.       - Требую объяснений.       - Он… - голос наблюдателя был напряженным, - Мы совершили ошибку… недоглядели, - он мял низ своего дорогого сине-черного пиджака и тут же принялся тараторить, обращаясь, скорее, к своим лакированным ботинкам, чем к Лисе. – Это всё Тревор! Он должен был присматривать за ним! Но он забыл. Представляешь?! Забыл! Сейчас дисциплинарный суд решает дело о его увольнении… Алисия, ты наша последняя надежда, прошу, помоги… - водянистые глаза Поля исподлобья умоляюще смотрели на девушку.       - Тревор?! Вы все-таки оставили это дело у Тревора? – девушка задохнулась от возмущения, помня, насколько уже «неисправен» старый наблюдатель.       - Да, но мы же не знали…       - Знали! – рявкнула она, перебив коллегу. – Вы всё знали. Ваша обязанность, как старшего - следить за состоянием своих сотрудников! Тревору уже давно нельзя поручать такие дела, о чем вы только думали?       Полю не понравилось, что его отчитывают. Да и кто? Эта соплячка, которая только вчера пришла в Отдел? Девчонка, которая вечно везде лезет и постоянно пренебрегает правилами?       - Не горите, как мне следует выполнять свою работу. Ваше раздутое самомнение однажды Вас подведёт, мисс «Я-лучшая-на-весь-Отдел», - старший наблюдатель проговорил это угрожающе и максимально тихо, но в комнате, где единственным шумом было тиканье часов, эти слова прозвучали настолько же громко, насколько и неприязненно.       Некоторое время они молча смотрели друг на друга, пытаясь испепелить своего оппонента взглядом. Затем, тяжело вздохнув, девушка повернулась к мальчишке, который всё ещё не вернулся в реальность, и присела напротив, силясь разглядеть исчезающую карту Пути.       Спустя минуты полторы, рыжая ведунья встала и мрачно объявила:       - Ему уже не помочь.       Поля, не сильно разбирающегося в тонкостях работы ведающих, эта новость оглушила, как удар наотмашь тупым топором. Сказать, что он был ошеломлён - все равно, что не сказать ничего.       - Но ты же можешь его вытащить! – в панике вскрикнул он. – Ты можешь! Стольких вытащила, а тут вдруг безнадёжный случай?! Да что за бред!.. Ааа! Я понял! Это месть. Ты мстишь мне за тот случай! – мужчина расхохотался. – Хочешь, чтобы меня уволили, да? Хочешь же, по глазам вижу. Давай, тогда сразу в Совет пойдём, чего тянуть! – он перешел на крик.       Лиса сурово исподлобья наблюдала за спятившим наблюдателем и тот осёкся.       - Какую бы неприязнь к Вам, Поль, я не испытывала бы, при всем моем уважении, ставить на кон человеческую жизнь из-за пустяковых размолвок не стану. Вы считаете, что я могу спасти того, кто окончательно всё решил? Того, в ком нет ни искры надежды? О, да вы ни черта не смыслите в человеческой природе! Считаете меня глупой и некомпетентной, а сами? Вы просто пытаетесь спасти свой зад. Думаете, Совет Вам простит такой проступок? Проворонить того, чье имя могло изменить мир… - девушка холодно усмехнулась, договаривать предложение смысла нет – её прекрасно поняли. В глазах ведающей полыхал недобрый огонь, от её хрупкой фигуры сейчас исходили только холод и мощнейшая неприязнь, настолько сильные, что даже не вмешивающийся ни во что громила Армонт, казалось, старался стать как можно не заметнее. – Я дам вам ответы, господа. Надежда – это то, что рождается внутри нас, – недружественная аура вокруг нее постепенно сменялась привычной таинственной, - Я не имею права снаружи зажечь в нем интерес к жизни, это только его прерогатива. Сейчас он не примет ни единого Шанса, сколько бы я их не предоставила. Если его мать вернётся рано с работы, как это значится на самой маловероятной тропинке, то она отсрочит его Уход, но навряд ли спасёт.       Поль поник и безвольно, словно тряпичная кукла, опустил голову. Армонт насупился и поджал губы, скорбно уставившись в пол. Наступила неприятная, давящая тишина, нагнетаемая громким тиканьем маленьких часов. Лиса не понимала, в чем дело, но у нее возникло жуткое, практически не контролируемое желание их разбить.       - Она не придет, - охрипшим голосом, наконец, проронил низкий мужчина. – Его мать, Тамара, - пояснил он, - она умерла двадцать минут назад.       Тишина стала настолько густой, что её, казалось, можно потрогать. Проклятое тиканье, стучало со всех сторон, давя на виски. Лиса с холодеющим ужасом осознавала, что теперь тощий мальчишка, сидящий перед ней на полу, остался сиротой, и шансов на спасение почти угасшей жизни нет. - Так… и… что теперь? – голос девушки дрогнул.       Поль пожал поникшими плечами, не сумев выдавить из себя ни единого звука. Его кудри забавно дёрнулись, в ответ на этот жест. Странно, но в таких ситуациях подобные мелочи всегда кажутся нелепыми и смешными. Лиса подавила в себе идиотскую напрашивающуюся улыбку, в глазах у неё защипало, и картинка обшарпанной комнаты с сидящим на полу одиноким пареньком начала расплываться.       - Взгляни ещё раз, прошу, - жалобно попросил Поль, - всего один раз и мы покинем комнату, оставив парня одного.       Девушка часто заморгала, прогоняя наваждение и навернувшиеся на глаза слёзы. Она отчетливо видела, как на наблюдателя давят страх и груз вины. Вины за то, что не доглядел, за то, что позволил до такого дойти, пренебрёг правилами. Страх перед начальством и перед неопределённостью. Он надеется, что ещё хоть что-то можно исправить, что ещё не всё потеряно, но стрясётся скорее за себя, чем за парнишку.       Все трое непрошеных свидетелей чужой драмы наблюдали за тем, как ещё не знающий ужасных вестей паренёк понемногу оживал. Наблюдатель не мог более сдерживать биологические часы мальчишки, и тот потихоньку снова обретал действительность. Он ещё немного расфокусировано, но уже вполне осознано, с холодным отвращением, смотрел перед собой – на горку разноцветных таблеток в руке. А потом он поднял взгляд. Его темно-серые заплаканные глаза всего на долю секунды встретились с изумрудно-зелёными, полными тоски и сочувствия глазами. Всего какой-то миг, Лисе казалось, что мальчишка смотрит на неё. Какой-то миг. Но его вполне хватило, чтобы сердце девушки сдавила своими жгучими обручами боль. Внутри всё похолодело и застыло, образуя вакуумную пустоту, а снаружи тело бросило в жар.       Неожиданно в пропитанной горечью, отчаянием и напряженным ожиданием атмосфере почуялось сомнение. Совсем тонкий шлейф этой эмоции исходил не от Лисы. И не от её опечаленных коллег.       Паренёк сомневался, силился понять, есть ли возможность как-то убежать от того, что его гнетёт. Такие мысли можно счесть за попытку борьбы, пусть слабой, пусть заранее проигранной, если не вмешаться, но все же борьбы. Маленькая, совсем слабая искорка надежды не должна затухнуть. Ведунья сделает все, чтобы раздуть из этой крохи пожар. Именно – пожар. На меньшее она не согласна.       Времени на раздумья уже не было – если парнишку не спасти сейчас, то его уже никогда. За несколько секунд в голове девушки выстроился план, пусть не самый надёжный, но единственный верный. Поль и Армонт ничего не заметили, им и не дано.       Тик-так, тик-так. Часы исправно работали, отмеряя секунды. Тик-так, тик-так. Пожирающая все на своем пути внутренняя пустота разрасталась всё шире. Тик-так. Тиканье становилось всё громче. Тик-так. Оно давило на мозг и становилось всё невыносимей. Тик-так. Безразличие и безучастие начинают соперничать с раздражением. Тик-так. Дурацкое таканье! Кто бы разбил эти идиотские часы! Однако… Тик-так. Секундная стрелка на циферблате снова дергается, даже не думая остановить свой бег. Тик-так.       Что он делает? Ради чего все это? Разве это хоть что-то изменит? Кто знает… Но постепенно таблетки в руке перестают казаться такими уж жуткими, а разбросанные по полу упаковки от них перестают вызывать досаду. Сколько он сидит тут? Минута? Десять? Полчаса? Или час? Забавно, тиканье треклятых часов стёрло границы времени.       Он поднимает взгляд на окно, туда, где солнце постепенно завершает свой ежедневный рейд по небу. Затем переводит его на наполовину залитую ярким оранжевым светом комнату, в последний раз рассматривая ненавистный, осточертевший дом. Нижнюю часть спальни уже накрыли глубокие сумеречные тени, похоронив в своей мягкой черноте и его самого, оставив на свету только макушку. Он закрывает глаза, глубоко вдыхает, решаясь приблизить горсть ко рту, выдыхает и внезапно понимает, как сильно пересохло в горле. Вода. Как он собирается глотать таблетки без воды? Они же горькие! Он иронично, криво усмехается этой мысли. Ну, надо же, какие мы нежные…       Поднимаясь в полной тишине пустой квартиры под продолжающее нервировать тиканье, он рассыпает часть цветных витаминок на пол. Ну, вот… Теперь в руке остались только снотворное и недавно выписанные отчимовские сердечные препараты. Но все же, приятно осознавать, что перед смертью он насолит ненавистному дядьке, превратившему его жизнь и жизнь его матери в ад.       Пошатываясь, еле передвигая затёкшими ногами (сколько он там все-таки просидел?), он нетвердой походкой направился на кухню, натыкаясь по пути на дверные косяки и мелкую мебель. Чертыхаться нет ни сил, ни смысла.       В коридоре на какое-то мгновение он остановился у зеркала, из которого на него смотрел бледный взъерошенный парень. Совсем ещё мальчишка, как он сам подумал. На светлой коже сильно выделялись синяки разной степени свежести – от сегодняшних ярко-фиолетовых, до старых, почти исчезнувших, желтых. Выпирающая кости худоба, взъерошенные, отросшие сверх привычной длины темные волосы и старый шрам, огромный и уродливый, перечеркивающий половину правой стороны лица, на котором застыли пустое безучастие, раздраженность и усталость, в купе со страхом и тоской, читающимися в глазах. Он, как всегда, выглядит слишком болезненным, маленьким и кривым - совсем не похожий на взрослого подростка, но вполне смахивающий на того, над кем смеются и издеваются сверстники. Ну и пусть. Скоро это уже перестанет иметь значение.       В полной сумеречной тишине пустой квартиры он доковылял до уже наполовину серой кухни и принялся искать стакан. Проклятое тиканье продолжало угнетать, словно издеваясь. Да зачем они вообще расставили эти часы по всему дому?! Даже в ванной повесили! Тик-так. Ну, да, конечно. Как же хорошо, что скоро он уже не будет слышать этот отвратительный звук.       Шум воды на какое-то время заглушил и тиканье, и тишину, и собственные мысли. Зачем-то наполнив стакан до краёв, он прикрыл кран и отошел к столу. Идти обратно в комнату не хочется, да и зачем? Он задумчиво смотрел то на таблетки, то на воду. Сколько уже можно медлить? Давай. Это же не сложно, соберись…       Сглотнув, он закрыл глаза. Вдохнул полной грудью, решаясь. Последние мысли вместе с последними сомнениями покинули голову. Выдохнул. Открыл глаза. Рука была уже на полпути ко рту, как…       «Дззззззз!». Противный дверной звонок разрезал густую тишину, перебив ненавистное тиканье. Он дёрнулся от неожиданности. Большая часть и без того не большой горки таблеток рассыпалась по полу. Стакан в руке резко накренился, пролив своё содержимое на домашние спортивки. Чёрт.       «Дззззззз-дзззззз» кто-то не просто трезвонил, а уже вовсю ломился в квартиру. Злясь, перебирая в голове все отборные ругательства, он поставил на стол стакан, три уцелевшие таблетки и отправился открывать дверь. Приостановился в дверях и обернулся. «Я вернусь», - зачем-то обронил он, обращаясь не столько к таблеткам, сколько к себе самому.       Шлёпая мокрой ногой по холодному полу, злясь на всё, что встречалось по пути, под издевающееся громкое тиканье, он стремительно добрался до входной двери, априори ненавидя того, кто за ней стоит. «Нервы уже изрядно пошаливают», - заметил он, стиснув зубы и сжимая кулаки, в одном из которых до сих пор осталась круглая цветная витамикнка, прилипшая к взмокшей ладони.       - Кто там? – рассерженный голос охрип от длительного молчания.       - Доставка пиццы, - радостная интонация в голосе просто взбесила.       Резким движением распахивая дверь с надеждой «случайно» задеть непрошенного гостя, он рявкнул:       - Я не заказыва… - осёкся, не успев договорить.       Перед ним в полутьме пустынного подъезда стояла хрупкая девушка в кожаной куртке с металлическими вставками поверх красной футболки с логотипом неизвестной пиццерии. Из-под черной бейсболки с таким же логотипом неровно торчали стриженные под удлиненное каре волосы, которые в лучах заходящего солнца разве что не горели. Из-за тени от козырька, падающей на лицо, черты угадывались плохо, но вот что странно: глаза он видел ясно. Большие, изумрудно-зелёные, в пушистой оправе рыжих ресниц, они завораживали, очаровывали и словно светились изнутри каким-то своим, совершенно мистическим, блеском. Этот взгляд пронзал насквозь, но успокаивал своей мягкостью, от него веяло чем-то знакомым, давно позабытым и до боли... родным. Почему-то очертания подъезда и силуэт девушки в нем начали «плыть» от навернувшихся слёз.       Он понимал, как глупо выглядит со стороны. Проморгавшись и жутко краснея под пристальным взглядом незнакомки, он выпрямился и вежливо, стараясь изо всех сил, чтобы она не заметила его дрожи, произнёс:       - Вы ошиблись адресом, - все же, где он мог видеть этот взгляд раньше? – Я ничего не заказывал.       - Не могла же я неправильно записать адрес, - озадаченно проговорила девушка, - На-ка, подержи, - с этими словами она всучила ему коробку от пиццы и запустила руку во внутренний карман куртки, достав оттуда смятый жёлтый блокнотный лист. – Ленина, дом пять, квартира восемь, верно?       Он кивнул.       - Позвоните диспетчеру, уточните адрес, - блеск, теперь он раздаёт очевидные советы.       -Да, - после некоторой паузы отозвалась курьерша с мягкой улыбкой, - Пожалуй, так и сделаю. У тебя есть откуда позвонить? А то моя батарея приказала долго жить, - добавила она с усмешкой.       - Могу предложить домашний телефон, сойдёт? – голос почему-то задрожал.       Её присутствие успокаивало, заглушало и тоску, и отчаяние. Он был благодарен за эту передышку. Сейчас уже начало казаться, что всё, что он пережил – это страшный сон, ночной кошмар. Было страшно возвращаться в пустую квартиру в одиночестве и снова слушать это тиканье. Кажется, отныне он будет бояться этого звука. Но не сейчас. Потому что сейчас он не один.       - Слышишь? – девушка вернула его из ступора, - Говорю, сойдёт, ты только впусти меня, - она ободряюще улыбнулась.       Он покраснел и чуть отошел в сторону, держа в руке коробку. Затем, спохватившись, всучил его курьерше и побрел за переносной трубкой телефона.       Девушка зашла, поставила коробку на комод и с хитрой улыбкой прикрыла входную дверь.