Брат?

— Босс! Эта семья начала утрачивать лояльность к Вонголе, мои люди донесли, что их босс встречался с нашим врагом… — Простите меня, Босс! Я не успел подготовиться к вашему приходу, но, надеюсь, Вы согласитесь поужинать со мной… — Босс! Этот костюм не подходит для сегодняшней встречи: наш союзник не терпит светлых оттенков. Правда, если он нам больше не нужен, то… — Вы устали. Хотите массаж? — Доброе утро, Босс! — Спокойной ночи, Босс! — Позвольте мне помочь Вам! — Положитесь на меня, Босс! Я все сделаю в лучшем виде! — Ммм… Босс… Еще чуть… Так хорошо… — Тебя слишком много, — задумчиво сказал Тсунаеши, бесстрастно разглядывая своего подчиненного, который последовал за ним в спальню после шумной мафиозной вечеринки. Базиль только-только стянул с себя плотную водолазку и с облегчением размял шею, уставшую от плотного воротника, когда наткнулся на оценивающий взгляд Савады. Привычная дрожь в животе заставила юношу прерывисто вздохнуть, но в этот раз Тсунаеши не спешил начинать свою любимую игру. Вместо этого он пристально рассматривал Базиля, заставляя его чувствовать себя неуютно. — Что Вы имеете в виду? — нерешительно спросил Базиль. — Тебя-подчиненного слишком много, — Савада неопределенно пожал плечами. На несколько секунд в спальне повисло неловкое молчание. Базиль осторожно переступал с ноги на ногу, не зная, что он должен сделать, чтобы успокоить Босса. Еще немного, и юноша запаниковал бы, но в это самое время Тсунаеши разорвал молчание. — Назови меня по имени. — Босс… — Базиль непроизвольно попятился, немедленно попав в плотную сеть из колючих взглядов Савады. — Простите, но я… не могу… — Не можешь? — Тсунаеши улыбнулся, и в животе у Базиля что-то екнуло. Он торопливо облизнул пересохшие губы, чувствуя себя маленьким кроликом перед огромным удавом. — Не могу, Босс… — упрямо повторил он, цепляясь за привычки, за собственное восхищение пропастью между ними, подтверждением величия Тсунаеши, скрывшемся в этом звании. — Значит, заставим, — Савада обманчиво ласково провел ладонью по лицу Базилю, почти нежно взъерошил волосы на макушке, а затем притянул юношу за затылок к себе, впиваясь в губы ядовитым, злым поцелуем. Вторая рука блуждала по обнаженной груди юноши, пальцы рисовали странные символы на подрагивающем животе, на острых ключицах. Базилю всегда казалось, что в этих символах было что-то магическое: ничто другое не могло так же сильно заставить его хотеть своего Босса. Ловкая подсечка — и Базиль беспомощно, направляемый только Савадой, упал на кровать и сразу же почувствовал на себе вес чужого тела. Спокойно, почти методично Тсунаеши освободил его от брюк и белья и нарочито грубо провел ладонью по возбужденному члену. Базиль всхлипнул и прикрыл глаза. Это пренебрежение заводило его лучше, чем любые ласки. Ноги разъехались сами собой, приглашая, зазывая, и Савада не стал долго тянуть. Сильный резкий толчок, длинный протяжный стон. Внезапный поцелуй стал почти откровением. Жар тел — своего, любовника, плавил нервы, плавил воздух в комнате, заставлял задыхаться. Базиль метался, словно не зная, что выбрать: отстраниться или прижаться, врасти собой в любовника, руки скользили по простыне, беспомощно хватали воздух, пока в голове огромными разноцветными шарами взрывался фейерверк. Тсунаеши не щадил любовника, своим напором причинял едва ли не боль, но от того лишь полнее было удовольствие. Базиль заблудился в себе, в любимом, потерялся, полностью отдавшись в руки человека, которого превозносил выше всего на свете. Движения ускорялись, хаотичные вскрики больше напоминали мяуканье, но Базиль не замечал этого, для него в целом мире остался только Тсунаеши, его горящие пропитанным солнцем медом глаза, его низкие вздохи, его уверенный взгляд. — Назови меня по имени, — хриплый шепот врезался в уши находившегося на грани юноши. — Тсу… Тсунаеши… — из последних сил выдохнул Базиль, не в силах противиться воле и странному желанию любимого. Затем он пропал, растворился, стал пылинкой — одной из бесчисленный миллиардов таких же пылинок вокруг. Очнувшись, Базиль обнаружил себя в объятиях Савады. Тот неожиданно ласково поглаживал его по плечу и удовлетворенно молчал. Юноша прильнул к Тсунаеши и только сейчас с отчетливой ясностью понял: он не просто любил — он также был любим. Это стоило всего, что ему пришлось пережить.