Младший: Записки Карвера

Почему, почему это со мной опять произошло?! Эта мысль не отвязывалась от меня всю долгую дорогу, пока я плелся в обход через земли Коркари. Я тупо переставлял ноги, и тропа сама вела меня сторону Лотеринга. Поселка, который долгие годы был мне домом. Зачем я иду именно домой? Кто я теперь?! Дезертир? Такой же отступник, как сестры? А ведь я почти поверил, что изменил судьбу! После того, как пропал отец, а мы молча признались себе, что на этот раз он не вернется из своего одиночного похода, и отскорбели положенный срок, я стал единственным мужчиной в семье. Но старшая сестрица, как обычно, взяла бразды правления в свои руки. И, как всегда, не спросила — а чего хочу я? Денег у нас с прошлого заказа оставалось немного, доска проповедника была пуста, и она, прошвырнувшись по округе, нашла новый. Ничего интересного, обычное сопровождение каравана до Орзаммара. Мы делали так тысячу раз. И когда я представил, что займусь охраной в тысячу первый, взбунтовался. Гробить свою жизнь на тупое шастанье по дорогам в компании тупых крестьян и не менее тупых купчишек?! Неужели отец тренировал нас для этого? Наша старшая выдержала паузу, то есть просто подождала, пока я проорусь, и ласково предложила мне отправляться на поиски подвигов самому. Я вспылил и убежал из дома. А поскольку идей — куда податься на ночь глядя, так и не появилось, я поплелся в «Убежище Дейна», заливать горе элем… Там-то я и встретил отряд солдат под предводительством капитана Вэрэла. Они двигались к Остагару, крепости, прикрывающей юг Ферелдена. Седой и суровый на вид капитан осмотрел меня оценивающим взглядом и кивком подозвал к себе. — На крестьянина ты не похож. Я бы решил, что ты охотник, если бы не меч… — Я наемник, сер капитан. — А почему бы тебе, вместо того, чтобы продавать свой меч, не принести присягу королю Кайлану? Уверен, лычки капрала скоро станут твоими. Нам нужны сильные и умелые воины. Взамен — приличное жалованье, — начал перечислять он. — Обмундирование и хорошая кормежка. Почет и слава. Ясная цель в жизни. — Тут он попал в «яблочко» и сразу это понял. — Присаживайся, парень, поговорим. Я завербовался в армию там же, в трактире. И поздно ночью зашел домой, чтобы собрать вещи и уже утром уйти с людьми Вэрэла. Мать и сестры не спали. Бетани с порога накинулась на меня с упреками, но потом замолчала и отступила на шаг. — Что случилось, Карвер? — тихо спросила она. — Ты выглядишь как-то иначе… — Я ухожу, — бросил я небрежно. И мне самому понравилось — как по-взрослому это прозвучало. — Уходишь?! Куда?! — всплеснула руками мать. Старшая молчала, негромко барабаня пальцами по столу. Под ее испытующим взором мне опять стало не по себе. — Я решил вступить в армию, — ответил я, по-прежнему храня независимый вид. Мама и Бетани ахнули. Мариан вздернула бровь и спросила: — Предпочел гробить жизнь на заставе среди тупых солдатишек? Отличный выбор. — Карвер! Ты не можешь нас бросить! — запричитала мать. — Не сейчас, не тогда, когда ваш отец… — Она уронила лицо в ладони и, кажется, заплакала. Она вообще в последнее время очень часто плакала. — Не надо, мама. Карвер взрослый мужчина, он имеет право распоряжаться жизнью так, как захочет. И это не самый глупый его выбор, — мягко сказала Мариан. И со смешком прибавила: — Вот если бы он заявил, что подался в орлесианские барды или продался в антиванский бордель! Я возмущенно фыркнул. — Как ты можешь так говорить! Он же еще совсем мальчик! — Мать кинулась мне на грудь и крепко обняла за шею. Как в детстве, когда она пыталась удержать меня от участия в очередной опасной эскападе. — Если бы здесь был Малькольм, он бы никогда… — Мама! — Мариан повысила голос. — Вряд ли папу порадовала бы мысль, что его единственный сын всю жизнь будет держаться за женскую юбку. Не бойся за него, он справится. По крайней мере, я на это надеюсь. — А как же мы без него? — Мама опустила руки и с болью смотрела на меня. — Мы тоже справимся. Я могу сходить с караваном одна. Ну и по дороге наверняка подвернется что-нибудь. — Ну уж нет! — возмутилась Бетани, до этого молча переводившая взгляд с одного на другого. — Я иду с тобой! — Кто-то должен остаться с мамой, — Мариан, наконец, перестала барабанить по столу и в упор посмотрела на сестру. — Бетани, солнышко, ты прекрасный маг, но оружием ты владеешь пока не слишком хорошо. А это не то задание, где можно без опаски демонстрировать свои способности. Дорога дальняя, кто его знает, что там встретится. Я не хочу тобой рисковать. И не переживай за меня — со мной будет Грэй. Старшая улыбнулась, потому что мабари, услышавший свое имя, галопом примчался на кухню и с готовностью положил ей голову на колени. Мариан потрепала его за ушами, и наш пес блаженно закатил глаза. С тех пор как сестра нашла его, полугодовалого щенка в лесу — раненного и почти умирающего рядом с телами его хозяев, убитых разбойниками, он полюбил ее со всей страстью своей собачьей души. Мать покорно вздохнула. Бетани нахмурилась, но тоже не стала спорить. — Предлагаю выпить! — весело предложила наша командирша. — За то, что наш любезный братец все-таки решил повзрослеть!.. Казалось, это было так давно… Когда мы прибыли в гарнизон, и мне выдали форму и кольчугу, я был на седьмом небе от счастья. Я вступил в настоящее мужское братство! Суровые солдаты, покрытые шрамами, зеленые новобранцы, которые изо всех сил старались произвести друг на друга впечатление. Это было здорово. Первым делом меня научили петь похабные песни и сквернословить. Я показал, как умею крутить мечом, и сразу же завоевал уважение ровесников. Ветераны посмеивались в усы и обещали, что тут меня научат чему-то более полезному. А потом начались муштра и рутина. Мне вместе с другими рекрутами приходилось вышагивать по плацу и отрабатывать удары, которые я и так знал в совершенстве, выслушивать ругань капрала, вытягиваясь во фрунт и преданно выкатывая глаза. Это здорово бесило поначалу. А потом я понял, что это были цветочки! …Противный визг рожка, подъем, торопливый стук ложки о котелок, ать-два, левой-правой. Удар, сомкнуть щиты, шаг, удар… Марш-бросок через лес в полной выкладке. Пот заливает глаза, дыхание рвется прерывистым хрипом, неправильно подогнанный рюкзак больно бьет по спине. Тело под доспехом чешется так, что впору сойти с ума. Снова рожок, быстрый перестук ложек, сиплый крик капрала, учебный бой. Сапоги натирают ноги, ладонь натирает непривычная, чужая рукоять казенного меча. Ноющая боль в перетруженных мышцах, рожок, стук ложек, отбой… Тренировки отца были совсем не такими: он не щадил меня, но и не загонял до полусмерти. Поначалу я отключался, едва добравшись до лежанки. Потом втянулся в ритм, привык, стало полегче. Появилась даже некоторая гордость — я освоился с новой жизнью быстрее многих. Голова была чистой и ясной, времени и желания думать не было вообще, и меня это устраивало. Я вспоминал о своих близких лишь ночами: хоть они и подшучивали надо мной и нередко выставляли дураком, мне их не хватало. После моей семейки все люди здесь казались одинаковыми и скучными. А еще я скучал по Персику, правда, гораздо меньше, чем думал вначале. Наверное, правильно Бетани поступила, что отговорила меня делать ей предложение. В общем, в армии мне понравилось. А потом началась война… И сразу беготни стало больше, а еды — меньше. Нас начали перебрасывать из гарнизона в гарнизон. Воздух звенел от напряжения. По лагерю катился шепот: «Порождения тьмы уже близко, их тысячи и тысячи!» Я ощущал, как за уверенным видом командиров скрывается страх. Видел раненных, умирающих и убитых… Но особенно меня потрясли трупы тех, кого убила скверна. Распухшие, гадостно воняющие тела были раздеты до исподнего и свалены отдельной кучей. Их сжигали, а потом закапывали, как чумных. В смерти и так мало достоинства, но это… Ни один человек не заслуживает такой гибели. А потом нас все же перевели в зону боевых действий. Первый настоящий бой был похож на кошмар. Мы держали строй до последнего. Когда на тебя катится черная волна, издающая потусторонние хрипы и шипение, это непросто. Особенно, когда ты видишь, что ей нет конца и края. Вот она подтекла поближе, так, чтобы можно было рассмотреть каждую тварь на переднем фланге. И сердце пропустило пару ударов — я понял, что не нужно человеку такое видеть. Вот они ударились о наши щиты, и мы достойно встретили эту атаку, ответив на нее, как на тренировках. Но на смену срубленных встали новые, неотличимые от первых, и так снова и снова. Перед лицом клацали острые зубы, кожу опаляло смрадное дыхание, на нас брызгали темная кровь и липкая слюна. Напряжение росло вместе с усталостью. И, наконец, нервы не выдержали. Строй рассыпался на отдельные стычки. Единственной целью каждого стало отмахнуться от зловонных тел, не дать себя укусить, не дать прикоснуться к себе. Страх затянул глаза кровавой пеленой, рот рвал собственный дикий крик, которого ты не слышал, а руки рубили, принимали неистовые удары на щит, отбивали новые атаки… Казалось, этому не будет конца — лишь нестерпимая вонь, ошметки тел, разлетающиеся под ударами, заливающий глаза пот, крики, стоны, мерзкое шипение… Рожок, командующий отступление, показался песней Андрасте. Мы вышли из боя, потеряв почти половину солдат… И началось. Настоящие, а не учебные переходы на много лиг, когда бросаешь свой рюкзак и с ходу врубаешься в бой. Когда страх, усталость и боль становятся привычкой. Когда ты не успеваешь запоминать имена новобранцев для поминальной молитвы и вяло удивляешься тому, что сам все еще жив… А еще — я до умопомрачения боялся заразиться скверной. Не умереть в бою, а именно медленно сгнить, теряя человеческий облик. Ночами мне являлись не родные, а порождения тьмы. Они были повсюду: капали слюной, шипели, скалили зубы, тянули ко мне свои мерзкие лапы, окружали, роняли на землю и погребали под своей отвратительной грудой… И я не раз вскакивал с лежанки, хватая ртом воздух, потому что видел, как вены на руках начинают чернеть и лопаться, распространяя смрад, а пальцы скручиваются судорогой в отвратительные когти. Вытирал со лба холодный пот, ложился обратно, чтобы снова подскочить за пару часов до рассвета и лежать в бессильной ярости на собственную трусость… А потом случилась битва при Остагаре. Бесчестный поступок полководца привел к гибели нашего короля и кошмарному разгрому армии. И я, как и прочие уцелевшие, дезертировал: три моих товарища вытащили меня из боя почти волоком, чтобы я вернулся в Лотеринг и увел семью в безопасное место. Это лучше, чем сгинуть в безнадежной битве, говорили они. Когда горячка сражения меня отпустила, я понял, что они были правы. Жизни матери и сестер: самое важное на свете — гораздо важнее моих собственных жизни и чести... Я не мог хотя бы не попытаться узнать — что с ними. Я не мог не попытаться их спасти. Деревня встретила меня непривычной тишиной. Не мычали коровы, не квохтали куры. Лишь кое-где принимались выть дворняги, которых забыли снять с привязи… Обочину дороги усеивали обрывки каких-то тряпок, осколки посуды и брошенный скарб, видимо, оказавшийся слишком тяжелым. Грязь пробороздили глубокие колеи и отпечатки сотен ног. Я не выдержал и побежал к дому. Никогда в жизни мне не было так страшно. А потом я увидел знакомый покосившийся забор, давно некрашеные стены и закопченную трубу, из которой не шел дым. Сердце оборвалось. И в этот момент дверь распахнулась, и на крыльцо выбежала Бетани. — Карвер! — пронзительно закричала она и повисла у меня на груди. Следом из дома выскочили мать и Мариан и присоединились к ней, едва не задушив меня в объятиях. — Мы ждали тебя! Как только услышали про Остагар, сразу поняли — ты вернешься к нам! — причитала Бетани, гладя меня по лицу. — Ты так похудел… Мы даже не знали — жив ли ты, — вторила ей мать, снова крепко вцепившаяся в мою руку. — Но мы надеялись… — Все, хватит! — оборвала их старшая, отстраняясь от меня. — Я безумно рада тебя видеть, но нам надо торопиться. Мы и так порядком задержались. Мама, собери всю еду. Бетани, беги за нашими рюкзаками. Они в моей комнате. Карвер, набери воды во фляги, гарлок знает, когда у нас будет привал… Я принесу оружие, и сразу трогаемся. Раздав указания, Мариан скрылась в доме. Мама и моя близняшка кинулись выполнять, а я сразу вспомнил, почему ушел из дома. Я очень люблю свою семью, но… Кажется, дорога будет очень и очень долгой. Поэтому я и решил записывать все, что я вытерпел от сестриц — чтоб не забыть и припомнить при случае…