Пошло оно всё nach...

Марко пребывает в состоянии легкого смятения, посоветоваться ему не с кем, и поэтому, вместо того чтобы дрыхнуть без задних ног, как нормальные люди, он мучается размышлениями. Мысли бродят по замкнутому кругу, так ни к чему умному и не приходя. Была бы на дворе ночь, он бы сказал, что у него бессонница, но когда на часах начало седьмого, а ночью он все же спал, то это слово не очень уместно. Каро, забавно посапывая, дремлет, пристроив голову у него на плече. Обычно она засыпает именно в этой позе, лежа на боку, обнимая его одной рукой, вторую положив под щеку. Марко рассматривает ее, чуть повернувшись, и ее волосы слегка щекочут его лицо. Они у нее не очень длинные, но и короткими их не назовешь – как говорится, золотая середина. Острый кончик её носа едва заметно вздернут, из-за чего создается впечатление, что она всегда в хорошем расположении духа и с боевым настроем, даже во сне. Вот ведь как бывает: спит и не знает, что каждый взгляд на нее эти три года приносил ему радость. Марко старается дышать медленнее, чтоб ни в коем случае не разбудить её раньше времени. По крайней мере, звучит достойно, как весьма уважительная причина. Признаться, что хотел бы уйти из дома до того, как она проснется, чтобы избежать натянутых разговоров, сделав вид, что вчера между ними ничего не произошло, Марко не решается даже себе. Ведь вчера был очень тяжелый день. Во всех смыслах. И в смысле Каролины тоже. Может быть, в этом смысле самый тяжелый. Их утро накануне прошло в суматошных сборах. Платье, подобранное за несколько недель, с вечера наглажено, макияж дважды опробован, но, когда Матс позвонил с вопросом, готовы ли они, Каро все еще сидела перед зеркалом в бигуди. Марко оправил костюм и уверенно брякнул: «Готовы». Каро с отчаянием в голосе переспросила «Что, уже?», и Марко кивнул. В машине, по дороге во Франкфурт, Марко с Матсом, сидя впереди, шутили и перебрасывались подколами, Кэти с заднего сиденья между делом вставляла фразы «типа по делу», а Каро явно ощущала себя в их компании неловко и нервничала. После стандартных приветствий она лишний раз рот не открывала. - Марко, у тебя руки свободны, давай, запускай Google и проведи нам краткий ликбез, – командовал Хуммельс. – А то приедем, и начнут нас спрашивать, за кого мы болеем, а мы никого не знаем! Огласи список номинантов, что ли. - Каких номинантов? - Блин, Марко! «European Music Awards» – это как «Оскар» по музыке. Награды в разных категориях… - Например, «Лучший артист Германии», – подсказала Кэти. - Кстати, да, спасибо, – поиграл бровями Матс. – Что там хоть за категории? Я вообще не в теме, а мы ж лицо клуба. Марко слушал Хуммельса и не верил своим ушам. Чтоб Матс где-то был неуверен в себе? Две эти вещи просто не сочетались между собой. Сейчас он пребывал в ипостаси «Матс Невъебенный или Ваше сиятельство» – одет во все с иголочки, без единой складки на превосходном пиджаке, модная футболка с бессмысленным принтом, сверкающие кроссовки, новенькая, с легким запахом неношеной вещи кожаная куртка. Марко оделся строже, в дорогой костюм и белую рубашку с галстуком, отчего чувствовал себя чуть-чуть скованно, но атмосферу неуместного пафоса разгоняли крутые кроссовки. Все-таки они веселиться едут. - Уже бегу и смотрю, – рассмеялся Марко. – Ну, что тут... В номинации, как ты, Кэти, говоришь, «Лучший артист Германии» пятеро: «Cro», «Kraftklub», «Seeed», Тим Бендзко, Удо Лиденберг. - А Калькенбреннера нет? Ладно, – цокнул языком Матс. – Ты знаешь, кто такой этот Тим? - Только имя знакомо. Совсем не моя музыка. Вот «Seeed» я знаю. И Лиденберга. - Лиденберга и моя бабушка знает, – Кэти радостно оскалилась. – А что, ему до сих пор не дали? - Бендзко я по радио слышала, у него приятные мелодии, – внесла свою лепту в диалог Каролина. - Ну, «Cro» тоже на слуху, – вставил Матс. – Но у них же все песни одинаковые, я не отличу одну от другой. Короче, неважно, главное для прессы мы выяснили. Теперь давай, читай остальное, просвещай нас дальше. От Люденшайда до Зигена они вяло перебирали известных и неизвестных артистов, номинированных в основных категориях, и в итоге пришли к выводу, что ничего не понимают в современной музыке. - Ну, теперь как, подготовились к интервью? – спросил Марко. Матс скользнул глазами по зеркалу, видимо, наблюдая за девушками. - Нас обязательно спросят, какие у нас планы. Что ответишь? – добавила Кэти. – Нас все время об этом спрашивают, – пояснила она в сторону Каро. - Пожениться и нарожать троих детей, разумеется! – пожал плечами Матс. - Вот сам и будешь рожать! – мягко хлопнула его по затылку Кэти, на что тот громко захохотал. - А если серьезно? – решил уточнить Марко. - Окей, хорошо, эту реплику могу отдать тебе, – согласился Хуммельс и бросил такой игривый взгляд на Марко, будто бы слова «Пожениться и нарожать троих детей» подразумевали брачный союз его и Марко. Шутки у Матса иногда были очень двусмысленные. Марко даже малясь вспотел от напряга: - Ну тебя в пень, – он закатил глаза. – Что надо говорить? - Что у нас в планах догнать и перегнать Франкфурт! - Ха-ха-ха, – не смог удержаться от смеха Марко. – Самая подходящая фраза! В нужное время, в нужном месте! - То есть? – хлопала ресницами Каро, которая, видимо, не успевала за потоком информации. - Мы про «Айнтрахт». Даром что баварцы их раскатали всухую вчера, они пока все равно третьи. Поглядим, что там сегодня будет у «Байера» с Вольфсбургом. - Они еще не начали? - Нет, почти полчаса до игры, – Матс посмотрел на часы. – На обратном пути узнаем. - А кто вторые? – растерянно спросила Каролина. - Шалькеры, – бросил через плечо Хуммельс, крепче сжимая руль. И зубы. Марко давно заметил, что при упоминании принципиальных соперников в каком угодно контексте у Матса то ли портилось настроение, то ли включался дополнительный запас сарказма. В любом случае, в иной ситуации можно было бы от него ожидать пару-тройку ехидных комментариев, но тут, в присутствии девушек, он решил не развивать тему. Марко не надо было учить по-футбольному ненавидеть гельзенкирхенцев. Однако у Матса эти высказывания были с каким-то двойным дном. Формально вежливые, порой даже забавные, а подтекст – острый, колючий, горький. Правда, Марко не раз приходил к выводу, что так все это воспринимает только он, остальные ничего особенного не замечали. «Да ладно тебе, Матс у нас дипломат», «Матс не будет материть Гельс вслух, это точно». Что ж, может быть, ему кажется. На красную дорожку перед входом в концертный зал сначала шагнул именно Матс, за ним по пятам на двенадцатисантиметровых (по ее собственным словам) каблуках семенила Кэти, и Марко был рад, что они взяли на себя инициативу, потому что царящий вокруг ажиотаж был отчасти пугающим. У Каролины дрожали руки, и она прикладывала все силы, чтобы не показать свой страх перед толпой. Вспышки фотоаппаратов, доносящиеся со всех сторон крики – еще куда ни шло, на стадионе бывает и похуже, хотя и не в такой непосредственной близости, а вот когда им с Матсом сходу сунули микрофон и стали задавать вопросы, то Марко на миг растерялся. Впрочем, первое интервью прошло нормально, и во время фотосессии на фоне баннеров он почувствовал себя увереннее. *** На выходе из «Фестхалле» они с облегчением вдохнули холодный ноябрьский воздух, Каролина наконец искренне разулыбалась, и Марко немного отпустило волнение последних часов. - Оп-па, Дортмунд-стайл! – Матс закружил в диком импровизированном танце Кэти, а она довольно визжала в ультразвуковом режиме, верещала что-то про каблуки и переломы и лупила его по спине изящной сумочкой. Каро хихикнула, глядя на эту забавную сцену, и обняла его. Марко понял, что он откровенно завидует умению Матса начисто отрешаться от темного прошлого и не зацикливаться на нем ради блестящего сегодняшнего дня. Хотелось бы ему так же начинать каждый день с чистого листа, умело отсеивая неудавшиеся рисунки из альбома с красивыми картинками. Может быть, у него пока не хватает опыта. Когда-нибудь, когда Матс в очередной раз приоткроет ему свою порочную сторону, Марко обязательно спросит его об этом – ну, если, конечно, у него рот будет свободен. - Дай-ка я тебя сфоткаю, – сказала вдруг Каролина. – Ты такой серьезный и представительный в костюме. Прям бабушке показать не стыдно. - И меня! И нас! – пискнула Кэти. Матс улыбался, как кот, объевшийся сметаны. На фотографиях он, разумеется, получился лучше всех, как всегда, и без разницы, на что снимают – на профессиональную зеркалку при выставленном свете или в полутьме на телефон с автовспышкой. Когда все садились в машину, Каролина утянула Марко на заднее сиденье, буквально вцепилась в него, уткнулась ему в плечо и всю дорогу крепко сжимала его ладонь. Он гладил ее по мягкому меху короткой светлой шубки и молчал. Наверно, надо было поговорить с ней, но Марко в голову не приходило, о чем. «Тебе понравилось?» – «Да» – «Тебе было весело?» – «Да», причем «да» больше похоже на «пошел к черту», чем на настоящее «да». Предсказуемый до боли диалог, постепенно ставший для них повседневным. Если б Каро умела как следует ругаться, то Марко предпочел бы услышать от нее искреннюю матерщину, чем эти невыразительные, насквозь пропитанные ложью «да». Но она была мягкая, нежная, тихая, и из ругательств признавала только «ёлки-моталки», да и то, лишь в исключительных случаях. Сейчас Каролина явно не была готова к беседе на отвлеченные темы, вот Марко и не стал приставать, поэтому домой они ехали под спокойную музыку и без особых разговоров. Войдя в дом, Каро первым делом вынула из ушей тяжелые серебристые сережки с длинными висюльками. Она молча стояла, рассматривая себя в зеркале, рассеянными движениями приглаживая растрепавшуюся за день прическу, и казалось, ничего вокруг не видела. - Ну, как ты? – растерянно спросил Марко, подходя к ней со спины. – Есть хочешь, или сразу спать пойдем? – он погладил ее по руке. Каролина резко дернулась от его прикосновения. - Ты обиделась, что ли? Хоть объясни, на что. Она сняла туфли, сразу же сделавшись ростом ему по подбородок, аккуратно поставила их в угол. Марко хотел было заныть «Ну, что я опять сделал неправильно?», но Каро стояла перед ним, маленькая и беззащитная, и заводить беседу о проблемах в их отношениях он посчитал неуместным. - Ну, Каро… Она смотрела на него – или, скорее, сквозь него. - Хей, что случилось? Что-то не так? Каролина в конце концов заставила себя поглядеть ему в лицо. - Слушай, Марко, – проговорила она неожиданно твердым и холодным голосом. – Скажи мне, я тебе все еще нужна? Марко просто опешил. Вот так на ровном месте она ни разу не устраивала разборок, а другим словом то, что он услышал, назвать было сложно. - В чем дело? - У меня весь день было ощущение, что я тебе мешаю, – сказала Каролина. – Я сегодня больше видела твою спину, чем твое лицо. Мы дольше изображали пару на фотокамеры, чем держались за руки. Ты перебрасывался шутками со всеми вокруг, кроме меня, как будто тебе неприятно быть со мной рядом и тебя раздражает мое общество. - Ну, ты что, Каро, что за глупости… - Это не глупости. Чтобы подчеркнуть всю трагичность момента, про мужчин говорят, что они плачут. Этого достаточно. О девушке надо говорить, что у нее течет тушь. Она красилась, наряжалась, готовилась, волновалась, а тут такое, что невозможно сдержать слезы, несмотря на накрашенные глаза. Марко осторожно обнял ее, до последнего не будучи уверенным, что она его не оттолкнет. Не оттолкнула. Марко утирал ее слезы своим черным шелковым галстуком, потому что под рукой ничего другого не оказалось, а он побоялся нарушить шаткое равновесие поисками чего-то более подходящего для роли носового платка. Любой неудачный жест, любое резковатое слово, любой упущенный момент мог привести к ссоре, а этого Марко стремился избежать любой ценой, и галстук – самая малая из всех возможных жертв. Каро не поднимала взгляд, отворачивалась. - Ну-ну, не надо… – шептал Марко. Ему пришлось взять ее за подбородок, чтобы поцеловать. Каролина едва заметно ответила. Марко попытался спустить широкую лямку с ее плеча, но платье было обтягивающее, поэтому так сразу, с наскока, удалось только залезть рукой в соблазнительное декольте, отодвинуть кружево лифчика, погладить нежную кожу, прихватить мягкую грудь, зажать между фалангами сосок, набухающий от возбуждения с каждой секундой. Каро жалобно хныкнула. - Ну что ты, девочка… - Марко… Это был тот самый момент, чтобы либо все напрочь испортить, либо все на время исправить. Марко, недолго думая, подхватил девушку на руки и потащил в спальню. Потом они лежали в темноте, обнявшись. Каролина выводила пальцами круги по его груди. Марко не видел ее лица, но по голосу понял, что то, о чем она говорила, было очень важным. - Марко, мне иногда кажется, что я так больше не могу. - Как «так»? - Столько быть на виду, постоянно улыбаться и делать вид, что все замечательно. - А разве все не замечательно? И мне нравится, как ты улыбаешься, честно. Улыбайся чаще. - Дурачок. - Нет, правда, детка. Что пошло не так? - Все пошло не так. Все давно уже идет не так, Марко. Ты просто не видишь, потому что у тебя много всяких прочих дел. А я чувствую, что тебе со мной неинтересно, что тебя тяготит мое присутствие, и ты со мной только для галочки или по привычке. Когда я увидела, как у других людей… - У нас не должно быть так, как у других, Каро. У нас должно быть по-нашему. Не надо постоянно себя с другими сравнивать. - Почему не надо? Я же вижу, что если люди счастливы, то они… - То они что? Пусть тебе не понравился один концерт, пусть один вечер тебе показался испорченным, и ты сегодня устала, но это не значит ведь, что вся жизнь пошла под откос? Это перебор. Не усложняй. - Я не усложняю. Но когда все напоказ, это так странно… и неприятно. - Да ладно тебе, все будет хорошо. - Ох. Каро поверила его словам или сделала вид, что поверила, и успокоилась. Но Марко понимал, что это была лишь временная передышка. Рано или поздно, подобные вопросы не раз будут возникать в дальнейшем, и их придется как-то решать. А Марко не любил выяснять отношения. С момента его триумфального возвращения в Дортмунд у них с Каролиной все сразу стало слишком сложно. Сложно в квадрате. С этими неприятными мыслями он уснул, решив, что наутро осадок рассосется, но теперь, на свежую голову, он внезапно задумался о том, готов ли он раз за разом собирать эти рассыпающиеся паззлы, подгоняя выцветшие чувства под идеальную яркую картинку. И еще неизвестно, все ли детали головоломки на месте, или половину они давно растеряли. То, что они с Каролиной гораздо реже видятся, его не очень смущало, ведь свободного времени у него не прибавилось, а совсем наоборот: больше тренировок, съемок, интервью, встреч с новыми и старыми друзьями. Он крутился как белка в колесе, стараясь успеть везде, поэтому побыть вдвоем им не всегда удавалось, а в многолюдные компании Каролина вливалась с трудом. Вроде бы сидит рядом, улыбается, что-то изредка рассказывает, смеется вместе со всеми, а на лице у нее немой вопрос «Что я здесь делаю?». Марко пытался поставить себя на ее место, но никак не мог. Он был в непрерывном потоке событий как рыба в воде, а она – она за ним не успевала. Несколько раз он умышленно не звал ее на шумные вечеринки, наперед понимая, что услышит продуманный отказ: «Я бы с радостью, но я у меня дежурство вечером», «Я бы пошла, но я же там никого не знаю!», «Там скучно. Все говорят, а я не понимаю, про кого и о чем», «Может, лучше дома поужинаем? Я так устала». Настаивать Марко было лень, он особой разницы не замечал – с ней или без нее он тусовался на командных мероприятиях, в свои планы подробно ее не посвящал. Когда кто-то из девчонок спросил, почему Каро не пришла, и он отделался простым «Занята», никто не поинтересовался, чем конкретно, никто не попросил передать ей привет, даже Кэти, хотя и изображает на публике ее лучшую подружку. «А Каролина где?» – «У нее дела» – «Ага, понятно». Чистое любопытство. Показуха одна. Имитация. Дома тоже становилось все запутанней. Он часто приглашал в свое постепенно обустраиваемое жилище друзей. Они с Марио Гётце не раз зависали здесь вдвоем после тренировок, играя в приставку. Иногда третьим приезжал Мориц Ляйтнер, позвонив минут за пятнадцать заранее. Периодически они до позднего вечера тусили с Марселем и Робином. И каждый раз, когда в эту задорную атмосферу, звякнув ключами у двери, входила Каролина, Марко ловил себя на легком разочаровании от того, что веселухе пришел конец. И он действительно приходил. Как правило, его друзья, вежливо поздоровавшись с ней, спешили уйти, чтобы «не мешать» им. При Каро ни у кого отрываться на полную не получалось. Так что Марко уже начинал откровенно радоваться, если она по каким-либо причинам не ночует у него, потому что это означало, что он может вернуться домой когда угодно и с кем угодно, делать там все, что взбредет в голову, и никаких вопросов и недоуменных взглядов с обеих сторон не возникнет. И сейчас, глядя на то, как она спит, Марко впервые всерьез представил, как бы ему жилось без нее и без отношений, которые стали его напрягать.